Роковой мужчина

– Не говори глупостей.

– Это не глупости. Боже мой, как же я смогу с ней встретиться завтра утром?

– Может быть, просто скажешь ей «Доброе утро»? – протянул он с иронией. – Ложись и спи.

– Но я не могу спать! Как я теперь засну?! – взвыла она в отчаянии.

Он глубоко вздохнул и перевернулся на спину.

– Гита, – терпеливо и внушительно произнес он, – мне тридцать шесть лет, и, насколько я понимаю, моя мать прекрасно знает, что я перестал быть девственником еще в шестнадцать лет.

– В шестнадцать? – воскликнула она, на секунду невольно, забыв о случившемся.

– Да, приблизительно. А теперь ложись и спи.

Прошлой ночью он не приказывал ей спать.

Прошлой ночью он предавался с ней любви чуть ли не до самого утра. Несомненно, сейчас он был очень уставшим. Как полагалось быть и ей. Приглушенно фыркнув, она отвернулась от него, потянула на себя одеяло и решительно закрыла глаза.

Генри потянул одеяло обратно, улегся так, что ее спина прижалась к его животу, обнял ее и положил руку ей на грудь. Она подчеркнутым движением скинула ее.

– Ты же сказал, чтобы я спала.

Он прижался губами к ее плечу.

Она отодвинулась от него подальше. Он рассмеялся и властно повернул ее к себе.

– Я уже проснулся.

– А я не хочу, чтобы ты просыпался.

– Ага, значит, у милой леди норов? Что ж, что только придает тебе изюминку.

– Не нужны мне никакие изюминки, и вообще, отпусти меня.

Улыбка Генри стала еще шире, сильные руки обняли ее, и он привлек Гиту к своей обнаженной груди.

– Не будь занудой, Гита.

– Почему? – вскинулась она задиристо. – Это что, не разрешается?

– Нет.

– Тогда, я уезжаю.

Заставив себя отстраниться от него, она уселась, спустила ноги с кровати, но он потянул ее к себе и улегся сверху, прижав к постели всем своим длинным телом. И начал целовать ее, пока она не перестала сопротивляться. Целовать, пока его колдовство снова не одержало над ней верх.

– Я ненавижу тебя, – спустя некоторое время сообщила она, с трудом переводя дыхание и чувствуя приятное утомление во всем теле.

– Отлично, – заявил он со смехом в голосе. – Я тебя тоже.

– Никогда в жизни я не смогу повстречаться лицом к лицу с твоей матерью.

– Нет, сможешь. Она просто деликатно сделает вид, что ничего не случилось.

– Правда?

– Ммм. – Притянув ее к себе, он поцеловал Гиту в плечо и моментально заснул.

Однако утром его мать не только не стала деликатно делать вид, что ничего не случилось, но и отнеслась к Гите, с такой ледяной холодностью, что нагнала бы страху даже на айсберг. И Генри не подумал прийти на помощь.

Он успел только представить Гиту высокой, величественной женщине с идеально уложенными седыми волосами, коротко объяснил ее присутствие здесь, а затем его позвал Том, нуждающийся в помощи Генри при разгрузке багажа или просто жаждущий узнать, каким образом Гита оказалась в усадьбе и кто она такая. Генри только уныло улыбнулся, кинул на мать долгий, предостерегающий взгляд и вышел.

– Мне очень жаль… – начала Гита.

– Да. – Мать Генри прервала ее с разящей наповал ледяной вежливостью. Ее тон был таким уничижительным и колким, каким зачастую бывал у ее сына, и напомнил Гите битое стекло. – Это во многом объясняет, почему он предложил мне уехать именно на эти дни. И почему сам вызвался пожить здесь. Якобы ради собак. Я несколько удивилась, ведь Генри никогда и ни для кого не стал бы жертвовать собой. Даже ради меня. Он так же эгоистичен, как был эгоистичен его отец. Впрочем, можете позавтракать – я уверена, что вы уже прекрасно знаете, где что лежит.

И она вышла с крайне неприязненным выражением лица, а Гита осталась стоять там, где стояла, чувствуя себя страшно униженной.

Растерянная, сердитая, обиженная, она повернулась, наконец, на каблуках и решительно направилась в комнату Генри, чтобы уложить свои вещи. Он вошел как раз тогда, когда Гита уже закончила и закрывала замочки чемодана.

– Что она сказала?

– Ничего.

– Гита…

– Почему ты не предупредил, какой прием ожидает меня сегодня утром? – развернувшись к нему, требовательно спросила она.

– И что же это был за прием? – спокойно поинтересовался он. – Что она тебе сказала?

– Дело не в том, чтоона сказала, дело в том, какона это сказала! Так, словно я какая-то шлюха! Но почему? – воскликнула Гита. – Твоя мать ведь даже не знает меня! Она ни разу в жизни меня не встречала!

– Она знает о тебе, – медленно сказал он.

– Ну и что? Я не сделала ничего такого, что могло бы вызвать ее ненависть! – Гита резко вскинула оскорбленное лицо. – Ты сам прекрасно это знаешь! И что должен был означать тот долгий многозначительный взгляд, которым ты на нее посмотрел? Что, Генри?

– Предостережение.

– Предостережение не говорить со мной, как с уличной девкой?

– Да.

В гневе, отвернувшись от него, она сумела стащить свой чемодан с кровати, но он остановил ее, накрыл ее руки своими, оторвал ее пальцы от ручки чемодана.

Развернув Гиту лицом к себе, он сверху вниз посмотрел в ее раскрасневшееся лицо со сверкающими от гнева зеленоватыми глазами.

– Ты слишком болезненно все воспринимаешь, Гита.

– Нет, ничего подобного! Ничуть не слишком! Что происходит, Генри? Ведь что-то происходит, не так ли? Почему твоя мать так сразу меня невзлюбила? Или она автоматически проникается неприязнью к каждой женщине, которую ты сюда привозишь?

– Я не привозил сюда женщин. Никогда.

– Тогда почему привез меня?

– Потому что я не мог оставить тебя одну, – после короткого молчания произнес он.

– Но ведь хотел бы? Хотел бы оставить меня одну?

– Я не знаю, – тихо признался он. – Пойдем, я отвезу тебя домой.

Тебе не нужно везти меня домой. У меня здесь своя машина, и я вполне могу доехать сама.

– Я не говорил, что ты не можешь, Гита. А моя мать не очень-то умеет скрывать свои чувства и притворяться, – объяснил он негромко.

– И какие такие чувства ко мне ей следует скрывать? Почему она должна притворяться? Но ведь ответа я не получу, не так ли? – с горькой усмешкой произнесла она. – Почему? Потому что ты не знаешь? Или тебе просто наплевать? Или ты не хочешь знать?

– Потому что не могу. Пойдем, – он поднял ее чемодан, – я провожу тебя до машины.

Да, понятно, горько подумала она. На самом деле он, наверное, просто не может дождаться ее отъезда. Даже ни разу не попросил ее остаться… Ничего, не понимая, ненавидя его, ненавидя себя, она последовала за ним, молясь по дороге, чтобы не встретить его мать.