Роковой выбор

Это объяснило многое. Глупо было надеяться, что мне удастся перехитрить эту женщину.

Одна из сестер Вилльерс недавно вышла за месье Пюисара, сына маркиза де Тоар, и они жили в Гааге. Элизабет жила у них и время от времени наведывалась во дворец, чтобы увидеться с Уильямом.

Как они были умны! Какие они были хитрые! И как смеялись над моими слабыми попытками расстроить их планы.

Самое странное заключалось в том, что Уильям никогда не упомянул обо всей этой истории, и его отношение ко мне нисколько не изменилось.

ВИЛЬГЕЛЬМ И МАРИЯ

Примерно в это время в Голландию приехал чело век, которому суждено было оказать на меня большое влияние. Я достигла такого периода в моей жизни, когда я находилась в неопределенности. Я жаждала идеального брака. Многие черты в Уильяме восхищали меня, но я была глубоко уязвлена его обхождением со мной. Я не могла разобраться в своих чувствах к нему; все они смешались и перепутались. Долгое время в моей жизни кумиром был для меня отец. Теперь этот облик потускнел. Я была в растерянности. Мне было необходимо руководство, и я получила его от Гилберта Бернета.

Бернет был исключительно одаренный человек. Он блестяще знал латынь и греческий, изучал историю и правоведение. Его отец предназначил ему духовную карьеру, и он прошел курс богословия.

До приезда его к нам он вел жизнь, полную приключений, и его обширный опыт воспитал в нем терпимость.

Это был в высшей степени необычный человек, в особенности, если принять во внимание его звание. Он был высок, с карими глазами и густыми почти черными бровями. И, несмотря на серьезность его интересов, он был весельчак.

Даже Уильям принял его приветливо, так как Бернет не одобрял происходившего в Англии и считал меня и Уильяма будущими монархами.

Он был убежден, что мой отец сам рыл себе яму, и находил, что Уильям и я должны быть готовы взять на себя бразды правления. По его мнению, этого недолго оставалось ждать. Этот человек сблизил меня с Уильямом и помог мне понять моего мужа лучше, чем я когда-либо его понимала. И я думаю, что он повлиял в таком же смысле и на Уильяма.

Гилберт Бернет умел говорить о серьезных вопросах шутливо, не уменьшая в то же время их серьезности.

К своему большому удивлению, в беседах с ним я обнаружила, что разбираюсь в теологии, так как во время своего уединения я много читала. Теперь я могла рассуждать об этих вопросах с пониманием, что произвело на Гилберта впечатление. Он сообщил об этом Уильяму, и я уловила после этого в отношении мужа ко мне оттенок уважения, почти неуловимый, но все же заметный.

Мой отец был недоволен присутствием Гилберта Бернета в Гааге, и по этому поводу между нами велась длительная переписка.

Отец более чем когда-либо желал, чтобы я приняла католичество. Теперь уже можно было почти наверно знать, что я унаследую корону, а он не мог вынести мысли о том, что его преемница сведет на нет все его усилия насадить католицизм в Англии.

Его безрассудство пугало и раздражало меня. Я любила его по-прежнему, но мне казалось, что он вел себя как капризный ребенок.

Мои письма к нему начали удивлять меня. Я долго считала себя необразованной. Теперь я поражалась легкости, с какой я могла выразить мои чувства в длинных письмах к отцу, который, хотя он и не соглашался с моими взглядами, оценил мои познания.

Я много говорила с Гилбертом Бернетом. Все это время мне очень не хватало Анны Трелони. Я привыкла делиться с ней своими чувствами, которые я могла поведать только ей одной. С Гилбертом Бернетом все было по-другому. Конечно, мы не сплетничали с ним, как с Анной, – удивительно, сколько можно узнать из сплетен, – но мои беседы с Гилбертом просвещали и утешали меня.

Он разъяснил мне, что, хотя разрыв с Римом, это величайшее событие прошлого века, произошел из-за похотливости короля, он явился для страны большим благом. Англия не должна более никогда подчиняться Риму, а именно по этому пути и пытался повести страну мой отец.

Читая между строк письма отца, я убеждалась, насколько нереальны были его мечты. Он не шел к своей цели, как Уильям – тихо, осторожно, тайно; его планы рождались у него не в уме, а в сердце. Он был фанатически религиозен. Я вспомнила о моем великом прадеде, французском короле Генрихе IV, гугеноте, изменившем свою религию ради мира. Он, наверно, походил на моего дядю Карла. «Париж стоит мессы», – сказал он, и народ его признал за это, и началось его славное царствование.

Мой отец был хороший, честный человек; как могла я осуждать его? Я горячо любила его, но не могла не сожалеть о его поступках. И тогда я представляла голову Джемми… эту прекрасную любимую голову – окровавленной на плахе; я представляла себе, как он просил отца сжалиться над ним и как тот отвернулся от мольбы несчастного юноши.

Я была в смятении.

Этого могло бы не быть, повторяла я себе. Что такое принцип по сравнению с человеческой жизнью? Я читала об испанской инквизиции, о пытках и жестокости, и все это во имя религии. Должны ли мы вернуться к этому в Англии? Нет, никогда!

Гилберт проповедовал терпимость. Он был прав.

Тем временем отец строил планы моего развода с Уильямом, с тем чтобы я могла выйти за католика. А потом я должна была вернуться в Англию с мужем-католиком, чтобы царствовать в созданной им католической стране. Это никогда не должно случиться.

Однажды Гилберт пришел ко мне встревоженный.

– Существует заговор похитить принца и вывезти его во Францию, – сказал он. – Пригласите его к себе немедленно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь слышал наш разговор.

Уильям явился. В его приветствии чувствовалось расположение, которое он стал проявлять ко мне со времени приезда Гилберта. Бернета же он приветствовал дружески.

– Гилберт принес нам тревожные известия, – сказала я ему.

Уильям приподнял брови и повернулся к Гилберту.

– Ваше высочество имеет привычку ездить верхом по вечерам в песках Шевелинга.

– Да, – согласился Уильям.

– Вы не должны ехать завтра.

– Я обязательно поеду. Это моя любимая прогулка.

– Ваши враги намерены окружить вас завтра. У них будет наготове корабль, чтобы переправить вас во Францию.

Уильям пожал плечами:

– Я этого не допущу.

– У вас недостаточная охрана, а их будет много. Похитив вас из Голландии, они не дадут вам вернуться.

– Это смешно, – сказал Уильям. – Разумеется, я не позволю им схватить меня. Меня ждут дела.

– И ваше высочество должны быть на месте, чтобы заняться ими.

Я коснулась его руки:

– Я хочу, чтобы вы завтра взяли с собой охрану.

Он взглянул на меня искоса. Он увидел на моем лице выражение подлинной озабоченности, и мне кажется, он был тронут, хотя и не показал этого. Не удивило ли его мое беспокойство после того, как он обходился со мной? Многие нашли бы это странным. Уголки его губ слегка приподнялись.