Роман Ким

В тот момент, когда враг наносит удар, его вышагивающая нога отрывается от земли и тело теряет свою устойчивость из-за перемещения веса. В это мгновение враг неизбежно раскрывает ту или иную часть тела, и этим надо пользоваться для нанесения стремительного, сшибающего с ног и выбивающего дух контрудара. Главное в карате — усвоить технику молниеносного перехода от обороны к нападению.

Особенно важно знать карате женщинам. По части голой силы женщины уступают мужчинам. Но в карате дело решает не голая сила. Побеждает тот, на чьей стороне не только сила, но и умение. Важную роль играют проворство, быстрота соображения и хитрость, например, умение делать ложные камаэ и такие движения, которые вводят врага в заблуждение, и он получает удар с той стороны, с какой не мог ожидать. Этими способностями природа наделила женщин в достаточной степени. Недаром в числе сильнейших мастеров карате в прошлом столетии была молоденькая девушка Итона Цуру. Слава о ней гремела по всему королевству Рюкю. Она швыряла на землю всех мужчин подряд. Единственный, кого она не смогла одолеть, был Мацумура, лучший мастер того времени. Их схватка кончилась ничьей. Он влюбился в нее, они стали мужем и женой, и когда между ними иногда случались ссоры, он выходил из дому и отводил душу на прохожих».

«Сумико боролась в третьей паре. Ее партнершей была Мацуко, рослая, скуластая девица, левша. Против левши требовалось особое камаэ. В ответ на попытку Мацуко схватить за пояс Сумико сделала отбив правой рукой и отпрыгнула вбок, но, получив подсечку, пошатнулась; Мацуко поймала ее руку и закрутила. Сумико ударила локтем назад и вырвалась, но тут же, не успев перенести вес на левую опорную ногу, получила кекоми — удар ногой — и растянулась на полу…

Мацуко сразу же перешла в наступление. Сделала обманное движение и, выбросив левую руку, вцепилась в пояс Сумико и подтянула ее к себе. Сумико хотела защититься встречным коленным ударом, но было поздно, ее взяли на один из приемов нагэ: приподняли, как только ее ноги оторвались от пола, перекинули движением бедра, — она грохнулась на спину, не успев даже ударить рукой о пол, чтобы смягчить падение».

Необходимость помещения в текст длинного и довольно занудного описания техники тогда еще не известного в СССР карате и вообще приемов борьбы можно объяснить тем, что бывший Кин Кирю по кличке Пушечное ядро всю жизнь интересовался японскими единоборствами и хотел увлечь ими читателя. Не было случайным знакомство Кима с первым русским дзюдоистом и основателем борьбы самбо Василием Ощепковым. В ноябре 1936 года Ким просил переводчика советского посольства в Токио Александра Клётного привезти ему из Японии книги по ниндзюцу — «искусству синоби», как он назвал их на следствии, и расшифровал: «…то есть кодексу старой японской разведки, поскольку собирался писать по этому вопросу целый трактат» ^[413] . При этом все тексты, в которых Роман Николаевич постарался изобразить поединки, вне зависимости от вида борьбы, выглядят весьма странно и бесконечно далеки от жизненных реалий. Больше всего они похожи на попытку вербализации, литературного описания увиденных им в учебниках и свитках мокуроку и без того не слишком жизнеспособных картинок в стиле «лягушки демонстрируют приемы дзюдзюцу». В них, безусловно, присутствует таинственный восточный колорит, и они способны произвести сильное впечатление: положительное — на дилетантов и неофитов, противоположное — на искушенных в японской борьбе людей. Если бы книги Романа Николаевича кто-то попытался бы экранизировать (а ни одной такой попытки до сих пор предпринято не было), то подобное описание поединков поставило бы режиссера в тупик. В результате мы увидели бы не то, о чем пытался рассказать автор, а то, что смог снять режиссер (как в фильме о Джеймсе Бонде «Живешь только дважды»), ибо такое — невнятное, противоречивое и далекое от реального единоборства описание оставляет бесконечное и открытое поле для экспериментов.

413

АСД T. 1. Л. 235.

«Девушка из Хиросимы» в этом смысле — не исключение. В «Тетради, найденной в Сунчоне» Роман Ким дает описание фехтовальной техники. Учитывая реалии — место и время событий, — герои должны были использовать военные мечи — гунто и соответствующую оружию, слегка упрощенную технику владения мечом. Однако снова происходит нечто совершенно фантастическое:

«Муссолини показал пальцем на рыжеватого парня:

— А ну-ка. Покажи на нем свой класс. Одним ударом надвое.

Дзинтан кивнул мне:

— Покажи ты сперва.

