Роль жертвы

Я не могла не восхититься Регининым виртуозным интриганством, мы выпили напоследок за ее дипломатические способности, и она повезла меня в бюро судебно-медицинской экспертизы.

— Вот я даже выпивши не боюсь за руль садиться, — трещала она по дороге. — Потому что я уверена в себе как в водителе. Мой тушканчик, — это она так ласково именовала своего очередного возлюбленного, — чуть что, чуть нас кто-нибудь подрежет или бибикнет громко, так он чуть что — сразу клеймо ставит: «девушка за рулем». На себя бы посмотрел! Я его всегда спрашиваю: много он знает женщин, осужденных за дорожно-транспортные преступления? Вот то-то же. Только мужики!..

— Регина, а зачем мы едем туда? Я что, буду ночевать в морге? — тревожно спрашивала я. Регина бесподобно поводила плечами.

— Что ты переживаешь? Лучше в морге с мужиком, чем у себя дома в одиночестве. Он тебя к себе заберет.

— Это прогресс. Обычно он ко мне намыливается ночевать...

Сашка вышел нас встречать на улицу, поскольку Регина заявила, что в помещение морга она не войдет.

— Вы представляете, сколько там душ неприкаянных? — спрашивала она. — Жаждущих отмщения? Сашка. Я вообще не понимаю, как эксперты там работают? Вот клиенты ваши там лежат мертвые, а души их концентрируются...

Мы со Стеценко благопристойно сделали вид, что поцеловались, коснувшись друг друга щеками. Регину это зрелище вполне удовлетворило.

— Ну что, если вас никуда не надо везти, я поеду? — спросила она, уже практически сидя за рулем своей машины.

— Счастливо, — помахал ей Сашка.

Регина с шиком развернулась и умчалась прочь. И странное дело — как только мы со Стеценко остались наедине, во мне проснулся бес противоречия. Я уже предчувствовала, что помимо своей воли буду возражать каждому Сашкиному слову и активно спорить с любым его действием. Что характерно, больше нет на свете человека, вызывающего у меня такие чувства. Наверное, это любовь.

Стеценко под локоток завел меня в опустевшие лабиринты танатологического отделения, доставил в свой кабинет и. не спрашивая, налил мне чаю, а также любезно сдвинул со стола препараты кожных лоскутов, чтобы мне было где этот чай попить.

— А ты будешь? — спросила я.

— Буду, — Сашка и себе налил чаю и присел напротив меня.

Я чуть-чуть отпила из своей кружки.

— Горячий... Саш, пока чай стынет, можно я позвоню?

— Конечно.

Я последовательно прозвонила сначала канцелярию, а потом все кабинеты родной прокуратуры; конечно, уже поздно, все ушли, только я болтаюсь по казенным домам, как будто у меня нет других радостей в жизни. А между тем хорошо бы хоть Зою найти, чтобы выяснить последние новости. Посмотрев на часы, я прикинула, что если Зоя с последним ударом часов сорвалась с рабочего места, то с учетом времени, необходимого на закупку вкусной и калорийной пищи для пациентов травматологического стационара, она уже минут пять как должна скрашивать койко-день Горчакову. Оставалось набрать номер мобильного Лешкиного телефона.

— Ну ты, старуха, с головой-то дружишь или совсем уже охренела? — ласково спросил меня друг и коллега Горчаков вместо «здрасьте». — Вон Зоя тут уже подпрыгивает, тебя обыскались. Передаю трубку.

Зоя бешеной скороговоркой, чтобы не ввести Горчакова в расход, выпалила мне в ухо, что, во-первых, дело по убийству оперуполномоченного Бурова уже пришло в район и поручено («Догадайся, кому», — прокричал в трубку Горчаков), конечно, мне; во-вторых, меня искали: шеф, убойный отдел, городская прокуратура по поводу оформления командировки в Коробицин, оперуполномоченный Козлов Петр Валентинович, криминалист Федорчук, писатель Латковский, мама, бывший муж, завморгом, эксперт Маренич, два адвоката по моим делам и три адвоката по делам Горчакова...

