Родственник из другой Вселенной

– От перепадов напряжения один из конденсаторов вздулся, Пришлось перепаивать. И вентилятор компьютера надо хоть иногда просматривать. Пыхтел, как астматик на последней стадии легочной недостаточности. Вытряхнули пыль, прочистили – теперь будет работать. Что еще?

– Лады, беру обоих. Наши условия знаете?

–Откуда нам знать?

– Выполняете заказ, называете сумму, вручаете квитанцию, клиент расписывается и рассчитывается. В конце дня сдаете выручку, всю до копейки. Зарплату получаете после вычета всех штрафов, если они будут. Если зажилите выручку – на первый раз – месяц работы бесплатно. На второй – инвалидность второй группы и лечение за свой счет. Это в лучшем случае. Принцип расчета такой: девяносто на десять.

– Я что-то не совсем понял, повторите?– вежливо попросил Истрин.

– Сто гривен заработали – десять ваши. Десять тысяч сдали – тысячу получили. Ферштейн?

– Но это же грабеж среди бела дня, – не выдержал Соколан. – Десять тысяч в месяц мы никогда не сдадим. Выходит, даже минимальную зарплату не заработаем?

– Старайтесь, пацаны, старайтесь, – ухмыльнулся фирмач. – Парнишки вы толковые – авось, и получится. Вы прикиньте: этот кабинет надо содержать, рядом– вторая комната, где сидят диспетчер и бухгалтер– кассир. Все хотят кушать. Налоги, кое-кому надо отстегнуть наверх. Мне самому едва на харчи хватает. А у меня есть еще начальник, а у начальника – свой начальник, «крышу» надо поддерживать– конкуренция везде, борьба. Так что крутитесь, если желаете иметь место.

– Так вы говорите: вам на харчи не хватает?– тихим, сочувствующим голосом спросил Истрин. – Так можно…

– Хватает– не хватает, – это не твое собачье дело, – грубо оборвал его фирмач, развалившись в кресле и наслаждаясь своей властью. – Ко мне такие, как вы, инженеришки толпами ходють. Не нравится – вали, пока трамваи бегають. Ишь, каждая пипетка мечтает стать клизмой, – фирмач довольно заржал над своей шуткой, видимо, где-то услышанной.

– Мы вот оставляем свой адрес, – Роман положил на стол записку. – Мы согласны работать семьдесят на тридцать в нашу пользу, а ты, вонючий бурдюк с жиром, будешь пока есть всю свою зарплату. Наешься – найдешь нас.

– Что ты сказал?! – Вонючий бурдюк с жиром разорвал в клочья записку, потом проворно сорвался с места и кинулся к наглецам. – Я тебе покажу, с кем ты имеешь дело! Вошь такая, гнида! – Он уже поднял руку, чтобы нанести сокрушительный удар, но вдруг так и замер в скульптурной позе с занесенным вверх кулаком и перекошенной от злобы мордой.

– Стой, кому говорят! – гаркнул бурдюк и намерился опустить руку, но она намертво зависла в воздухе. От неожиданности он стал по-рыбьи глотать воздух, не понимая в чем дело, и дергать руку назад. Но рука по-прежнему оставалась каменной, такими же оказались и ноги. Посетители меж тем спокойно удалились.

– Ира!– вне себя от испуга закричал фирмач.

На крик начальника прибежала Ира – диспетчер фирмы и бесплатная наложница.

– Ира, эти скоты… меня парализовало, Ира, что мне теперь делать? Ира! – По лицу фирмача вдруг побежали струи пота, испуга и беспомощности. – Ира, вызывай немедленно «Скорую». А ну постарайся опустить мне руку.

Ира попыталась опустить, даже подпрыгнула и повисла на руке шефа, но безрезультатно. Все тело Александра Павловича окаменело, ворочались одни только глаза и язык.

– Как же мне теперь быть? – в отчаянье спрашивал сам себя фирмач. – Ира, вызвала уже доктора? Что ты медлишь?

