Роксолана Великолепная. В плену дворцовых интриг
Шрифт:
Когда Айше вернулась в комнату Роксоланы, там уже была Михримах.
– Бабушка…
Ей ответила мать:
– Плохие вести, Айше.
– Я знаю, умер дядя Джихангир.
– Откуда ты знаешь?
– Аласкар сказал.
– Какой еще Аласкар? – нахмурилась Михримах.
Роксолана вскинула голову на внучку:
– Он назвал тебе свое имя?
– Кто назвал? – Михримах уже забеспокоилась.
Пришлось рассказать.
– Матушка, мы возвращаемся в Стамбул?
– Нет, продолжим свой путь.
– Но Джихангира…
– Повелитель
– Да, это верно.
На следующее утро Аласкар наблюдал, как султанский караван выехал из ворот дома, где ночевала султанша со своими домочадцами, и направился в сторону дороги на Биледжик. Интересно, она действительно туда собиралась или на ходу придумала?
Зеленоглазую Айше не увидел, видно, та сидела в носилках рядом с бабушкой.
Сам Аласкар поспешил в сторону Болу. Вообще-то, султанша вполне способна проехать через Кютахью и Конью, но не может же он на всех дорогах империи выставить засады.
Но не прошло и недели, как конь Аласкара уже нес его обратно в сторону Сакарьи…
Душа Айше Хюмашах была смущена. У всех людей первая любовь самая яркая и кажется единственной, даже если сам человек не понимает, что влюблен. Юная девушка стала мечтательной, она могла часами сидеть, задумчиво глядя вдаль, не сразу откликалась, если звали…
Первой состояние Айше заметила ее кормилица Латифа:
– Вай, госпожа, не больны ли вы?
– С чего ты взяла? Нет, не больна.
– Э, нет… раньше была Арва – горная козочка, а сейчас стала Сальма – тихая… Так просто это не бывает. Вы или больны или влюбились.
– Вот еще! – возмутилась Айше. – Ничего я не влюбилась!
– Значит, влюбились, – твердо заключила женщина. – В кого, интересно знать?
– Ни в кого!
На глазах у бедняжки даже слезы выступили от досады. Она прекрасно понимала разницу между собой и смутившим ее душу красавцем, понимала, что никогда больше его не увидит, хотя сама видела сквозь щелочку в занавеске носилок, что Аласкар следит за их отъездом. Но он мог следить по поручению, чтобы убедиться, что уехали.
В Стамбуле они никогда не встретятся, потому что ему нет хода в гарем, а ей за пределы гарема. А если и можно выйти, то вокруг будет столько любопытных глаз…
К тому же он не проявил никакого интереса к ней, он взрослый, у него, небось, красавиц немало…
Айше Хюмашах твердо решила выбросить из головы Аласкара, а тут кормилица со своими расспросами. «Влюбилась»… не влюбилась! И даже ничуть! Ни на минутку! Нужен ей этот самоуверенный наглец, кстати, принявший саму Айше за служанку султанши!
Судя по тому, как вел себя этот нахал, он привык общаться со служанками. Вот пусть и общается, а о ней может забыть! И она забудет.
Но одно дело твердо решить, и совсем иное самое твердое решение воплотить в жизнь, особенно если дело касается сердечных мук. Еще никому не удавалось заставить себя кого-то разлюбить, от этой сладкой муки избавиться невозможно, нет ни лекарства, ни другого способа избавиться. А если еще и не очень хочется избавляться?
Айше сколько угодно
могла убеждать себя, что забыла о существовании Аласкара, все равно в каждом, кого видела, искала его…И сон почти пропал, она ложилась, отправляя даже служанок, лежала тихо-тихо, чтобы кормилица поверила, что она спит, а сама лежала в темноте с открытыми глазами и слово за словом вспоминала все сказанное Аласкаром и ею самой в саду Сакарьи.
Сказано было совсем немного, но теперь каждое слово казалось почти вещим.
Не в силах лежать, Айше Хюмашах тихонько поднялась и на цыпочках подошла к окну. Ночь была теплой, одной из последних теплых ночей осени, потому зарешеченное окно открыто. Девушка не замечала, что лежавшая также без сна кормилица осторожно приподняла голову. Она плохо видела, особенно в полумраке, но хорошо слышала, а, главное, не забыла собственные юные годы.
Латифа понимала состояние своей любимицы, искренне жалела Айше, потому что понимала и то, что любовь внучки султана не закончится счастливым браком. Любая другая девушка могла надеяться уговорить родителей выдать ее замуж за любимого, любая, но не дочь или внучка Повелителя. Разве что влюбится в Великого визиря, вон как Хатидже Султан когда-то. Но и та не знала женского счастья, полюбить самой еще не значит, что полюбят тебя. Ибрагим-паша быстро завел любовницу и счастье не состоялось даже в браке по любви, потому что любовь оказалась односторонней.
А Айше и влюбляться не в кого…
Но в кого-то же влюбилась?
Сама Айше отодвинула легкую занавеску и едва не закричала от ужаса. Не успела, потому что висевший на ветке прямо возле окна Аласкар приложил палец к губам:
– Тсс!..
– От…куда вы здесь?
– Госпожа, я решил, что был не слишком вежлив в прошлый раз, приехал, чтобы извиниться.
Уши у Латифы выросли в полтора раза, они встали на макушке, как у сторожевого пса. Так вот кто не давал покоя сердечку ее воспитанницы! Кто же это такой? Латифа была готова в любой миг вскочить и поднять тревогу, чтобы наглеца поймали и заковали в цепи, но то, что Айше разговаривала с этим человеком спокойно и он упоминал какую-то предыдущую встречу, заставило ее пока подождать в криками.
Айше уже чуть пришла в себя и усмехнулась:
– Просить извинения вот таким способом?
– У меня нет другого. Вы меня простите?
– Вас сейчас заметят и арестуют!
– Если вы будете кричать, то непременно. Но ради того, чтобы вы пришли навестить меня в тюрьму, я готов быть арестованным.
– Вас не посадят в тюрьму, вам отрубят голову!
– Госпожа, если вам доставит удовольствие смотреть на это, я готов пожертвовать собственной головой.
– Такую, как ваша не жаль, немногого стоит. Господин Аласкар, перестаньте болтать и слезайте, пока вас и впрямь не арестовали или не убили.
– Скажите, что вы меня простили…
– Простила, простила. Что вы вообще делаете в Биледжике вы же собирались ехать в Болу?
– Организовал нападение на ваш караван и приехал сюда.
– Но мы не поедем в Аксарай. – Сказала и прикусила язычок, может, не стоило выдавать этот секрет? Но бабушка не скрывает, что они всего лишь в Эскишехир и не дальше…
– Я знаю, потому и организовал там. Не совершать же настоящее нападение на вас. Хотя, можно бы, чтобы похитить мою госпожу…