Роковые письма

Наконец страсти немного улеглись, чему в немалой степени способствовал поданный Фросин суп — французский бульон консоме. Только Маша против всех приличий настойчиво стучала вилкою по столу, требуя окончания истории. Впрочем, до приличий ли тут уж было, коли самой хозяйке припарадно поднесли чуть ли не к самому носу дулю!

— А государь? Что государь-то? — первым делом спросила хозяйка, как только прошли приступы всеобщего смеха, и рассказчик обрел, наконец, способность говорить и изъясняться членораздельно.

— Изрядно, — похохатывал вслед за супругою инженер. — И все же, Владимир Михайлович, как хотите, а Машенька-то с Аннушкой правы! Уж извольте докончить свою историю, милости просим.

— Просим, просим! — теперь уже принялись хором скандировать и хозяева, а Маша так еще и громко зааплодировала.

— Что ж, видит бог, вынуждаем творить за столь хлебосольным столом безобразия и нарушать приличия напропалую, — притворно возвел очи к небу капитан. — Вот что случилось далее.

Таким было брошенное на ходу веское монаршее слово, — а мужчины за столом, конечно же, знали, что капитан весьма сгладил и смягчил действительное царское выражение. Но процитировать дословно слова российского самодержца, произнесенные им в этой истории, Решетникову было никак невозможно. Ибо не все, что вылетает из уст даже самого государя императора, предназначено для нежных дамских ушек!

С тем государь и удалился, занятый, безусловно, гораздо более важными государственными вопросами и интересами, нежели проблемы прокладки будущих кровеносных систем страны. Инженеры же, как это нередко бывает в нашем непонятном отечестве, тут же сочли кратенькое резюме государя не столько вопросом, сколько утверждением. А стало быть — прямым и непосредственным руководством к немедленному действию.

И коль скоро в монаршей фразе содержалась столь же непосредственная ссылка на указательный перст, пусть и сложенный в фигу, но все-таки принадлежащий самому самодержцу, нашей российской гордости, будто бы и было решено инженерами: увеличить межрельсовый интервал именно на это конкретное расстояние.

— А поскольку у нас в России всегда все больше (и, разумеется, «лучше», хотя времена меняются!), расстояние это мало-помалу, в ходе жарких дебатов и инженерных баталий, было увеличено до угрожающих размеров, — иронически посмеиваясь, объявил Решетников. — То есть до размеров фиги! Притом способных покуситься не только на каноны известной всем нам бытовой анатомии, да простят присутствующие здесь дамы мои казарменные вольности, так и на чувство национального самосознания.

Капитан с чувством поднял бокал, и хозяева присоединились к тосту, окропив его отменным шампанским, только что с ледника.

— С тех пор будто бы и повелось строить у нас железные дороги именно такой исключительной ширины меж рельсами, — заключил он. — А все остальное, в том числе и вопросы… эээ… сочленения со стальными магистралями зарубежных стран, было уже только делом техники. И в данном конкретном случае — немудреной техники погрузочно-разгрузочных работ.

— Вот о них-то я и пекусь, — подытожил Решетников свою историю. — Сами мы на себя эту железнодорожную беду взвалили, на собственные плечи водрузили. А теперь сами и расхлебываем. Должен теперь капитан пограничной стражи Решетников производить расчеты: сколько нашего груза войдет в зарубежный товарняк меньшей вместимости. Вагоны-то у них узкие. Оттого и заехал в ваши благословенные края по казенной надобности: подготовить и сопроводить караулами ряд составов…..

Решетников тут же понизил голос, призывая семейство Апраксиных в свидетели: видит Бог, я не шучу, но и особенных тайн своей профессии не выдаю. Все это давно общеизвестно и для специалистов не составит проблемы узнать все досконально.

— За вашу работу, — проникновенно сказала расчувствовавшаяся Анна Григорьевна.

— За службу Отечеству, — кивнул капитан Решетников.

— За веру, царя и Отечество, — зазвенел бокал Петра Викентьевича. — А также преданных и верных слуг государева… перста! Разумеется, указательного!!

Инженер и офицер пограничной стражи дружно расхохотались. Похоже, между ними с первых минут знакомства установились тесная дружба и взаимопонимание.

«За любовь!» — в свою очередь подумала Маша. Но вслух произнесла совсем другое, не столь предосудительное в обществе, наполовину состоявшем из мужчин.

— Ой, а давайте играть в фанты? Нет, правда, давайте, Владимир Михайлович, а?

— Извольте, любезная Мария Петровна, — с готовностью кивнул капитан.

И все общество весело переместилось к шахматному столику, который в России испокон веку почему-то ошибочно именуют «журнальным».

7. РОГДАЙ

Завтрашний день у капитана Решетникова был определен на обустройство бытовых и личных дел. Затем они с инженером собирались отправиться на один из близлежащих железнодорожных узлов по какой-то своей таинственной надобности. Поэтому Решетников с Машей уговорились с утра пораньше идти на Листвянку кататься на коньках. Не по-мартовски ярко светило солнце, заметно потеплело, и снег уже не валил хлопьями над лесом, где все громче раздавалась оживленная птичья разноголосица. Даже вороны каркали совсем по-весеннему. А уж синицы так рьяно пробовали свои хрустальные горлышки, что, казалось, над берегами кто-то рассыпает звонкую канитель.

Ботинки Петра Викентьевича, любезно одолженные Решетникову для катания, слегка жали капитану. Зато коньки оказались великолепны: остро отточенные, без единой зазубринки; их лезвия плавно катили по ледовой глади, так что капитан нет-нет да и притормаживал. Зато Маша чувствовала себя на льду Листвянки в родной стихии!

Она то плыла медленно и плавно точно лебедушка по озеру, то совершала кружение, а то принималась крутить пируэты, от которых у Решетникова буквально дух захватывало.

— Да вы просто Снегурочка! — кричал он с другого берега, любуясь стройной и ладной фигуркой в коротком и легком беличьем полушубке, специально выдубленном для ледовых забав.

Маша смеялась в ответ и, разогнавшись, стремглав катила к кавалеру. Тот подхватывал ее за руку, и далее они уже устремлялись по льду вместе, не встречая на пути препятствий, кроме разве что понятного стеснения и непривычки к партнеру.

Решетников был старательным, но не слишком ловким фигуристом. Несколько раз он терял равновесие, принимался эквилибрировать, и лишь Машина рука возвращала ему опору на скользкой замерзшей реке. Наконец, и ее усилия не помогли — после очередного па капитана развернуло, подхватило ветром, и он, неловко растопырив руки и смеясь над собственной неуклюжестью, покатил прямо в сугроб.

Там его путь и завершился. Решетников качнулся, вдобавок неловко подвернул ногу и ткнулся носом прямо в снег. Покуда он вставал и отряхивался, украдкой потирая ушибленную спину и филейную часть тела, девушка уже докатила до маленького заливчика, мыском врезающегося в берег, поросший высокими рыжими соснами.

— Ой! — радостно вскрикнула Маша и всплеснула руками. — Рогдай!

Ответом ей было приглушенное низкое рычание.

Капитан мгновенно обернулся и замер.

Напротив девушки в снегу стояла огромная собака. Размеры, экстерьер и пушистая шкура выдавали в нем кобеля кавказской породы, известной своим свирепым нравом. Таких собак охотно использовали горские пастухи в качестве волкодавов: стальные шипастые ошейники надежно защищали горло, толстые шкуры с длинной шерстью нелегко прокусить даже мощным волчьим челюстям. Кавказские овчарки были незаменимыми помощниками пастухов и отличными сторожами овечьих стад.