Родник пробивает камни

С каждой строфой голос Светланы креп, наливался неодолимой верой во что-то такое, чего она ясно еще не осознавала до конца, но сердцем чувствовала, что в словах этих заложена величайшая трагедия большого народа.

Я — где корни слепые Ищут корма во тьме; Я — где с облачком пыли Ходит рожь на холме; Я — где крик петушиный На заре по росе; Я — где ваши машины Воздух рвут на шоссе…

От последних двух строф по спине Сугробова пробежали мурашки.

А Светлана, позабыв, что она перед строгой комиссией, которая в оставшиеся несколько минут решит ее судьбу, прижав к груди руки и совсем побледнев в лице, то почти задыхаясь и переходя на шепот, то выплескивая из самого сердца слова, как звенящие морские валы, читала:

Нет, неправда. Задачи Той не выиграл враг! Нет же, нет! А иначе Даже мертвому — как? И у мертвых, безгласных, Есть отрада одна: Мы за Родину пали, Но она — спасена…

Светлана закончила читать. Она смотрела на Сугробова и ждала, что ей прикажут делать дальше.

Снова, уже в третий раз, каждый из сидящих за столом проставил себе в ведомость отметку. Недвижимым был лишь Сугробов.

Оставалось последнее — мимический этюд.

— У вас будут вопросы, Юрий Александрович? — обратился Кораблинов к Сугробову, когда нужно было давать экзаменующейся тему мимического этюда.

— Нет.

— Тогда позвольте мне… — Кораблинов надел очки и посмотрел в экзаменационный лист Светланы. — Позвольте мне, Светлана Дмитриевна, поставить перед вами задачу.

Кораблинов долго смотрел на Светлану, словно прикидывая, что бы такое задать ей поярче, повыразительней для мимического этюда; а она стояла перед комиссией с таким видом, будто в следующую минуту ее поведут на казнь. И ее предчувствие, что в своей явной и плохо скрытой от нее мести Кораблинов еще не использовал до конца всех возможностей как одно из главных лиц приемной комиссии и что экзамен ее он непременно постарается завершить чем-то очень больным для нее, а может быть, даже оскорбительным, не обмануло ее.

Затаенно ухмыльнувшись собственным мыслям, Кораблинов обвел взглядом членов комиссии.

— Вообразите себе, Светлана Дмитриевна, что кто-то из членов нашей приемной комиссии вам органически неприятен. Присутствие этого человека вас не только пугает, но страшит, выводит из себя, мешает вам в полную меру раскрыть свои возможности. Более того, вы даже глубоко убеждены, что этот человек злой и мстительный… Вы не доверяете его оценке, но пока сдерживаетесь… Вы меня поняли?

После некоторого замешательства Светлана растерянно ответила:

— Да… кажется, поняла…

— Вот так, продумайте и начинайте. Заранее предупреждаю — задача сама по себе сложна, здесь все должно идти на очень тонких нюансах мимики и жеста.

Над длинным столом, покрытым тяжелой бархатной скатертью, повисло молчание.

А Светлана, несколько освободившись от страха, сковавшего ее, подумала: «Так вот он, ваш последний, кораблиновский удар… Пока вы только играли со мной, как кошка с мышкой. А сейчас вам все это изрядно надоело, вы всласть наигрались и решили меня съесть. Ну что ж, ешьте… Но только учтите: я еще посопротивляюсь! Просто, без боя, я не сдамся. Отомщу хотя бы за Володю… Мимикой лица, глазами, жестом… я покажу вам то, чего вы от меня требуете. Я вас уже ненавижу!»

— Простите… — Светлана взглядом обожгла Кораблинова и посмотрела в сторону Сугробова. — Я понимаю… Этюд должен быть только мимический… Но… разрешите мне поддержать его словами?

— Это же очень трудно!.. Это будет уже импровизированный монолог. А он вряд ли будет вам по плечу, — вмешался Сугробов.

— И все-таки… Если позволите… — Губы Светланы плотно сжались. Казалось, что слова с ее уст слетали с болью… — Если позволите, то я попробую выполнить на эту тему монолог-импровизацию.

В практике приемных экзаменов монолог-импровизация — небывалая вещь, а поэтому все члены комиссии были удивлены: почти непосильную задачу берет на себя сам экзаменующийся.

Сухонький профессор Бушмин от любопытства так вытянулся над столом, приставив правую ладонь к уху, что казалось, вот-вот перевалится через стол.

— Если чувствуете, что справитесь, — пожалуйста, комиссия не возражает. — Сказав это, Сугробов взглядом обвел сидящих за столом.

— Да, да, это очень интересно… — почти в один голос поддакнули Бельский и Каплунова.

Один только Кораблинов оставался каменно-безучастным к дерзкому и рискованному предложению строптивой абитуриентки. Встретившись взглядом с Сугробовым, он почувствовал что-то недоброе в его лице.

Молоденькая секретарша от удивления широко раскрыла рот и, хлопая длинными кукольными ресницами, не сводила глаз со Светланы.

Потом, словно по команде, все смолкли, удивленно (точно впервые увидели) рассматривая Светлану. Даже вечно суетливый и неугомонный Бушмин и тот, закусив жиденький клинышек седой бороды, затих и не спускал слезящихся глаз с абитуриентки.

«Вхождение в роль» длилось не больше минуты. Светлана обвела членов комиссии взглядом и, прищурившись, остановилась на Кораблинове. Тот зябко передернул плечами и принялся что-то искать в записной книжке.

— Режиссер Кораблинов, — тихо, почти шепотом, начала она, — вы опустили глаза?

— Начало великолепное!.. — восторженно просипел профессор Бушмин на ухо Бельскому.

— Вошла!.. — многозначительно ответил Бельский и, одобрительно кивая головой, время от времени незаметно бросал настороженные взгляды в сторону Сугробова.

После паузы Светлана сдула со щеки отделившуюся белокурую прядку волос. Лицо ее было пепельно-серым.

— Все, что мне хочется сказать вам, уважаемые члены приемной комиссии, и что я скажу сейчас, к сожалению, вы примете за импровизацию, за выдумку, за игру… Однако это не так. Это — не игра. То, что я хочу сказать, — не выдумка. А обида… Горькая обида! В своих тайных думах стать актрисой я с каким-то особым трепетом относилась к именам талантливых мастеров кино. Некоторые из них были для меня кумирами! На них я готова была молиться. Они казались мне людьми необыкновенно большой и светлой души. Людьми с необычайно чистой и, я бы сказала, рахметовской совестью и благородством.