Роковая ошибка

Перспектива сойти с карьерного забега в только начинающейся новой дистанции казалась ей нелепой и неразумной, как бы не была сильна в ней столь свойственная ей леность. К тому же подруга не раз говорила ей, что выброшенные из служебной биографии годы ухода за ребенком обязательно скажутся на ее квалификации, и шансы вернуться и уж тем более быстро продвинуться дальше после возвращения представлялись ей более чем призрачными. Думая об этом, она все чаще приходила к мысли о том, что в воспитании детей должны помогать родственники, и мысли об этом приносили ей так нужное в эти минуты спокойствие и хотя бы временную уверенность в успешности семейного предприятия.

Мысли, то и дело сновавшие в ее голове, отвлекали от монотонного ежедневного косметического моциона, она и не успела заметить, как все приготовления к новому рабочему дню были уже сделаны. Из-за необходимости рано вставать, ей все приходилось делать с вечера – таково дьявольское наказание «сове», обреченной быть «жаворонком». Половина седьмого утра – маленький «судный час», точка невозвращения – стоит дать себе хотя бы секундную слабинку, и вот ты уже теряешься в нескончаемом порочном лабиринте – веки снова начинают слипаться, тело приобретает ночную тяжесть, сознание снова норовит упасть в сладостную сонную дремоту. Обходя разбросанную в коридоре обувь, она снова побрела в ванную и, оперевшись о холодный фаянс, для бодрости дважды ополоснула лицо ледяной водой: веки ее встрепенулись, глаза сфокусировались, тело вздрогнуло.

Быстро позавтракав воздушным творожком, бутербродом и чашкой зеленого чая, она спешно набросила на себя заранее развешанную на стуле одежду, и почти моментально собрав необходимые вещи в черную кожаную сумку, выбежала из дома. Родители уходили намного раньше нее и посему они почти не встречались по утрам.

В эти минуты все живущие в этом отдаленном районе девушки каждый день вынуждены делать один и тот же выбор: потратить побольше времени на ароматный кофе и макияж, или все же сесть в свободный автобус или маршрутку и без давки добраться до работы. Лена была довольно прагматичной девушкой и почти всегда выбирала второй вариант.

6

Спустя четыре дня. В здании “Столичных известий”.

В редакции уже вовсю кипела работа. С девяти до одиннадцати часов, как правило, все журналисты были обязаны предоставлять свои материалы для очередных выпусков. У кабинета главного редактора столпилась очередь. Дима, уже успевший одним из первых сдать материалы в верстку, поставил компьютер в режим очистки дисков. Отложив дела и, позволив себе пятиминутную паузу для того, чтобы сделать глазную гимнастику, он огляделся вокруг. В правом углу стола, на почетном месте лежали две старые, уже порядком потрепанные временем книги, одни из самых горячо любимых им романов «Три мушкетера» и «Граф Монте Кристо». С самого детства он зачитывался этими чарующими его воображение приключениями, однако в отличии, от своих ровесников, увлекающихся лишь сценами драк и сражений, Диму больше интересовали другие рисуемые пером великого автора этюды. Он был зачарован самой жизнью героев, их учтивостью, умением держать себя, их кротостью и самоотверженностью.

Его собственный материал уже вечером будет в газете, а следующим утром во всех городских киосках. За последнее время он написал очень много статей, проштудировал огромное количество журналов и книг, и сейчас пришло время «причесать двор и разгрести упавшие на газон листья». Винчестер стоящего рядом компьютера послушно шуршал, выполняя свою кропотливую работу, монитор переключился в энергосберегающий режим.

Дима взял лежавший на столе телефон.

– Почистим и здесь, – прошептал он, – пропущенные вызовы, исходящие сообщения, отчеты о доставке …

Неожиданно пролистывая экран, он натолкнулся на номер рабочего телефона Лены. Дима несколько раз пытался набрать ее номер и столько же раз отменял вызов. Ему, как всегда, было очень сложно забыть пережитые обиды. Впрочем, он также несколько раз порывался написать электронное письмо, однако, сложить все, что он чувствовал в стройные предложения было в сто крат сложнее. Поэтому он не делал ни того, ни другого. Как часто говорил он сам себе: «Помни самое лучшее», «Запоминай самое доброе», и каждый раз эти простые психологические установки никак не получалось воплотить в жизнь. Он был не в силах ничего с собой поделать. Не в силах бороться со своим естеством. Как часто бы он не думал о причинах такой болезненной реакции на обиды, каждый раз приходил к выводу о том, что эти инстинкты заложены очень глубоко в его душу, подобно тому, как закладываются в детстве в организм человека первичные инстинкты. В очередной раз ему, такому привычному к волевым, ответственным решениям не хватало сил, чтобы начать примирение первым.

Рабочий день тянулся мучительно долго. Время как будто специально растягивалось, таким образом, экзаменуя сотрудников на их стойкость к труду во имя корпорации.

Дима задернул шторы, чтобы спастись от палящих лучей солнца. Подойдя к кондиционеру, он включил его на полную мощность и передвинул направление его потока от себя подальше. Простудиться в такую теплую погоду было бы весьма нелепо.

– Эй, гениальный писатель! Ты что это там застыл как памятник? – послышался слегка хрипловатый голос сзади.

