Роковые пельмени

Маменька, хотя и была под завязку набита предрассудками и суевериями, будучи с рождения хитрой как лисица, решение нашла оригинальное, но верное. Она приготовила на ужин пельмени на курином бульоне.

– Вить, я пельмени приготовила. Есть будешь? – позвала она из кухни.

– Конечно, буду! Грузи в миску! Да побольше мне, побольше! И сметану ставь на стол!
– ради пельменей даже такой комлевой лежень как папенька не считал зазорным слезть с кровати и, как умывающуюся муха радостно потирая руки, грузно прошлепать босыми ногами на кухню, переваливаясь при ходьбе как антарктический пингвин, спешащий вкусить благодати от Патриарха.

Пока он, исподлобья глядя на меня, хлебал большой деревянной ложкой, которой время от времени в воспитательных целях любил бить меня по лбу, наваристое жорево и сиплым басом рассуждал о внешней политике СССР, начиная со времен «нашего ответа Чемберлену», мать умудрилась коварно завладеть его резиновой забавой. Кипя праведным гневом, она щедро добавила в клизму толченого красного перца, благо любимый муж этим самым перцем, краденным из колхозной столовой, забил целый ящик кухонного стола.

– Спасибо, вкусные пельмени были! Но мало! Умеешь же, когда захочешь!

Когда уничтоживший полную кастрюлю пельменей семейный деспот, сыто порыгивая, вальяжно развалился на кровати и прочно утвердил в своей задранной к потолку полости противоестественную игрушку, весьма любимую нынешними профессиональными спортсменами, справедливость в отдельно взятой ячейке советского общества наконец-то восторжествовала. Будучи человеком воспитанным не берусь приводить все те слова, идиоматические выражения и неизящные силлогизмы, которые щедрым вулканом исторглись из диаметрально противоположного коварной груше отверстия тела отца после опорожнения этого садомазохистского изобретения. Свои гневные вопли, угрозы и проклятия он перемежал жалобным визгом поросенка, внезапно осознавшего, что болен паратифом.

Не знаю, какие биохимические изменения произошли в ректуме и мозгу папаши, но клизмами он после этого больше не баловался. И даже спустя несколько лет после описанного инцидента бледнел, слыша от своего кума Леонида Филипповича армейскую загадку:

– Висит груша, нельзя скушать. Что это такое?

Видать, сполна ощутил на своей дубленой шкуре каково это гулять на холоде в обгаженных колготках. Во всяком случае, где-то с неделю после этого укола судьбы он ходил нахохлившись, топорщась остатками волосяного покрова и нелепо переваливаясь при ходьбе как обманутый селезень-переросток. Так и хотелось его погладить по плешивой голове. Меня останавливало лишь то, что в ответ я боялся услышать кряканье. Ну, или громкий грязный мат – мягко журить детей почитатель Макаренко совершенно не умел.

К сожалению, и меня Господь наказал за тот немилосердный хохот, который начал разрывать изнутри мою молчаливую глотку и громко вырвался наружу, испугав внимательно и злорадно наблюдающую за метаниями наказанного супруга мать. А хохот мой в детстве, надо заметить, был весьма басовит и гулок и лет до пятнадцати его пугались не только незнакомые люди, но и собаки и лошади.

Не прошло и недели после описанного внезапного вторжения капсикама в прямую кишку папаши, как я сам умудрился приобрести похожий опыт.

– На балкон не вздумай ходить, а то помрешь!

Влекомый бесом любопытства и демоном непослушания, я вопреки категорическому запрету матери выскользнул на балкон. И там умудрился влететь в большую кастрюлю с горячей водой, которая мирно остывала до приемлемой для стирки моего белья температуры. Обварился самым жестоким образом тогда. И мало того что обварился, но в панике убегая от боли, умудрился упасть в обширные запасы стекловаты, откуда-то натащенные куркулистым отцом с никому не понятной целью.

Куда он планировал приткнуть эту дурнопахнущую колючую заразу, также как и оранжевые куски легкокрошащегося утеплителя до сих пор не могу понять. Описать тактильные ощущения, возникающие вследствие контакта обожженной кожи со стекловатой, цензурными словами я даже спустя столько лет не берусь. Зато я на всю оставшуюся жизнь запомнил урок, что смеяться над чужой болью нехорошо. Надо было не хохотать как безумный бабуин, а помолиться за здоровье родственного изверга и возвращение ему разума. И не проникать на балкон наперекор запрету матери, а почитать родителей своих и сидеть в квартире. Ибо верно сказано: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе».