Роль любимой женщины

Эти строки прочитал Максим Дымов, начиная работу над фильмом «Без тебя» с единственной пока актрисой – актрисой-мечтой Аленой Зориной.

Как начинать самую тяжелую на земле работу? Открывать свои глубокие, заживающие раны, чтобы разбудить боль. Превращать в слова спекшиеся слезы. Поливать своей потемневшей кровью засохшую землю, чтобы проступила из-под нее свежая, невинная кровь. Упасть, чтобы прикрыть любящим телом место погребенной страсти, и очнуться в другом месте с другими людьми, которые рядом неизвестно зачем и почему.

Так начинали работу актриса и режиссер, ступившие на неизведанную планету.

Максим снял квартиру для съемок неподалеку от дома Алены. Чтобы она проходила по тем же дорогам-дорожкам, где была с ним. Без него. В этой квартире он создавал программу ее вхождения в самый неизвестный и сложный образ – в свой собственный, а не чужой. Строил пути их внутреннего контакта. Режиссер должен чувствовать настроение актрисы и ловить ее мысли. Она должна слышать дистанционно его команду. Он создавал ее мелодию. Они вместе искали разные музыкальные темы, голоса исполнителей, мелодии для стихов разных поэтов, подбирали стихи. Критерий отбора был один: ее реакция. Ее ответ. Трепет сердца, томление в глазах, тоска на губах. Так составили необычную странную симфонию. Бах, Бетховен, Альбиони, Шуберт, итальянская эстрада, Леонард Коэн, Елена Фролова, Патрисия Каас. Стихи Цветаевой, Пастернака, Губарева, Окуджавы. И много-много всего, по мере погружения в темный лес души Алены. В застывший, казалось, заколдованный лес заблудившейся души.

– Ты будешь слышать эту музыку в разном порядке просто из айфона в сумочке. Со временем ты будешь слышать ее и без айфона. Мелодии станут фоном твоих настроений. Операторов ты не будешь видеть. Но они будут рядом: пойдут навстречу, за тобой, проедут в машинах, пролетят в вертолетах, камеры спрячутся везде, даже в детских игрушках. Это очень современные портативные камеры для серьезных документальных фильмов. А мы сделаем на них художественное, большое кино. Этого пока не делал никто в мире. Камерной техникой снять большое кино! Я буду искать темп, созвучный тебе, ты научишься ловить пульс моей идеи. Потом запишешь свои мысли, чтобы произнести в кадре, или проговоришь по ходу. Техника может это уловить. Начали.

Так они начали. Алена медленно шла по дорожкам парка, где они часто ходили с Валентином. Туда, где с воспоминанием о нем связаны все деревья – свидетели их любовного движения, воздух, цветы. Они просто ходили, он ее целовал, прижимал к себе, она здесь вдыхала его запах. Ей кружил голову густой и плотный туман их любви. Вот здесь, на этой потемневшей к вечеру от их страсти скамейке. Вот здесь, под огромным деревом, как под шатром, они останавливались, чтобы лечь в траву. Стебельки ласкали тогда ее тело, ее босые ноги А сейчас здесь идут ее ступни, истосковавшиеся без него.

Пару дней отработали хорошо. А потом вдруг все изменилось. Алена переставала что-либо понимать. Она снималась на разной натуре, она прошла курсы спортивного ориентирования. Но сейчас она входила в этот парк, а вернуться не могла. И не могла найти те места. Те места, где осталось ее счастье.

На третий день она пришла к Дымову в слезах. Она была истерзана не усталостью, не жарой и жаждой. То есть – да, сожжена жаждой, которую невозможно утолить. Она не находит столь известных ей мест, она куда-то бежит, что-то ищет. Но ее мираж тает, исчезает.

– Я ничего не нашла. Макс, мне кажется, я схожу с ума.

– Что ты по этому поводу думаешь? Вот так с ходу?

– Возврата нет.

