Рок в Союзе: 60-е, 70-е, 80-е...

Вот список ансамблей Москвы и области, аккуратно составленный по случаю рождения очередного бит-клуба: двести шестьдесят три названия, в их числе такие замечательные, как "Волосатые стекла", "Красные дьяволята", "Поющие вольюмы", "Замшевая мягко-углость", "Русско-турецкая война", "Наваждение", "Изгнанники из ада", "Молодые команчи", "Фиолетовая катастрофа", "Полуночные бражники", "Муравьиный узел", "Экономист", "Злые собаки", "Тысячи звучащих ветров", "Ослиные хвосты", "Судороги", "Символ веры", "Подвиги Геракла", "Стеклянные кактусы", "Плешь", "Космонавты"… Одна из групп называлась "Забытые страницы", и это именно то, что случилось с данным обширным списком и с девяноста пятью процентами перечисленных в нем групп. Рок-лихорадка трясла Москву всего несколько лет, но на этом импульсе советский рок катился еще десятилетие. Итак, веселые денечки (странно, что не было группы с таким названием, но зато были "Ветры перемен" и "Лучшие годы") в деталях.

Страх прошел, десятилетия жизни в униформах казались кошмарным сном. Позитивный энтузиазм времен "оттепели", подъема, целины и Братской ГЭС постепенно сошел на нет. Интервенция в Чехословакию окончательно убедила думающую часть молодежи в том, что со стороны официальных властей ничего, кроме тупости лжи и подавления, ждать не приходится. Соответственно, встал вопрос о собственной системе ценностей, альтернативном образе жизни. Однако одной лишь музыки и обмена фотографиями было явно недостаточно, требовалось нечто вроде идеологии, некая новая мощная платформа. Градский: "Это был хиппизм".

"Я им докажу, что наш хиппи — это не какой-нибудь там западный" ("Крокодил", 1973 г.)

Да, хипповое поветрие в мгновение ока радикально перелицевало облик наших молодых людей. Мне кажется, это было самое массовое и заметное "альтернативное" движение из всех, что я у нас когда-либо наблюдал. То есть даже все многочисленные и шумные сегодняшние группировки выглядят довольно хило по сравнению с "совхиппи" начала 70-х. Не думаю, что философская, "теоретическая" сторона хиппизма имела здесь большое значение — я почти не встречал людей, которым что-либо говорили имена Тимоти Лири, Джона Синклера или даже Джерри Гарсия, не говоря уже о Герберте Маркузе или Теодоре Адорно. Но контркультурный стиль жизни был с энтузиазмом подхвачен миллионами. Антураж хиппи был нов, но понятен и доступен; он позволял ярко выделиться и противопоставить себя "нормальному" обществу, а также эффективно идентифицировать себя с некой "передовой" общиной. Коля Васин выразил эту сложную формулировку просто: "Когда я увидел обложку "Эбби Роуд" [15] , на следующий день я снял ботинки и пошел по Ленинграду босиком. Это был мой вызов, моя попытка самоутверждения". Бесспорно, что общественный климат тех лет стал хорошим катализатором хиппового бума. Это было начало "застоя" — годов лицемерия и бездарности, когда "выпадение" из официальной системы многим представлялось наиболее достойным — пусть и не самым конструктивным — выходом.

15

Диск "Битлз" (1969), на обложке которого сфотографирована вся четверка, переходящая гуськом дорогу около студии звукозаписи. Пол Маккартни одет в приличный костюм, но идет босиком.

Быт хиппи и формы их общения в точности повторяли практику стиляг, только масштабы были в сотни раз больше и названия появились новые. Улица Горького теперь именовалась не Бродвеем, а просто Стритом, и вся она была вечером заполнена длинноволосыми ребятами и девочками в мини и макси: и те и другие носили бусы, цепочки и значки. Значки, как правило, производились самостоятельно: брался готовый фабричный продукт или большая пуговица и сверху наклеивалась фотография любимой группы или популярный лозунг — обычно просто слово "любовь" или "занимайтесь любовью, а не войной" (по-английски). Однажды на таком значке я увидел портрет Н. В. Гоголя с волосами до плеч и подписью "Джон Лен-нон".

