Роковая роль

— А как насчет характера? Вдруг неуживчивый?

Я вымученно улыбнулась, а сама подумала: «Более уживчивого, чем ты, я в жизни не видела, а вот поди ж ты — не ужились мы с тобой».

— Ладно, — Сашка вдруг съехал с темы, — Что это мы все о нем?

Мое сердце замерло, потом стукнуло не в ритм. Логично было бы услышать после этого «давай поговорим о нас»… Но если бы с Сашкой было так просто…

Так что я услышала совсем другое продолжение.

— Давай лучше о вчерашнем трупе.

— Давай, — согласилась я, про себя скрипнув зубами.

— Как ты думаешь, зачем она так накрасилась перед тем, как слопать полкило димедрола?

Я задумалась; саму-то меня это не удивило, просто я подбирала слова, чтобы объяснить это Сашке.

— Дело в том, что она — актриса. У нее профессия такая — не быть, а казаться.

— Не все ли равно? В морге ее вымоют.

— Сашка, она-то этого не знает. Это ты работник морга.

— Не морга, а танатологического отделения, — машинально поправил Александр.

— Конечно, конечно. Наверное, она и к своему самоубийству относилась, как к роли. Считала, что должна хорошо выглядеть. На ней практически театральный грим, не просто макияж.

— Ага, ты все-таки считаешь, что это суицид?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Похоже. Как можно женщину убить таким способом? И чтобы ни синячка не осталось?

— Как? — переспросил Стеценко. — Существует масса способов.

— Например?

— Например, заставить ее принять таблетки.

— Интересно, как ты заставишь женщину принять таблетки?

— Угрожая ей.

— Саша, ну что ты говоришь? Чем можно угрожать женщине, заставляя ее покончить с собой? Что может быть страшнее, чем потеря жизни? Детей, да и вообще близких, которыми ее можно шантажировать, у нее не было.

— Ну, ты же сама сказала, что она актриса. Можно угрожать ей потерей внешности.

— И ты хочешь сказать, что она решила сохранить внешность путем потери жизни?

— Почему бы нет? Представь, что некто предлагает ей выбор: или она сама совершает суицид, или он ее обезобразит. Раз уж, как ты говоришь, ей небезразлично, как она будет выглядеть после смерти…

— Ага, и она понимает, что смерть неизбежна, поэтому предпочитает избежать мучений, — я стала обдумывать то, что сказал Сашка. — Возможно, конечно. Только мы этого никогда не докажем.

— Прибедняешься, — Сашка чокнулся со мной морковным соком.

— Да нет, просто реально оцениваю свои возможности. А потом, где мотив?

— Маш, ну ты же знаешь, мотив может появиться только после задержания преступника.

— Нет, ты сам подумай: приличная женщина, ведет скромный образ жизни, даже в гости не ходит, в театр — домой — в театр. После «Сердца в кулаке» в кино она не снималась. В театре играла роли классического репертуара, ничего экстремального. Любовников, насколько я знаю, не было, только по бывшему мужу страдала. Слушай, а можно при вскрытии установить, что человек умер от тоски?

— Нет, это можно установить только по предсмертной записке.

— Ха-ха. Саша, я одного не понимаю: даже если кто-то так изощряется, что заставляет ее принять таблетки… Зачем? А потом, раз этот некто такой хитромудрый, что ж он стаканчик с водичкой рядом не поставил?

Сашка помолчал.

— Может, его спугнул кто?

— Во-первых, кто? Пока что никто не признался. А во-вторых, уйти из квартиры, тщательно заперев двери, некто успел, а стаканчик поставить не успел?

— Постой, Маша. «Не успел» — это не правильная постановка вопроса. Она должна была чем-то запить таблетки. Она их запила, иначе ее бы стошнило.

Значит, некто убрал стаканчик. Понимаешь?

Я кивнула. Получается, что так.

— Но я смотрела и на кухне, и в ванной, и вообще везде. Значит, он его помыл и убрал туда, где хранится посуда.

— Но это при условии, что некто был, — Сашка усмехнулся. — А если таблеточки она приняла в пустой квартире? Помыла стаканчик, поставила его в мойку, собрала упаковочки от димедрола, пошла прилечь в постельку, но упала по дороге? Могло так быть?

— Тьфу на тебя, Стеценко! — Я махнула на Сашку соломинкой, через которую пила морковный сок. — Только я поверила в то, что некто был, и на тебе! Теперь ты мне доказываешь, что его не было.

— Диалектика. Ну что, пошли?

Он подозвал официантку и рассчитался.

— Конечно, — язвительно сказала я. — Производственное совещание провели. А больше нам поговорить не о чем…

— Почему? — растерянно спросил Сашка. — Мы еще поговорим про кино…

Несмотря на злость, я невольно улыбнулась.

Просто нет слов…

По дороге домой мы действительно говорили про кино: про «Сердце в кулаке», с Климановой в главной роли. Я уже с трудом сдерживала раздражение. Конечно, дорогая подруга Регина мне все время внушает, чтобы я не гневила Бога: мужик в моей жизни есть, вон, гулять со мной ходит, спать со мной готов, и при этом не претендует на то, чтобы проживать со мной в одной квартире, что само по себе уже счастье. Впрочем, у Регины семь пятниц на неделе, и счастьем она каждый раз считает разное — например, иметь интимные отношения и не вести совместное хозяйство, а через неделю для нее счастье — это как раз наоборот, общий банковский счет и никакого секса.

Но я-то не такая. Я же следователь с большим стажем; привыкла к четким ответам и недвусмысленным формулировкам. Вину признаете? Да. Любите? Люблю.

Хотите с ней жить вместе? Хочу. Тогда почему бы не сказать об этом той, кого любите? В общем, ничего не понимаю.

С другой стороны, факт может доказываться конклюдентно. Это если, например, двое совершают преступление в группе, действуют согласованно, но вслух распределение ролей не обсуждают, и так ясно, что один стоит на стреме, а второй тащит мешок с награбленным. Может, и Сашка считает, что все и так ясно, чего воздух сотрясать?

Я запуталась окончательно. Как в собственных отношениях с мужчиной, так и в происшествии с актрисой. Что же мне сказать шефу в понедельник?

Решая про себя сложные вопросы бытия, я и не заметила, как мы подошли к моему дому. Свет в моих окнах горел, — значит, Хрюндик уже вернулся от папы.

Возле парадной Сашка нерешительно посмотрел на меня, видимо, ожидая приглашения, но я мстительно промолчала. Тогда он довел меня до квартиры, дождался, пока я выну ключи, но я молчала, как партизан. Сашка вздохнул и сказал: