Роковые письмена

Искал и не находил. Ему теперь казалось, что перед ним слишком напудренное лицо безобразной старухи перед последним выходом в свет.

То есть эта старуха появлялась всего лишь на какую-то секунду, как появляются кадры, вклеенные в кинопленку умелым режиссером, но зато в каждой живой вечерней минуте. Тогда он опустил голову, и решил не смотреть вокруг, пока не разберется с собой.

26

– Хорошо, что я бросил писать, - сказал Михаил Антонович и, точно Андреевкие очки, отодвинул от себя рукопись.

Доктор обхватил голову, будто старался руками потрогать свое впечатление от прочитанного. Сначала он цыкал зубом, покачивал головой, а потом точно как Воропаев стал терять свое лицо.

– Как же так? Великий и могучий, и куда же мы дошли? Н-да-с, от топора Раскольникова до небольшого рассказа... Смягчили нравы, и чувства добрые пробудились.

Майор сидел все с тем же выражением лица и молча глядел на дно проградуированного стаканчика. Рядом, в горке патриотических окурков дымился последний из воропаевской пачки.

– Неужели ж сделал?
– не унимался доктор.

– Говорила манекенщица, продавец книг ходил.

– Да нет, не может этого быть потому что... разве ж такое возможно?

Мистика.

– Я не знаю, Михаил Антонович, мистика, или еще какая зараза, а шесть гробов на Ваганьковском я видел.

– Черт, - воскликнул доктор, - Так не зря поп наш бредил оружием массового уничтожения!

Доктор наклонился и тряхнул головой, как делают вышедшие из воды ныряльщики,

– Нет, не верю, это шутка, обычная юношеская проказа, ан дай, мол, дерзну, чтоб народ удивился. Знаешь, по молодости, мы и не такое выкидывали... Но как же так, погоди, - доктор обратно взял листок и прочел вслух: "Нельзя ли создать ментальный гиперболоид, выполненный в виде небольшого рассказа?". Что же эта за мечта такая особенная?

Сделать орудие убийства из своего вдохновения?! Как же так - убить читателя насмерть одним рассказом?! Слушай, ну просто инженер Гарин... А мы все думали, Алексей Николаевич в бирюльки игрался...

– Да что там гиперболоид, батюшки мои родные, это ж интеллектуальная нейтронная бомба, убивает только тех, кто способен мыслить... а уж про радиус действия при современных средствах...

– Да ну брось, - неужели ж думаешь, такую хреновину кто напечатает?

Есть же предел!

Воропаев горько усмехнулся и со значением поглядел в глаза доктору.

– Нда... Еще и премию вручат за мастерское владение словом и открытие новых литературных горизонтов...- Михаил Антонович горько усмехнулся.

– если в живых останутся.

– Эй, ребята, вы там в толстых журналах не заигрались в игру слов? крикнул в потолок доктор.

– Толстые журналы, - Воропаев усмехнулся и наморщил лоб, пытаясь все-таки отыскать свое потерянное лицо.

– Он в такой газете работает, что в один день миллионов пять как корова языком с поверхности земли...

– Ну, господа литераторы, дотренькались, достучались, - Доктор соскочил со стула и принялся ходить по ординаторской, - Вот она и явилась миру - красота нечеловеческая, а как ждали, надеялись, придет новый Гоголь и явит миру Новых Мертвых Людей своих, чтобы обязательно с фейерверками, с летанием, с аллитерацией и поисками запредельного, чтобы непременно красиво было и перед серебренным веком не выглядеть медной полушкой, куда там Федор Михалычу, у него ж сплошные недоделки, впопыхах, мол, творил, некогда было стиль оттачивать, Господи прости, да ведь спешил старик, потому в девятнадцатом веке всего-то сто лет, братцы! Сто лет, и ни одного черного квадрата, кроме Аксельрота и Засулич! Да ведь это ж чудо! Зато уж в нынешнем каких только квадратов не намалевали и на Соловках, и Бухенвальде. А длинноты эти, господа профессионалы, помилуйте, это ж наша жизнь вся, в тех длиннотах играет, мы ж Рассея, а не латинская америка, нечто нам кроме рифмы и предъявить нечего? Или вы где видели людей, амфибрахием говорящих, в супермаркете? или ночном клубе? У нас же лета всего два месяца в году, потому душевным теплом греемся! А вы нам кристаллическое слово в качестве телогрейки. Чего ж мы поимели?

Розу Парацельса и Лолиту заместо Неточки Незвановой? Так лучше не жить, чем так. Конечно, теперь и мы на пепелищах инквизиторских сидим, сидим, да потренькиваем по клавишам, авось, нобелевский комитет раскошелится, мильончик подкинет, жаль, теперь и нобелевского комитета не будет, вот так, господа комитетчики, мы уж с этими комитетчиками семьдесят лет мантулили, теперь ваша очередь наступила. Доктор почти кричал, и в далеких палатах просыпались больные русские люди. Воропаев нервно озирался в поисках сигареты.

– Кстати, у тебя нет сегодняшнего номера газеты? Доктор скривился:

– Я ее не читаю. Но можно сбегать в холл, там для пациентов на журнальных столиках, знаешь для развлечения, нда... но я тебя уверяю, сегодня ни одного летального исхода во всей больнице, только обострения...
– доктор спохватился, - так может, закрыть, к чертям собачим, газету?

Воропаев вспомнил сегодняшний разговор с начальником и не счел необходимым спорить.

– Погоди, но как же он объяснил шесть покойников в вагоне?

– Говорит, утро раннее, многие спят в электричках.

Михаил Антонович развел руками.

– Эх, брат, вот тебе и освобожденное слово, явило миру лик стозевный... Хотелось бы проснуться.

Доктор попытался налить еще спирту, но Воропаев отодвинул фляжку.

– Что делать?

– Слушай, майор, а может, он имел в виду духовную смерть, как в Дзэн Буддизме?

Воропаев не слушал доктора, а просто начал рассуждать вслух:

– Положим, он после испытания в электричке отладил рассказ, и теперь выбирает момент, чтобы запустить в ход. Пускать малыми партиями бесполезно, нужен большой тираж, кроме того, все это только на русском языке, и на русской территории, а ему нужен читатель в мировом масштабе, а что у нас в мировом масштабе? В мировом масштабе самое мобильное средство - интернет. Постой, постой, - Воропаева никто не перебивал, - так вот оно что за вечерние посиделки! Слышь, доктор, ему нужен интернет!

– Про интернет я слышал, говорят, он весь в паутине, не чистят его, что ли?

– Ну блин, ведь и привлечь-то не за что, как доказать, что это и есть оружие, ведь его ж надо зачитать... вот так хреновина.

– Жаль, я не психиатр, - вздохнул доктор.

Затренькал воропаевский телефон. Звонил Андрей.

– Готовь скальпель, доктор, - крикнул Воропаев.

Доктор ошалело смотрел на майора.

– Какой к черту скальпель! На пол и головой к стене. Слышь, Вениамин Семенович, давай лучше проснемся!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

27

Москва напоминала выброшенный на свалку гербарий спятившего натуралиста. По пустынным улицам колючий северный ветер гонял скрюченные ржавые листья, пустые банки кока-колы и мириады книжных страниц. Вот-вот должен был пойти снег. То здесь, то там, на площадях с новыми давно забытыми названиями жгли костры. Ночью с Воробьевых гор было видно, как полыхает у Белого Дома, на Арбате, у Храма Христа и на Котельнической набережной. Особенно ярко светилось пламя у Боровицких ворот. Да и здесь, перед Университетом горячие языки весело лизали чугунные ноги Михаила Васильевича. Ломоносов добродушно смотрел вдаль и отбрасывал на низколетящие тучи свою богатырскую тень. Ополоумевшая старуха бродила вокруг памятника и подгребала обратно выхваченные ветром страницы. Грабли равнодушно скрежетали по асфальту, и Андрей ежился, прижимая локтями бока, но далеко не отходил. Там было холодно.