– Это оно. Наш первый эпизод. Все снято, Алена. Все отлично. Ты успокоишься и вспомнишь все, что видела во время этих поисков. Это и будет твоим закадровым текстом. И ты найдешь в себе силы реконструировать затем свои воспоминания с партнерами.

– Как ты будешь подбирать актеров?

– Как твои мелодии. По твоему движению навстречу.

Наступил день переезда Алены в новую, отремонтированную квартиру. Она была куплена в этом же районе. Оторваться совсем Алена не смогла. Обставили одну комнату. Другую оставили дожидаться кровати, чтобы она ее заполнила и стала планетой.

Накануне Алексей приехал помочь. Он поднялся на ее площадку. Дверь квартиры была приоткрыта. В холле стояли большие пластиковые мешки с вещами. Это Алена собрала то, что не повезет на новое место. Алексей вошел бесшумно, встал, глядя на спальню с открытыми шкафами. Алена, в джинсах и растянутой майке, сосредоточенно рассматривала вещи, иногда что-то прикладывала к себе, потом без сожаления бросала в мешок.

Какое странное, нереальное, пленительное зрелище. Алексей в жизни не видел ничего столь прекрасного и печального. В шкафу у нее висели платья практически всех цветов и фасонов. Очень короткие и в пол. Синее, красное, зеленое, серое в алых маках, черное в крошечных японских цветах. С открытыми руками и плечами, закрытые до подбородка. Яркие и светлые блузки. Она все это бросала в черные мешки. Как будто хоронила. Пришел черед купальников. Тоже всех цветов и фасонов. Одежда ее женственности. И ее она бросает почти с ненавистью и скорбью. Ох, какая боль.

– Ох, – произнесла Алена. Села на кровать и, закусив губу, стала рассматривать палец на ноге, стертый во время съемок, которые уже начал этот сумасшедший режиссер.

– Эй, – тихонько окликнул Алексей. – Алена, я пришел. Стою, смотрю. Что ты делаешь? Это страшно. Ты сбрасываешь в черные мешки свою одежду. Такую прекрасную одежду. Мы можем купить другие тряпки, дело не в этом. Дело в том, что нельзя из потерь делать ритуал. В этом есть что-то преступное.

– Возврата нет, – сурово сказала она.

– Возврата нет именно тогда, когда убивают прошлое. Утраты нельзя культивировать и множить. Нет больше моих сил!

Алексей бросился к ней, упал на колени. Он целовал ее ноги, ее стертый пальчик, он шептал слова любви, своей первой любви, в ее маленькие ступни. Он – сын чопорной матери и муж святоши, примерный и терпеливый семьянин, – не стал тратить время на то, чтобы расстегнуть молнию на ее джинсах. Он их разорвал, как цепи между его желанием и ее священной плотью. Он узнал, что на самом деле священное на этой земле. Это именно на земле. Это именно тут – в этих старых джинсах.

Она сначала закрыла лицо руками, чтобы даже воздух над этой чертовой кроватью не видел ее ответа. Ее вынужденного, мучительного ответа. Вот это она искала, блуждая полдня по следам умершего прошлого. Это встретило ее не там и не так.

– Мой дорогой, – выдохнула она в эти такие похожие и совсем другие губы.

Его клятвой и признанием стал взрыв всего, что было его жизнью до этой минуты. Что было его прошлым, его ценностями и богатствами. Все это не стоило ее пальчика с натертой мозолью.

Они вернулись и проснулись. Из того, что не было сном. Это было начало чего-то совсем другого. И заметили, что за окном темно. А дверь квартиры так и не закрыта.

Когда Алексей поднялся, первое, что он сказал:

– Мы перевезем эти мешки с твоими лепестками. А кровать я завтра сам порублю топором. Пусть она остается здесь. Нам я куплю другую. У тебя будет другая планета. Ты ведь по жизни инопланетянка.

– Будет очень тяжело, – прошептала Алена.

– Будет, – согласился Алексей. – Но не тяжелее, чем было. А сейчас мы согреты нашим огнем.