Дима быстро узнал тембр голоса друга.

– Задумался, дружище, ты же знаешь, со мной такое частенько бывает.

– Наверное, новый эпизод любовного романа? Шедевр, который, увы, никогда не суждено увидеть широким народным массам?

– Кто знает… Кто знает… под лежачий камень вода не течет. Главное не упустить шанс, который дает тебе судьба, вовремя рассмотреть его, – Дима обернулся и посмотрел на своего друга.

Илья был симпатичным, добродушным, но застенчивым с незнакомыми ему людьми молодым человеком: элегантная прическа, аккуратный аристократический нос, острый подбородок. Жаль, что его волевой вид совсем не соответствовал его темпераменту. С виду он производил впечатление уверенного в себе человека, однако на поверку, при первом же диалоге обнаруживалось, что в нем нет ни одной капли твердости. Он часто невпопад употреблял научные фразы, что периодически делало его смешным в компании друзей. Его собственная же скромная улыбка чаще всего сводилась к незатейливому вскидыванию бровей, что, впрочем, выглядело со стороны вполне мило и безобидно. Рабочие будни Ильи тянулись нескончаемой чередой служебных поручений в заботах о поиске нового материала для очередного выпуска издания. В любви он был не то чтобы несчастен, скорее просто неудачлив; ведь как бы сильно мы не хотели чего-либо в жизни, уж слишком многое порой и правда зависит от случайного стечения обстоятельств. Его первая девушка была несколько старше его и хотя смогла многому его обучить было очевидно, что подобному союзу само провидение не могло отпустить большого срока. Вторая – раздражала его постоянными рассказами о своих бывших молодых людях, в подробностях описывая даже интимные детали, третья – была, напротив, чересчур молода, ветрена и непостоянна, застукав ее однажды с другим мужчиной, Илья в тот же день бросил ее, до сих пор воскрешая в памяти недобрыми словами. Череда следовавших за ними подруг сердца тоже не оставляла ему ни малейшей возможности остановить свой выбор на ком-либо: одна слишком далеко жила, другая, по его мнению, так и не смогла овладеть искусством поцелуя, и он до сих пор вспоминал о том, как при этом божественном прикосновении его нижняя губа встречалась с ее зубами. Был у него и недолгий роман с молодой секретаршей, проходившей практику в их департаменте. Она была миловидна, длинные волосы и шикарный для ее возраста бюст разительно выделяли ее из толпы, иногда ему даже казалось, что никаких других женщин ему не надобно, однако, вскоре ее практика закончилась, а с нею ушла и любовь, которую Илья только начинал чувствовать. Номера телефона она не оставила и ему пришлось объяснить ее поступок лишь нежеланием продолжать отношения, и только одна мысль никак не давала ему покоя «Как же судьба могла посулить такое блаженство и затем притвориться, что вовсе ничего и не было…». В последнее время он немного сник от этого порочного конвейера чувств и все больше с головой уходил в работу. Впрочем, и она весьма редко отвечала ему взаимностью.

– Твоя беда в том, что ты боишься… – рассудительно заговорил Дима, посмотрев на него, поджав губы. – Пойди на риск, будь более уверенным в себе. Посмотри, как ты это делаешь, – Дима встал со стула и принял позу, которая была обычно характерна для Ильи. – Я, вот, здесь написал статью, мне кажется, она не очень то уж и хороша, но вдруг, кто знает, сгодится. Вот скажи мне, кто так предлагает свою работу? Больше вежливости и уверенности! Меньше слов паразитов. Смотри, как это нужно говорить. Дима снова встал и принял теперь уже комфортную для себя уверенную позу. – Здравствуйте! Не могли бы вы просмотреть мою статью? Мне кажется, это вполне может стать вашим лучшим материалом. Чувствуешь разницу?

– Тебе легко рассуждать. Говорят, в завтрашнем выпуске даже твое фото у статьи разместят. Ты вот, весь цветешь и пахнешь, и все у тебя получается. К самым известным людям тебя направляют интервью брать.

– Так поэтому и направляют, что нужно уметь себя подать, – парировал Дима, окинув приятеля своим блестящим, сосредоточенным взглядом.

– Ну и как именно мне нужно держаться? – Илья с жеманной игривостью вновь принялся подражать ему. Выглядело это довольно смешно и нелепо, но Дима воздержался от комментариев, чтобы не задеть чувств друга.

– Ну, почти… почти.. уже лучше! – придав голосу живость, он похлопал Илью по плечу и добавил со свойственным ему умением доходчивого изложения своих мыслей. – И галстук… галстук купи подороже! Нельзя экономить на самом важном мужском атрибуте, после обуви, конечно.

Отойдя в сторонку и отчасти обидевшись на язвительное поучение Димы, Илья сел за стол и, взяв карандаш, принялся делать хаотичные штрихи на листке бумаги. С десяти лет он увлекся рисованием: сначала это были простейшие наброски, состоящие из толстых линий и сюриалистических фигур, затем пейзажи, а потом и вовсе перешел на портреты, изображая своих любимых исторических персонажей: политиков, спортсменов, деятелей искусства. Работа над этими зарисовками расслабляла его, и он мог проводить за этим занятием многие часы, часто засиживаясь до самой ночи.