Ролевик: Рыцарь. Книга 1

– Что, так хороша? – искренне удивился Ксандор. – Ну, добро, как знаешь. Вот тебе ключи от моей синей комнаты для гостей, помнишь еще, где она расположена?

– Безусловно.

Вышемир лукавил даже перед собой. Он запомнил девушку лишь потому, что она влюблено смотрела на другого. А бездна в его душе шептала, что нет пущего наслаждения, чем возможность отбирать чужое? Ищущий истину поклонился и вышел из комнаты. И только идя по пустой галереи, позволил себе засмеяться.

'Глупая, старая жаба! Как же, стану я таскать для тебя жар из огня. Да, чтоб тебя бешеные псы разорвали! Владеть такой возможностью и до сих пор ничего не предпринять? Да я в течение месяца стал бы регентом, если б не кровное родство! Ксандор, Ксандор… Благодарю за науку. Но, вдвоем нам не ужиться. И я нанесу удар первыми. Клянусь!'.

Глава тринадцатая

Чем дальше уходили в лес, тем дремучее становились дебри. Могучие вековые дубы и буки, взметнув гигантские кроны на недостижимую высоту, полностью заслоняли густыми кронами небо, и казалось, что движешься под зеленого куполом какого-то громадного шапито. Приходилось спешить. Даже в полдень здесь, в лесу, господствовали сумерки, и если не успеть на место до наступления вечера, пришлось бы заночевать. В такой темени не то, что пути, кончиков пальцев на собственной вытянутой руке не различить. А это – равнозначно упустить разбойников.

Редко когда крестьяне успевали прислать кого-то в замок за помощью. Но уж если им это удавалось, то каждый рыцарь делал все, чтоб отбить захваченных пленников. И дело не в чрезмерном человеколюбии господ. Попросту, после Моровицы, земли Зелен-Лога так обезлюдели, что если разбойные деяния харцызов оставлять безнаказанными, то можно остаться и без крестьян. В отличие от лесных братьев, промышлявших обычным разбоем, степняки слишком часто не только грабили хутора и деревеньки, но и убивали всех, кроме молодых невольниц. Которых, вместе с награбленным добром и захваченным скотом, угоняли в степь, оставляя за собой одно пожарище. Поэтому каждый сеньор считал своим долгом скрестить клинок с харцызами, если те были замечены в его землях. А за голову разбойника была назначено существенное вознаграждение. Но выследить и поймать харцызов удавалось очень редко. Степные ватаги нападали внезапно и, как правило, ночью. Быстро преодолевали вялое сопротивление практически беззащитных, сонных крестьян и столь же быстро убирались за Проход.

Как я и ожидал, на месте лесной деревеньки мы застали лишь дотлевающие срубы. Собственно, иначе и быть не могло. Пока парнишка бежал к замку, пока собрались, пока доскакали, минули почти сутки. Глупо было рассчитывать, что разбойники будут нас дожидаться. Они уж наверняка на полпути к Проходу. Оставалась одна надежда: что перегруженные добычей, кони харцызов не смогут двигаться так же быстро, как выступивший налегке отряд стражников. И очень надеяться, что ночью они тоже вынуждены останавливаться…

Остатки домов стояли вкруг небольшой полянки, расширенной вырубкой, с хорошо утоптанной в центре площадкой и двумя обложенными диким камнем кострищами. А на ней, в разных местах лежали более полусотни мертвых тел. Мужиков, баб да детишек разного возраста. Кто уперев застывший взгляд в небо, а большинство – лицом в залитую их же кровью землю.

Парнишка рванулся к погибшим, но я успел ухватить его за плечо, придержав на месте.

– Приглядите кто-нибудь за мальцом…

– Господин сотник, слышите? – прошептал тихо Гладила, который все время держался рядом со мной.

Я старательно прислушался, но ночной лес ничего мне не сказал.

– Что именно?

– Кажись, девка визжала…

– Показалось, наверно. Харцызов уже давно здесь нет. Придется утра ждать. Не видно ни зги. Вели расседлывать.

– Нет, господин сотник, – уверенно возразил десятник. – Я не мог ошибиться, – он даже как бы обиделся немного, а в следующее мгновение резко поднял руку. – Вот, опять. Неужели не слышите?