– Вызвала, Александр Павлович, вызвала, но… что может сделать врач? Ума не приложу.

– И не прилагай. Его у тебя не было, и нет. Боже ж ты мой! Мне же только тридцать пять лет!

Старенький врач в очках и с бородкой редким клинышком, все чаще задумывавшийся о смысле жизни и о тщете всего земного, медленно обошел окаменевшего бизнесмена, привычно пощупал руку там, где меряют пульс, потом снова совершил променад вокруг статуи, заложив руки назад.

– Убей, не могу вспомнить библейского героя, который нарушил запрет и превратился в соляной столб, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Память стала подводить.

– Доктор, не валяй дурака, человеку плохо, а ты дурью маешься, – крикнул фирмач.

– Ты знаешь, когда что-то придет в голову и не можешь вспомнить – это так угнетает, что ни о чем другом и думать не хочется. Я чувствую, что решение где-то здесь, а вспомнить не могу. Дедал?– нет, не то. Сизиф? – тоже из другой оперы. Кто же это был?

– Будь моя воля, я бы тебе сейчас по кумполу так надавал, что ты бы и мать родную забыл, – бесился окаменевший пациент.

– С вами мне тоже ничего не понятно. Давно не ездил на семинары по новейшим направлениям медицины. Как по мне, так смахивает на ступор при гипнозе или на посмертное окоченение. Но вы-то языком мелете, значит, нет гипноза; пульс не прощупывается, а глазенки бегают – черт знает, что такое. Нет, надо уходить куда-нибудь на периферию, там полегче.

– Тапочки тебе надо белые покупать, – зло сказал пациент. – И держат же таких кретинов на работе. Говори, что делать?

– По крайней мере, не каменею, – живо парировал доктор. – Что делать, что делать? Кто виноват? – извечные вопросы русской интеллигенции, теперь вот этим задаются всякие дауны от бизнеса. Не знаю я, молодой человек, что делать и кто виноват – не знаю, – доктор красноречиво развел руками. – Сделать вам укол успокоительного – так куда делать? В камень? Что-то вы сделали не так – вот вам и наказание. Покайтесь – и вас отпустит. Это все, что я могу вам посоветовать как врач и как старый человек. – Доктор опять в раздумье потер лоб рукой, бормоча себе под нос: «Кто же все-таки обратился в соляной столб?»

– Я пожалуюсь твоему главврачу и посоветую ему гнать тебя в шею, – в бессильной злобе прошипел фирмач.

– Выходит, я еще долго буду работать – со снисходительной улыбкой ответил врач, все еще мучаясь неотступным вопросом. – Честное слово, рад был бы вам помочь, но в данной ситуации ничего не приходит на ум. За свои пятьдесят лет работы первый раз сталкиваюсь с таким случаем. До свидания.

Некоторое время в кабинет ходили, как в музей мадам Тюссо. Лепешкин Семен Данилович – так, оказывается, звали хозяина фирмы – сначала негодовал, гнал всех прочь, но посетителей все прибывало, и он устал, погрузился в нечто, напоминающее прострацию. Из художественных мастерских, расположенных неподалеку, приходили художники и скульпторы, профессионально рассматривающие неожиданную скульптуру. Спорили о художественном стиле, в котором выполнена работа.

Некоторые утверждали, что это чистый натурализм с уклоном в примитивизм. другие говорили, что здесь большая струя социалистического реализма и постреализма. Третьи со знанием дела и применением всего арсенала художественной аргументации в стиле академика педагогических наук Голобородька пространно доказывали, что реализм неспособен с такой художественной убедительностью показать звериный оскал современного капитализма; здесь, мол, явно присутствует техника и философия сюрреализма: достаточно посмотреть, как выполнены жировые складки на шее. Четвертые видели в статуе признаки абсурда. Однако, все соглашались, что замысел и воплощение – гениальны. Сочетать камень с живой плотью – до такого не додумались даже творцы, использующие в своем арсенале художественных средств пивные бутылки, пищевые отходы и экскременты диких животных.