Главным предметом одежды, естественно, стали джинсы, но у местных портных работа тоже кипела. Многие хиппи зарабатывали себе на жизнь пошивом брюк из брезента, ткани для матрасов и т. п. Обязательным модным атрибутом был немыслимый клеш в тридцать — сорок сантиметров. Ширина брюк как бы свидетельствовала о степени радикализма и преданности хипповой идее. Помню, когда я познакомился с Игорем Дегтяркжом. "московским Джими Хендриксом", лидером группы "Второе дыхание" и одним из столпов хиппизма, он недовольно посмотрел на мои узкие джинсы, заправленные в высокие ботинки, и спросил: "Ты что, за войну?" Сам он был одет в какой-то псевдоиндийский балахон и необъятные цветастые клеши из гобеленовой ткани, поверх каждой штанины которых, как лампасы, только спереди, были пристрочены огромные пацифистские знаки.

У хиппи были традиционные места сбора в скверах и центре Москвы. Главное из этих мест, у старого здания Университета на проспекте Маркса, называлось "Хипподром". Однако, в отличие от стиляг, хиппи активно мигрировали, особенно летом. Автостоп стал чем-то вроде профессионального спорта. В теплые месяцы десятки тысяч "волосатых" собирались в Крыму. В Ялте был большой рынок, где хиппи торговали одеждой, пластинками и всяческими модными предметами, зарабатывая прожиточный минимум, а климат и обилие "коммун" позволяли не очень заботиться о крыше над головой. Другим популярным географическим пунктом был Таллинн. Здесь между средневековым готическим костелом и кафе "Пегас" находилась легендарная "Горка", где концентрировались хиппи со всей страны и где можно было встретить самые экзотические личности: бритых буддистов, кришнаитов, прочих пророков, спонтанных философов и просто ребят, невменяемых после уколов. Впрочем, проблема наркотиков не стояла особенно остро, так как большинство удовлетворяло дешевое крепленое вино. Моральный кодекс наших хиппи ставил превыше всего свободную любовь, и это активно внедрялось в жизнь, часто в коллективной форме.

Власти (конкретно — милиция, ибо с прочими инстанциями движение не соприкасалось) относились к хиппи без симпатии, но достаточно терпимо. Количество этих отщепенцев было таково, что если задерживать всех за вызывающий внешний вид и аморальное поведение, то не хватило бы наличного состава и приемников. В некоторых, особо "неблагоприятных" городах (в частности Риге) практиковались облавы на притоны хиппи с последующим обриванием всех наголо и проверкой на венерические заболевания. Бывало, что отлавливали одиноких хиппи и пытались вправить им мозги с помощью кулаков.

Пожалуй, самой забавной штукой был хипповый слэнг. Он с зеркальной точностью походил на язык героев "Заводного апельсина" [16] : русский с массой слегка переделанных английских слов. Мужчина — "мэн", девушка — "герла", старый — "олдовый", новый — "брэндовый", провинциальный — "кантро-вый", сумасшедший — "крэйзовый", лицо — "фейс", квартира — "флэт", ботинки — "шузы", пять рублей — "файв", десять рублей — "тэн" и т. д.

Вообще, мне кажется, наши "пипл" (так себя называли хиппи) мало отличались от западных, только в социальном отношении они были более пассивны: течений, похожих на "йиппи", "СДО" и прочую "новую левую", у нас практически не было. Хиппизм был альтернативным способом получения альтернативного удовольствия. И во главе всего стояла музыка, в первую очередь англо-американский рок. Отсюда и моды, и жаргон, и бесконечные часы балдения у стерео.