Я приказал всем замереть и зажать лошадям морды. Стало слышно даже как бренчат комары, шелестят листья и кряхтят деревья. Минуты потянулись как патока, и когда я уже почти собрался дать отбой, издалека донесся странный звук. Чем-то и в самом деле напоминающий жалобный вскрик. Но такой далекий, что даже не было уверенности: человеческий ли это голос. Но не использовать этот шанс, пусть невероятный, почти призрачный, я не мог. Глядя на трупы беззащитных крестьян, я чувствовал, как боевая ярость вновь захлестывает меня, как там – в горах… Нет зверя страшнее человека, а еще хуже – человек озверевший от злобы и потерявший людскую сущность. И нет иного способа защитить жизнь мирных жителей, если не уничтожить взбесившихся псов всех, до единого. Безжалостно и беспощадно.

– Оставить здесь все лишнее! Губан и Таран остаются с лошадьми. Остальные – цепью за мной. Соблюдать тишину. Вперед не соваться.

Скорее всего днем мы бы и не заметили следов оставленных харцызами, но теперь они были и не нужны. Угадав направление, я вел отряд на гул голосов, становившийся все громче. Вблизи редкие причитания, заглушались мужским хохотом, но зато их уже невозможно было принять за что-либо иное. И с каждым очередным вскриком, я безотчетно ускорял шаг.

Как только между деревьями показался просвет, указывающий на близость поляны и возможной стоянки разбойников, я приказал отряду рассыпаться по лесу, охватывая расположившийся на отдых отряд со всех сторон. А сам подобрался поближе и, притаившись за деревом, стал внимательно осматривать их лагерь.

Считая себя в полной безопасности, харцызы разложились со всем удобством, которое только можно было обеспечить себе посреди дикой чащи. Выбрали уютное и сухое место, на полянке образовавшейся после падения десятка, сваленных буреломом, исполинских стволов. Стреножили коней, развели три костра, над которыми на вертелах жарились освежеванные туши. А смех и визг доносились от самого дальнего огнища. Там десятка полтора степняков забавлялась: понуждали метаться в образованном ими круге трех пленниц. Беспомощные девушки усердно пытались избежать бесцеремонных рук разбойников, но, судя по отчаянному визгу, им это плохо удавалось. Сосчитать харцызов точнее мне не удалось, поскольку вся эта куча мала бойко бурлила и перемешивалась. Остальные разбойники, я насчитал еще два десятка, толпились у высыпанного в кучу награбленного добра. Еще трое степняков поддерживало огонь и следило за жарящимся мясом.

В это время одна из пленниц завопила совсем отчаянно, и этот крик переполнил чашу моего терпения. Наплевав на все предыдущие планы, касаемо планомерного окружения и безопасного истребления разбойников из засады, я выхватил саблю и с криком: 'Ур-ра! Бей 'чехов'!', – выпрыгнул на поляну.

Ярость, обуявшая меня, была столь велика, что двоих я зарубил сходу: раньше, чем степняки успели понять, что среди них кто-то чужой. А затем на лесной полянке сабли харцызов и мечи ратников завели танец смерти!

Любой грамотный командир скажет, что я не должен был лезть в свалку, а руководить сражением, но в этот миг мне было наплевать на всю военную науку. Я хотел боя, я жаждал крови! Меня слишком долго убеждали в том, что врага надо прощать. Что он де не понимает, что творит. И я почти поверил, но шагнув на полянку с оголенной саблей в руке, я словно прозрел. Никакой пощады! Взявший в руки меч, сам избрал свой путь. Надо лишь помочь ему в этом!

Плавным, скользящим движением я приближался к противнику, делал молниеносный выпад острием в горло или пах, разворачивался вприсядку на опорной ноге, высвобождая оружие. Одновременно уходя с линии возможной атаки, и уже в следующее мгновение скользил навстречу очередной жертве. Доставая ее круговым, режущим движением. Когда харцызы опомнились и, схватившись за оружие, бросились на меня всей толпой, я больше не колол, это отнимало время, а только подрезал сухожилия и шел дальше, оставляя за спиной воющих от боли, беспомощных врагов.

На некоторое время меня задержал седой харцыз, атаманского вида, со страшным, рваным шрамом поперек лица. Он оказался достаточно ловким воином, хорошо владеющим саблей, но сейчас, когда мое тело превратилось в смертоносный смерч мышц и стали, весь опыт и искусство харцыза ничего не стоили. С таким же успехом можно было пытаться остановить голыми руками винт вертолета.

Я быстрым финтом заплел его саблю как для выдергивания, и когда атаман разбойников умело напряг кисть руки, чтобы удержать оружие, перевел удар в грудь, и нежданным тычком, используя длину руки, как шпагой, кольнул разбойника в ямку на шее. Он наверняка успел удивиться, но и только… Жизнь стремительно покидала его сильное тело с каждым всплеском густой, почти черной крови.