Роковая кукла

— И ты был против с самого начала.

— Я не был против, — заметил я. — Я просто не принадлежал к ее безусловным сторонникам.

— Мы ведь уже прошли такой путь, — сказала Сара притворно жалобным тоном.

— Сара, — попросил я. — Тогда помоги мне разобраться, помоги мне понять. Пойдем дальше и посмотрим на указатели.

Мы тронулись, спускаясь в низины, карабкаясь по склонам. Дальше были другие дворцы и другие знаки, на каждом из которых были надписи, все на разных языках, выведенные разными алфавитами, если, конечно, некоторые из них можно было отнести к алфавитам, и ни одну из них мы так и не смогли прочитать.

Солнечный свет обрушивался на нас сверху, разбиваясь вдребезги о камни, дробясь и переливаясь в речной воде. Кроме шепота и бормотания горного потока ничто не нарушало тишины. Ничто не вторгалось в покой долины.

И тут мы увидели еще один знак с надписью, выведенной крупными печатными латинскими буквами:

ЛОУРЕНС АРЛЕН НАЙТ

Конечно же, все, что происходило с нами, было каким-то безумием. Безумием было пересечь всю галактику только ради того, чтобы найти одного-единственного человека — и действительно найти его. Безумием было найти человека, который должен был умереть десятки лет назад. Безумием было дойти до истоков легенды. Но тем не менее, табличка с именем Лоуренса Арлена Найта была реальностью.

И теперь, когда я в растерянности стоял перед ней, мне оставалось тешить себя последней надеждой, что это не жилище, а гробница; не дворец, а мавзолей.

— Сара, — позвал я, но она уже карабкалась вверх по тропинке, рыдая от счастья и облегчения, дав, наконец, волю чувствам после долгих дней поиска.

А на крыльце этого сияющего белоснежного здания появился человек — старый, но все еще крепкий, с седой бородой и седыми волосами, прямой спиной и уверенной походкой. Он был одет в белую тогу, и это не вызывало удивления. В подобной обстановке скорее любая другая одежда показалась бы неуместной.

— Сара! — закричал я.

Я и Свистун едва поспевали за ней. Она не слышала. Она просто не обращала на меня внимания.

И тут старик заговорил.

— Пришельцы! — провозгласил он, простирая вперед руку. — Мои соплеменники! Мог ли я мечтать, что мои глаза вновь увидят вас!

Звук его голоса окончательно рассеял все мои сомнения. Это был не мираж, не привидение, не призрак. Это был нормальный человек, гомо сапиенс, с низким густым голосом, полным искренней человеческой радости, вызванной встречей с подобными себе.

Сара протянула ему руки, и старик сжал их в своих ладонях.

Они стояли и смотрели друг другу в глаза.

— Как же это было давно, — сказал старик. — Очень давно. Путь по тропе долог и труден, и никто не знает о нем. А вы, как вам удалось узнать?

— Сэр, — воскликнула Сара, задыхаясь после восхождения, — ведь вы, вы — Лоуренс Арлен Найт?

— Да, конечно, — ответил старик. — Это я. А кого вы ожидали встретить?

— Ожидали встретить? — переспросила она. — Конечно же, вас. Но мы могли только надеяться.

— А эти добрые люди с вами?

— Капитан Майкл Росс, — представила меня Сара. — И Свистун, наш верный друг, которого мы встретили по пути сюда.

Найт поклонился Свистуну.

— Ваш покорный слуга, сэр, — сказал он.

Затем он протянул руку мне и сжал мою ладонь. Его рукопожатие было теплым и крепким. В этот момент (когда, наверное, нужно было замечать более существенные детали) я увидел, что его рука, несмотря на крепость рукопожатии, была бледной, морщинистой и покрытой старческими пятнами.

— Капитан Росс, — сказал он, — добро пожаловать. Здесь есть место для вас, для всех вас. И для этой молодой леди, простите, я не знаю вашего имени.

— Сара Фостер, — подсказала Сара.

— Подумать только, — сказал он, — я уже больше не буду одинок. Боже мой, как это удивительно — снова слышать звук человеческой речи, видеть лица людей. Как я об этом мечтал! Здесь есть много других разных существ, сильных характером и исключительной чувствительности, но общение ни с одним из них не может заменить общения с подобными себе.

— Как давно вы здесь? — спросил я, стараясь прикинуть в уме, сколько же лет уже существует легенда об этом человеке.

— Когда человек проживает каждый день полноценно, — ответил он, — и заканчивает его с мыслью о дне грядущем, считать время бессмысленно. Каждый день, каждая минута становятся частью вечности. Я размышлял об этом и теперь не уверен, существует ли реально такое явление как время. Время в обыденном понимании — это абстрактная категория, грубый измерительный прибор, структурная форма, изобретенная некоторыми видами цивилизаций, причем отнюдь не всеми, а лишь теми, которые испытывают потребность поместить себя в то, что они называют пространственно-временными рамками. Время в глобальном смысле теряется в беспредельной вечности, и нет нужды доискиваться до начала или конца, так как ни того, ни другого просто никогда не существовало, и в нашей ситуации скрупулезное измерение таких смехотворно маленьких и ничтожных частей вечности представляет собой задачу, лишенную всякого смысла. Разумеется, я спешу добавить, что можно отслаивать вечность…

Он продолжал и продолжал говорить, а я, стоя на ступенях под колоннами мраморного портика, озирал лежащую внизу долину и думал, свихнулся ли он от длительного одиночества, или он действительно был уверен в правильности того, в чем пытался нас убедить. Может быть, именно эта возникшая, как по волшебству, долина несла на себе отпечаток вечности. Думая об этом, я никак не мог представить, каким образом может человек знать, как должна выглядеть вечность, но, будь я неладен, в этом чудесном месте, залитом ослепительным солнечным светом, запросто могло родиться представление о постоянстве и неизменности.

— Но я, впрочем, перескакиваю с одного на другое, — продолжал рассуждать старик. — Вся беда в том, что я могу вам очень много рассказать, слишком много у меня накопилось. Конечно, неразумно пытаться выложить все сразу. Прошу прощения за то, что держу вас на пороге. Будьте любезны, проходите.

Мы прошли через открытую дверь и оказались в тихом помещении, воплощающем собой классическое изящество. В нем не было окон, но откуда-то сверху, из отверстий в крыше струился мягкий солнечный свет; стулья и диван, вырезанные с бесподобным мастерством, письменный стол с небольшим деревянным ящиком и разбросанными по нему листами бумаги, элегантный чайный сервиз на маленьком столике в углу, удачно дополняли световой эффект.

— Пожалуйста, — пригласил он, — садитесь. Надеюсь, вы сможете уделить мне немного времени. (Ну вот, подумал я, а он еще говорил, что самого понятия времени не существует). — Господи, — поправил он себя, — как глупо с моей стороны говорить об этом, конечно же, у вас есть время. Вы держите в своих ладонях все время вселенной. Если вы пришли сюда, то вам уже некуда больше торопиться: лучшего места просто нет. Попав сюда, никто уже не хочет уйти, никогда не ощущает такой потребности.

Все это казалось слишком уж елейным и гладким и до ужаса напоминало хорошо разыгранный спектакль, хотя по-прежнему выглядело вполне правдоподобно: будто старый и живущий в одиночестве человек вдруг дал волю давно распиравшим его словам, когда к нему домой нежданно нагрянули желанные гости. Но подспудно, где-то в глубине моего сознания крылось тревожное подозрение в искусственности всего происходящего, причем недоверие вызывал не только старик, но и сама окружавшая нас обстановка.