Рокки, последний берег
Шрифт:
«Какая жалость, что это должно закончиться вот так, что же мы натворили», — подумал Фред. Он отвинтил крышку канистры и вылил мазут на палубу. Потом взял сигнальную ракету, открыл ее и потянул за шнурок. Магний вступил в реакцию с двуокисью азота, температура на конце ракеты достигла трех тысяч градусов по Цельсию за несколько секунд. От соприкосновения возбужденные жаром атомы кислорода засияли ослепительным красным светом в пятнадцать тысяч свечей. Фред бросил сигнальную ракету в лужу мазута.
Сначала ничего не происходило, но уже секунд через десять жидкость
— ТВОЮ МАТЬ!!! — вырвалось у Жанны, только что взобравшейся на яхту.
Фред крепко схватил дочь за руку и бросился в воду, увлекая ее за собой.
Они уцепились за «Зодиак». Жанна, наглотавшись морской воды, вопила и плакала одновременно:
— СВОЛОЧЬ УБЛЮДОК СВОЛОЧЬ ПОШЕЛ НА ХРЕН ТВОЮ МАТЬ!!!
И пока она била и царапала лицо отца, яхта в нескольких метрах от них полыхала. Ослепительное пламя качалось на темных волнах океана, напоминая стародавний обряд викингов. Просмоленный корпус горел, испуская густой черный дым, высоко поднимавшийся в ночное небо. Что-то взорвалось в машинном отделении, оранжевые языки пламени добрались до нейлоновых парусов, обмотанных вокруг мачты, — те сначала плавились, корчась, словно раненые животные, потом под действием высокой температуры тоже загорелись.
Фред и Жанна с грехом пополам выбрались на пляж. Жанна ползла по камням, изрыгая соленую воду, из носа у нее текли сопли, из глаз — слезы. Она встала на ноги, пошатнулась. С мокрыми волосами, в отяжелевшей от воды одежде у нее был жалкий вид демона, побежденного заклинателем.
— Я сделал это ради тебя, — сказал Фред.
Жанна даже не взглянула на него, казалось, она его вообще не видела и не слышала.
Дрожа от холода, она убежала в ночь.
Жанна
Жанна плакала, плакала, плакала.
Плакала и не могла остановиться.
Потоки горя, водопады боли, реки слез лились по щекам, затекали в рот, наполняя его солью, как волны океана.
Она плакала над руинами своей жизни, над своими разбитыми надеждами, над своей сломанной судьбой.
Внутри осталась лишь холодная пустота, без света, без отзвука.
Грудь Жанны была вместилищем небытия, обителью смерти.
Жанна шла босиком. Трава и острые камни раздирали ноги до мяса.
Жанне было больно.
И от этой боли старая как мир мысль родилась в ней: она не хотела, чтобы ей одной было больно. Ей причинили боль — она ответит тем же!
Нельзя допустить, чтобы никто не заплатил за ее разрушенную жизнь.
Если для нее все кончено, пусть будет кончено для всех.
Это станет ее единственным утешением. Подходя к дому, она уже приняла решение.
В своей комнате Жанна взяла тетрадь, вырвала из нее чистую страницу и написала несколько строк.
Сложив записку вдвое, она подсунула ее под дверь комнаты брата.
Александр
Он писал без передышки весь день, прерываясь, только чтобы принести чего-нибудь поесть из кухни. В этом последнем романе он хотел все высказать и все в него вместить. Он знал, что впечатление это, вероятно, произведет уму непостижимый хаос, но был готов. В последнем романе Александр плевать хотел на классические формы, на академизм, в него будут вложены все возможные
мечты, все мыслимые кошмары, опыт всех действительностей, свет всех глаз, звук всех голосов, содержание всех познаний, повествование обо всех болях, обо всех Любовях, обо всех жизнях, от рождения до смерти, долгих или коротких, славных или безвестных.Амбиции были непомерные.
Он это знал.
Но такой же непомерной была его ответственность.
Роман должен был стать последним свидетельством человечества, а он — последним летописцем истории, начавшейся несколько миллионов лет назад и закончившейся на этом острове, в этом доме, за этим столом, на страницах этой тетради.
Он уснул сидя, обхватив голову руками, и, проснувшись с первыми лучами зари, продолжал писать до следующей ночи.
По мере того как Александр писал, он мирился со своей участью. Он не противился больше судьбе, и его печаль улетучивалась, как утренняя роса.
Назавтра на рассвете у него болела рука, болела шея, болела спина. С годами его тело потеряло привычку сидеть несколько часов кряду. Он встал со стула, потянулся и неуклюже выполнил несколько гимнастических упражнений.
И вдруг замер.
В окно своей комнаты он увидел поднимавшийся над морем столб черного дыма.
Дым шел оттуда, где находилась яхта. Александр вспомнил свой спор с сестрой, когда стало ясно, что она решила уплыть.
Что же произошло?
Он поспешно обулся с бешено колотящимся сердцем, понимая, что прямо сейчас разыгрывается драма.
Уже выходя из комнаты, он увидел подсунутую под дверь записку. Это был неуклюжий почерк Жанны: «НЕ ИЩИТЕ МЕНЯ. Я ХОЧУ УМЕРЕТЬ СПОКОЙНО. Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ ТАК ЖИТЬ. ПРОЩАЙТЕ».
Он побежал в комнату сестры.
Пусто.
Куда она могла пойти? Он должен что-то делать, помешать ей совершить глупость! Он хотел с ней поговорить, сказать, что всегда есть причина попытаться жить, пусть даже крошечная, но причина, какой-нибудь пустяк, за который можно ухватиться. Он, например, решил написать последний в истории человечества роман, и она тоже наверняка найдет какой-нибудь новый смысл в жизни, хоть и кажется, что смысла в ней больше нет.
Он рванул в гостиную, нашел там отца, мокрого, растерянного, половина лица распухла, как будто его ударили.
— Жанна! — крикнул Александр и показал записку.
Отец прочел ее и пришел в ужас:
— Это… Я сделал это ради нее. Она бы погибла в этом плавании!
— Надо ее найти! Надо искать всем вместе!
Он бросился в родительскую спальню. Там стоял кисловатый запах непроветренной больничной палаты. Мать лежала на кровати в коматозном сне. Александр потряс ее за плечо:
— Мама! Мама! Проснись! Жанна хочет сделать глупость! Ты должна помочь нам ее искать! Сейчас.
Элен застонала, открыла мутный глаз:
— Что?
— Если мы не найдем Жанну СЕЙЧАС ЖЕ, она ПОКОНЧИТ С СОБОЙ! — завопил Александр.
Мать с трудом села. Каждое движение давалось ей сверхчеловеческим усилием. Она была голая. Александр отвел глаза и показал ей записку.
— Боже мой! — воскликнула Элен.
Она набросила халат, валявшийся в изножье кровати, пошатнулась, чуть не упала, сын успел ее поддержать.