На пятой минуте перечисления Лешка просто забрал у Зои трубку и спросил, какого черта я, имея мобильную связь, отключила телефон и ушла в подполье?

— Леш, я забыла про телефон. А с утра вообще в тюрьме была, Барракуда велел тебе кланяться.

— Протоколы у него подписала?

— Подписала.

— По краже поговорила?

— Поговорила. Отрицает, и довольно убедительно.

— Чем мотивирует?

— Бабушкой-блокадницей.

— Чего? — удивился Лешка.

— Я тебе с Зоей передам протокол его допроса, почитаешь.

Я спросила Лешку, как его нога, порадовав тем, что весь следственный изолятор уже знает про его травму.

А Лешка сказал, что хахаль здешней медсестры — той самой, с людоедскими манерами — меня знает, я его якобы допрашивала.

— Ага, Лешка, — засмеялась я, — уголовный мир сжимает вокруг тебя свои кольца?

— Да нет, этот хахаль бывший работник милиции.

— Фамилия?

— Киреев.

— Не знаю такого.

— Вспомни хорошенько.

— Ладно, заеду к тебе, поговорим.

— Он тебе привет просил передать. Кроет тебя на чем свет стоит, говорит, ты его допрашивала три часа.

— Да не знаю я такого, — прервала я Лешку, но он

продолжал.

— Ты дослушай: говорит, ты его три часа допрашивала, не выпуская изо рта сигарету.

Я хихикнула.

— Тогда понятно. А самогон из большой бутыли я не прихлебывала?

Попрощавшись с Лешкой, я начала прозванивать всех по вышеприведенному списку. Сначала позвонила маме, и узнала, что сыночек мой проболтался относительно истинных причин его эвакуации из дома, поэтому мама, в течение целого дня не сумев застать меня на работе, сходит с ума от страха, воображая, что маньяк уже напал на меня, разрезал на кусочки и развеял по ветру. Так, с мамой я провела профилактическую беседу, убедила ее в том, что до кусочков еще дело не дошло и что не родился еще маньяк, способный справиться со мной. Маму я относительно успокоила.

Следующим в списке, по старшинству, был шеф. Я осмелилась побеспокоить его дома, услышала, что дело об убийстве оперуполномоченного стоит на контроле в городской прокуратуре, поэтому до отъезда к командировку я должна представить развернутый план расследования, назначить основные экспертизы, а завтра к девяти утра мне следует быть в городской с рапортом, содержащим подробное обоснование необходимости проведения следственных действий лично мной в Коробицине, поскольку наш зональный настаивает на том, чтобы в командировку ехал оперативник, а не я. Шеф же считает, что целесообразно ехать мне, а я должна доказать это руководству. Так, если в девять мне нужно быть в горпрокуратуре (не понимаю, что изменится, если я там буду не в девять, а в десять, например), то не позднее половины девятого нужно поймать шефа, чтобы он завизировал мой рапорт. Я уж не говорю о том, что этот рапорт нужно составить.

Теперь, по логике вещей, надо связаться с Костей Мигулько. Но сначала я набрала номер нашего экспертно-криминалистического отдела. Мигулько еще долго будет торчать на работе, а Федорчук вот-вот уйдет, если уже не ушел. А если он меня искал, то, значит, у него что-то важное. Трубку в ЭКО долго не снимали, я уж решила, что упустила Федорчука, и расстроилась. Но тут мне ответили, к телефону подошел сам Гена и сказал, что торчал на работе специально, ждал моего звонка; отчаялся и собрался домой, но уже с лестницы услышал телефон, пришлось вернуться, о чем он не жалеет.

— Маш, я чего тебя искал, — Гена, как обычно, говорил тихо и обстоятельно, — я тут исследовал записку из квартиры актрисы. Может быть, тебе будет интересно?

— Будет, — мгновенно подтвердила я.

— Я почему-то так и подумал. Пальцев на ней огромное количество. Но старых. Пальцы разные. Ты не забудь мне заслать ее дактилокарту.

— Геночка, если дело возбудим, зашлю обязательно.

— А что, дело не возбудили? — удивился Гена.

— Пока нет.

— Странно. Там же типичное убийство.