Я засмеялся:

— Нет, одним ударом не умею. Несколько раз пробовал на острове Макин, но ничего не получалось, только портил материал.

— Вы, наверно, били горизонтально, — сказал Муссолини. — ударом “полет ласточки”. Это очень красивый, но трудный удар. Лучше рубить сверху наискось, от плеча к бедру, ударом “опускание журавля”.

Флотский лейтенант, стоявший рядом с Дзинтаном, счел нужным вставить замечание:

— А самый чистый удар — это рубить от макушки до копчика на две равные половинки, в стиле Миямото Мусаси…»

Описанными Кимом приемами совершенно невозможно разрубить человека одним движением так, чтобы обнажилась печень и ее можно было бы достать руками, а именно этого пытались добиться японские фехтовальщики, чтобы исполнить обряд поедания сырой печени поверженного противника и набраться таким образом дополнительной храбрости и силы для боя. Удар «полет ласточки» существует в реальности, но его никак нельзя назвать горизонтальным. По геометрии выполнения он больше похож на тот, что упоминается в диалоге как «опускание журавля», и в современном японском фехтовании называется «монашеская перевязь», да это и не так важно. Значительно важнее то, что японским мечом, в том числе гунто, вообще невозможно за один раз вертикально располовинить человека по той простой причине, что таковы особенности этого оружия. Японский меч не рубит, а режет. Быстро, эффективно, но режет мясо, а не грудину с ребрами и позвоночник — у него другие задачи, под них он и заточен. Разрубить человека от макушки до головы, как предлагал это сделать флотский лейтенант, «мог» не Миямото Мусаси, а другой фольклорный герой из другой страны — Евпатий Коловрат. Но во фразах, произнесенных лейтенантом и офицером по кличке Муссолини, скрыт ответ на происхождение всей сцены. Удар «полет ласточки» — любимый прием Сасаки Кодзиро, главного противника Миямото Мусаси. Сам же легендарный мастер фехтования действительно легендарный — как и его стиль владения мечом. Именно в 1930-е годы, перед самой войной, когда Роман Ким так активно интересовался японскими единоборствами, в Токио с необыкновенным успехом издавались и продавались книги Ёсикава Эвдзи, ныне объединенные и выпущенные на русском языке под названием «Десять меченосцев». В этих книгах как раз и описывались, и весьма красочно, приключения Миямото Мусаси, его былинные подвиги, невероятная сила и мастерство во владении мечом. Похоже, что Роман Николаевич Ким произведения Ёсикава внимательно прочел, принял на веру, ибо проконсультироваться ему было негде и не с кем, а затем элементы художественного вымысла японского автора вставил и в свою книгу.

С «Тетради, найденной в Сунчоне» и «Девушки из Хиросимы» началась быстрорастущая слава Романа Кима как маститого писателя, приключенца, мэтра советского детективного жанра. В советский период писатели были личностями уважаемыми, а отношение к ним носило оттенок сакрального преклонения. Роман Николаевич много работал, а блага, предоставляемые Союзом писателей популярным авторам, принимал с удовольствием, направляя их на поддержание хорошей творческой формы. Наряду с отдыхом в санаториях и домах творчества, он с радостью пользовался представлявшимися ему теперь возможностями посмотреть мир. В реалиях 1950–1960-х годов XX века имевшие такую привилегию писатели действительно были почти небожителями. Ким, еще не реабилитированный, с неснятой судимостью, по официальным документам фактически уголовник (сидел-то по хозяйственной статье!) должен был чувствовать свою особую значимость, когда оказался в списке «выездных писателей» — тех, кого отправляли за рубеж в «творческие командировки». Ким ездил и раньше, но то было совсем другое. В анкете Союза писателей СССР, заполненной им 23 апреля 1952 года, указано, что он «неоднократно выезжал за границу по служебной линии во время работы в органах ОГПУ — НКВД». Теперь же всё волшебным образом изменилось. Командировки стали творческими, а бывший спецагент — знаменитым писателем.

Первая из командировок в новом качестве состоялась в 1956 году — в Китай. Результатом поездки стало создание повести «Агент специального назначения». Начиная от названия, которое, пусть и не использовалось в Советском Союзе, но наиболее точно определяло довоенную должность старшего оперуполномоченного Кима, всё в книге имеет аллюзии на разные эпизоды биографии Романа Николаевича. Главный герой — молодой и прокоммунистически настроенный китаец Ян известен как большой любитель детективов. Относится он к ним не как к оружию против времени, не как к приятному, но бессмысленному по сути чтиву, а «по-кимовски». Ян детективы пристрастно и тщательно изучает, ибо уверен, что они учат наблюдательности и развивают логику, совершенствуют аналитическое мышление и могут пригодиться в подпольной работе. Рядом с Яном неожиданно происходит убийство (а какой настоящий детектив без него?) богатого беглеца из Китая, что сразу наводит на мысли об отце Романа Кима, ушедшем когда-то с капиталами вана Коджона в Россию. Ну а дальше начинается цепь таинственных событий, расследований, противостояний разведки и контрразведки — словом, всего того, что так хорошо знал и к чему привык Ким и что оставалось только перенести на богатую экзотикой китайскую почву.

