Рок-н-ролл под Кремлем

Все в порядке у тебя, парень. И распределился ты в город Беркутов Оренбургской области, он же полигон «Дичково», – неплохо, надо думать, распределился.

И живешь в стране победившего социализма, где на сто тысяч жителей в год приходится всего четыре убийства, да и те, как правило, на бытовой почве, и раскрываются они в девяносто девяти процентах случаев… Ну а если социализм в конце концов и загнулся, так что с того? Зато имеешь сейчас, верно, полковничьи или генеральские погоны, дом – полная чаша, прислуга, «Лендкрузер» последнего года, дети пристроены… А вид у тебя, должно быть, все равно такой же недовольный, и брови надвинуты, и подчиненные тебя боятся и тихо ненавидят. А может, ты и есть шпион?..

Да, как все было бы просто.

Евсеев вздохнул, сделал пометку у себя в книжке и отложил Дроздова в сторону. На титульном листе следующего дела красовался портрет гарного хлопца Катранова Игоря Вячеславовича: римский нос, брови вразлет, взгляд прямой и открытый. «Наверняка двоечником окажется», – подумал капитан.

* * *

ЧП на советских полигонах не были редкостью, как и в других армейских частях. Конечно, порядка в стране в далекие семидесятые годы было несравнимо больше, да и отбор в режимные части проходил сквозь строгие фильтры, но солдаты – они солдаты и есть. Медвежий угол, тоска, постоянно нагнетаемая замполитами «для бдительности» обстановка, стрессы, ограниченный круг общения, технический спирт и антифриз, огорчительные письма от девушек – все это давало почву для вспышек темных страстей. То драка – славяне на «чурок» или наоборот, то пьянство на боевом дежурстве, то самоволка в ближайшее селение за самогоном, жареной на сале картохой да женской лаской, а то и дезертирство – иногда и с оружием…

Как правило, ЧП никак не привязывались к иностранным разведкам. Вот, например:

«9 мая 1975 года проходящий службу на Тонком полигоне капитан Огурцов употребил 300 граммов технического спирта, после чего бегал вокруг столовой с криками: „Я не какой-нибудь вам хер, я советский офицер!”, при этом размахивал пистолетом Макарова и произвел четыре выстрела в воздух…»

Даже при самой буйной фантазии невозможно представить, что это агентура ЦРУ напоила его, научила неприличной, хотя и соответствующей действительности присказке, да вдобавок вложила в руку табельное оружие…

Один случай, правда, напоминал диверсию:

«14 июля 1974 года при подготовке к запуску ракеты-носителя с Ромского полигона, возник пожар, в результате которого шесть человек погибли, а стартовый комплекс был уничтожен…»

Восемь выпускников-ракетчиков из списка Евсеева были распределены в Ромск, и лейтенант запросил материалы следствия. Выводы следственной комиссии указывали на «человеческий фактор»: ошибка во время проведения предстартовой подготовки, повлекшая сбой в работе системы заправки и отмену старта, да еще роковая беспечность сержанта – командира стартового расчета, в результате которой во время слива топлива несколько капель окислителя попали на залитую гептилом бетонную площадку…

Версия о преднамеренном вредительстве и диверсии отвергалась, поскольку все основные виновники происшествия погибли во время пожара. Эпоха смертников в те благословенные годы еще не настала, да и какой смысл ЦРУ организовывать эту нелепую диверсию? Ну материальный ущерб, ну гибель нескольких солдат и младших командиров, ну временно выведена из строя одна из трех стартовых площадок, ну уволено руководство полигона – дальше-то что?

Иностранной разведке не нужны взрывы и пожары, ей нужна информация. И именно с этой целью Вульф вербовал курсанта…

Выпуск 1972 года разлетелся по всей стране – от Камчатки до Астраханской области и Оренбурга. Тоцкий полигон, Кура, Дичково, Домбровский, Капустин Яр, Ромск, Плесецк, Байконур… Многие распределились на боевые «точки» МБР с недельными подземными дежурствами возле той самой кнопки…

Некоторые никуда не поехали – остались в аспирантуре, осели в штабах, получили распределение в военные НИИ, кто-то вообще под благовидным предлогом уволился на гражданку… Эти Евсеева не интересовали вовсе. В первую очередь он интересовался полигонами.

Начал с того, что запросил департамент военной контрразведки о случаях утечки информации с полигонов в период с 72-го по 92-й годы. Ни одного такого факта зарегистрировано не было.

В принципе, опытный чекист после этого со спокойной совестью повел бы дело на прекращение. Аккуратно, без особых усилий, подшиваешь отрицательную информацию листик к листику, когда их набирается прилично, чтобы не упрекнули в недостаточном трудолюбии, пишешь заключение с выводом: «В силу того, что собранные данные не подтверждают факта вербовки иностранной разведкой советского офицера-ракетчика, полагал бы дело оперативной проверки прекратить…» Потом докладываешь по инстанциям, начальники читают листик за листиком – все верно: не подтверждается… Могут спросить, конечно:

– А как же пленка? Что эта запись означает?

Но это вопрос риторический. Разводишь руками, с будто невзначай зажатой толстой папкой:

– Не могу знать, товарищ майор (или подполковник, или полковник), да даже если и генерал – все равно: не могу знать, и точка!

Действительно, я свою работу выполнил: вон сколько людей опросил, сколько архивных материалов перелопатил, не подтверждается факт вербовки объективными данными! А пленка… Да ее сам Вульф, сволочь, мог сфабриковать для своего начальства!

Но у Юрия Евсеева такого рода опыта не было, а в Академии его учили, что шпионаж – это не кража и не убийство, тут явных следов не оставляют, поэтому надо по крупицам, по молекулам собирать уликовые данные, тогда постепенно злой дух-невидимка материализуется в конкретного человека, из плоти и крови, реального настолько, что на него можно будет надеть наручники…

Поэтому Юрий Константинович Евсеев, которому уже скоро подходил срок получать очередное звание – «старший лейтенант госбезопасности», руки не сложил, а проявил настырность в хорошем смысле этого слова.

Он написал рапорт и добился через Кормухина аудиенции с полковником Аничкиным из Главка ВКР [10] , который курировал объекты ракетных войск стратегического назначения. Разговор получился не особо душевный.

– Какие такие «утечки», молодой человек? – возмутился дородный дядечка с растрепанной седой шевелюрой, одергивая мундир с черными петлицами танковых войск. – Какие «закладки»? Это вы фильмов шпионских насмотрелись! В реальной жизни такого вообще не бывает. На полигон даже муха случайная не залетит. Только та, у которой путевой лист имеется и допуск открыт. Иначе особиста под трибунал, командиру – по шапке, да и мне бы сразу коленом под зад дали – так бы и летел из Москвы в Урюпинск, кувыркался и прощался с пенсией!

10

ВКР – военная контрразведка.

Евсеев обратил внимание, что у Аничкина образное мышление. Ему бы книги писать.

– Неужели все так гладко? – все же рискнул спросить он. – Ведь ЦРУ не спит, оно должно на секретные объекты своих кротов [11] внедрять…

– Кротов! – презрительно хмыкнул полковник. У него было недовольное лицо и настороженные глаза. Может, от природы, может, от службы, а может, потому, что от Евсеева он ожидал неприятностей. – Да я за всю жизнь видел кротов только у себя на даче! А весь мой отдел их вообще не видел, потому что молодые и дачами еще не обзавелись!

11

Крот – глубоко законспирированный агент, внедренный к противнику.