16

Знаменитый роман-антиутопия Э. Бэрджесса. Английские "неформальные" подростки недалекого будущего выражаются там на родном языке, но густо насыщенном исковерканными русскими словами: "Малтшик", "хоррошоу", "век" (вместо "человек") и т. п.

Западные "рекорда" были фетишем номер один. Естественно, в магазинах не было и намека на них, их привозили моряки, спортсмены, дипломаты, иностранцы, и пластиночный "черный рынок" бурлил. "Брэндовый рекорд" популярной группы стоил 60–70 рублей, а за тридцатник шли диски, которые вообще невозможно было слушать. Из альбомов с разворотами часто вырезали середину и вешали на стены в качестве плаката, после чего остатки конверта склеивали и продавали пластинку чуть дешевле. ("Настоящие" постеры стоили по 10–25 рублей в зависимости от размеров и содержания.) Двойные альбомы разрезали и продавали по отдельности. Старые диски паковали в целлофан и спекулировали ими как "брэндом"… Варварство, коммерция и фанатичная любовь к року слились воедино.

Арсенал — "Суперстар"

В 1972 году мы со старым, еще пражским приятелем Сашей Костенко начали проводить первую в Москве (по крайней мере, о других я не знал) дискотеку. За 15 рублей мы арендовали у знакомых групп их аппаратуру, везли в одно из кафе МГУ и там крутили пластинки. Платили нам 40 рублей, что едва покрывало расходы, считая вино, которое мы распивали за пультом. Дискотека была не совсем обычной по международным стандартам. Первый час посвящался "прослушиванию" — то есть я заводил музыку "серьезных" групп и рассказывал об их истории [17] , а потом уже часа три публика самовыражалась в танцах. Спустя несколько лет дискотек в Москве были десятки, причем в некоторых не плясали вообще, а только слушали и просвещались. Это и понятно: пресса хранила угрюмое молчание, а страждущая община кормилась в основном слухами. Один жив до сих пор — о том, что "Битлз" все-таки выступали в Советском Союзе, в аэропорту Москвы, когда летели из Японии, — и это стало поводом к созданию песни "Снова в СССР". Прямых свидетелей концерта я не встречал, зато многие "видели фотографии"…

17

С этого, кстати, началась моя миссия "рок-критика". Однажды вечером в дискотеку пришли люди из молодежного ежемесячника "Ровесник", послушали мою лекцию и предложили писать для них статьи. Первая, о "Дип Дёрпл", вышла в начале 1975 года.

После распада "Битлз" переходящий вымпел фаворитов советских рок-фанов оказался в руках групп "прогрессивного рока": "Лед Зеппелин", "Дип Пёрпл", "Сантана", "Пинк Флойд". Соответственно изменился и репертуар наших рок-групп: доминировал теперь хард-рок, входили в моду самодельные синтезаторы, и гитаристы уже не учили аккорды, а "снимали" соло.

В начале 70-х рок для себя открыла и часть респектабельной аудитории, так называемой творческой интеллигенции. Великим откровением для них стала рок-опера "Иисус Христос — суперзвезда". Они не выносили "ублюдочных" ритмов рока, пока их не украсило звучание симфонического оркестра и помпезные клише арий и увертюр. Впрочем, сами рокеры тоже искренне возрадовались. Они любили свою музыку, но как-то сжились с мыслью, что она находится вне "истинного искусства", и вглубине души чувствовали себя не только отверженными, но и немножко "моральными уродами"… Авторитет классики насаждался повсюду и с детства, поэтому даже от самых фанатичных приверженцев рока можно было услышать признания типа: "Конечно, Бах и Бетховен — это высоко, это супер… Жаль, что я эту музыку почему-то не люблю". Соответственно, одним из популярнейших аргументов в поддержку и защиту "убогого" рока стало то, что "эта музыка готовит молодежь к пониманию великого классического наследия", и в подтверждение — "Картинки с выставки" в интерпретации "Эмерсон, Лэйк и Палмер"…