Вторая поездка состоялась в не менее удивительное, чем Китай, место: в Африку. Было бы странно, если бы и здесь обошлось без путаницы. В деле Кима в Союзе писателей отмечено, что в 1958 году он в составе делегации побывал в Эфиопии ^[414] . И действительно, с этой страной тогда необыкновенно бурно выстраивались культурные отношения. Но вот Кимура Хироси, лично познакомившийся с Кимом в том же 1958-м, получал от него «приветы из Африки» и позже: «Новый 1961 год Ким-сан встретил в египетском Каире и послал мне письмо на бланке гостиницы “Рас” в эфиопской Аддис-Абебе. До того он путешествовал в группе писателей по Европе и Америке, но, кажется, Африка ему понравилась особенно. В письме было написано: “Ко мне попали интересные материалы, и я хочу написать произведение об Африке”. На следующий год в Москве я получил в подарок старинного стиля сосуд, изготовленный в деревне, где родились предки Пушкина» ^[415] . По какой «линии» Ким ездил в Египет, непонятно. Да и ездил ли? Может быть, снова Кимура Хироси что-то напутал? И почему из Каира Роман Николаевич отправил ему письмо на старом бланке эфиопского отеля «Рас Амба» (он и сегодня существует)? Или он был и в Эфиопии, и в Каире? Невероятно для советского писателя в 1958 году. Но… не для Кима. Возможно, именно в это время он приобрел себе новую курительную трубку. Вообще, по воспоминаниям А. В. Федорова, курил он мало, и трубка для Романа Николаевича скорее элемент имиджа писателя-детективщика, немедленно вызывающего ассоциации с Шерлоком Холмсом и комиссаром Мегрэ. Трубка недорогая, простенькая, производства фабрики «Главтабак», что находилась когда-то недалеко от Белорусского вокзала в Москве. На чубуке таких трубок ставилось соответствующее клеймо на русском языке. Маститый приключенец Роман Николаевич Ким, получив карт-бланш на поездки за рубеж, очень не хотел, чтобы в нем признавали гостя из-за «железного занавеса», а потому перочинным ножом (это видно по многочисленным неловким срезам) русские буквы с чубука срезал. С этого дня «трубка русского Сименона» сопровождала его до конца дней — и дома, и в поездках.

414

РГАЛИ. Ф. 2809. Оп. 1. Д. 173.

415

См. Приложение 2.

Зимой 1960 года Союз писателей СССР отправляет Кима в Лондон. Командировка «выстреливает» сразу: уже весной в журнале «Наш современник» выходит повесть «Кобра под подушкой». Конечно, написана она была много раньше. Поездка в Англию дала возможность лишь подправить шероховатости. Одно из мест действия в произведении — как раз Лондон, помимо Мадрида и магрибской Касабланки.

В отличие от «Тетради, найденной в Сунчоне», «Девушки из Хиросимы» и «Агента специального назначения», не говоря уже о более ранних произведениях Кима, здесь гадать не приходится. Отдельные моменты повести, в первую очередь самое ее начало — прямо с эпиграфов, вещь на 100 процентов личная. Вещь не от Кима, а про Кима. Судите сами. Роман Николаевич ставит сразу два эпиграфа. Первый принадлежит знаменитому китайскому стратегу древности, автору трактата «Искусство войны» Сунь-Цзы: «Война — путь обмана». Второй — цитата из шпионского романа Агаты Кристи «Н или М»: «…когда кончится война, я думаю, что смогу рассказать о своей работе. Это была жутко интересная работа». Роман Кристи вышел в свет в 1941 году, и когда Роман Ким прочитал эту фразу, на него, вероятно, нахлынуло целое море эмоций и воспоминаний.

У Агаты Кристи речь идет о поисках британскими отставниками из разведки осевшего в английском командовании немецкого шпиона. Это тоже тема Кима, и в самой повести «Кобра под подушкой», конечно же, есть хорошие и плохие разведчики и шпионы, обман, интриги и неожиданная развязка. Но особое внимание привлекают два момента. В первом, не попавшем в печать, но сохранившемся в архиве, варианте «Кобры…» повесть начиналась так:

«— Я хотел убить премьер-министра Сталина, — произнес арестованный и, покачнувшись, чуть не упал со стула.