Роман, написанный иглой

Эшелон шёл быстрее, быстрее. Что такое? — не понял Назаров. Эшелон выскочил на мост, загрохотали стальные фермы…,

И тут только страшная догадка пронзила всё существо дезертира. Он хотел вскочить, но ноги не повиновались.

— А-а-а-а-а-а!!! — взвыл по-звериному Назаров. Страшный вой его потонул в грохоте взрыва.

Диверсионная группа вернулась на партизанскую базу к рассвету. Рагозин сидел в землянке, прикрывая ладонью пулевую пробоину в поле шинели, и слушал доклад Солдатова. Военнопленных освобождено сто тридцать пять человек, захвачено оружия…

Комиссар укоризненно посмотрел на Рагозина, прервав доклад, ехидно улыбнулся, показал глазами на злосчастную полу шинели.

— Прячете дырочку? А если бы в ногу! Или чуть повыше… Опять нового командира пришлось бы просить?

— Не сердись, комиссар. Больше, честное слово, не буду. А насчёт твоего «если бы», знаешь как французы говорят? Они говорят: «С помощью слова «если» даже Париж можно втиснуть в бутылку… если он туда поместится». Вот. А у тебя ещё и «бы» вдобавок. Не сердись.

— Есть не сердиться! — рассмеялся Солдатов. Ему явно нравился новый командир. — Между прочим, среди пленных есть девушка. В беспамятстве лежит, бредит. Видно, мучили её изверги. Висок разбит… То ли сапогом её, то ли прикладом. И простудилась, должно быть. Вся в жару. Бродит, маму зовёт, девушку какую-то, не помню уж как по имени, и ещё… — Солдатов сделал паузу. — И ещё зовёт какого-то Петра Максимовича.

Рагозин погрозил комиссару пальцем.

— Ты мне, брат, донжуанство не пришивай. А взглянуть, конечно, интересно. Где она, фея, призывающая Петра Максимовича?

— В госпитальной землянке.

— Пошли.

… Майор Рагозин, ошеломлённый удивительной встречей, долго стоял возле Катиной койки. Партизанский врач, пожилой человек в чеховском пенсне, сделал девушке укол, и она притихла.

— Ничего страшного, — поставил диагноз многоопытный эскулап. — Сильно избита и ещё, пожалуй, пневмония.

— Ничего страшного, — рассердился майор и тут же, поняв всю несуразность своих слов, сменив гнев на милость: — Ох, эти врачи! То им прыщик кажется тяжким заболеванием, то наоборот: человек еле дышит, а они — ничего страшного… А девица-то какова? Героиня! Даже в бреду стоит на своём: «Умру, но не скажу ни слова!» Молодец девица. Ай да Катя!

БАГРЯНО-ЗОЛОТЫЕ ЛИСТЬЯ ЧИНАРЫ

Мирабид, припадая на хромую ногу, ковылял по обочине. До кишлака оставалось километра полтора, однако он решил присесть на придорожный валун отдохнуть, а заодно подождать попутную машину или арбу. И какой шайтан понёс его в гости к приятелю в соседний кишлак?! Обещал машину устроить, а как дошло до дела — нет никакой машины. Перед людьми неудобно!

До чего невесело брести одному по непролазной грязи, на пронизывающем ветру! Да и больная нога разболелась. Проклятье! Однажды допустишь ошибку, а потом всю жизнь за неё расплачиваться приходится. Восемь лет назад побился об заклад по пьянке, что победит в кураше самого Мавляна-батыра, и вот приходится ковылять до гробовой доски. Впрочем, нет худа без добра.

Мавлян-батыр в первый же день войны загремел на фронт, а через месяц от него лишь одна похоронная осталась. Лучше хромать и слыть трусом, чем всю жизнь, ха-ха, быть покойником!

Размышления Мирабида прервал шум автомобильного мотора — по размытой дождями дороге, виляя на выбоинах, ползла «эмочка». Мирабид вскочил, замахал руками. «Эмка» остановилась.

— Подвезите, пожалуйста.

Очутившись в машине, магазинщик огляделся. Ого! Приятная компания. Две женщины — одна лет сорока с небольшим, на цыганку похожа. Вторая. Ой-бо! Ну и красотка. Молоденькая, наверное, дочка старшей. Здорово на неё похожа. А шофёр незнакомый, видать, ташкентский. Да шайтан побери этого шофёра. Нужен он больно. Везёт — и ладно.

Старшая женщина первая нарушила молчание.

— Извините, пожалуйста, вы случайно не из кишлака Кайчилик?

— Именно, именно, многоуважаемая ханум! Я в этом кишлаке родился и вырос. — Магазинщик долго подыскивал «учёное» слово и наконец добавил торжественно: — Абориген я!.. А вон он и кишлак Кайчилик. Скоро въедем, — Мирабид принялся расхваливать красоты родного кишлака.

Младшая перебила Мирабида.

— Тогда вы, конечно, сможете показать нам дом тёти Хаджии Шакировой?

— Ещё бы, прекрасная пери!

— Её сын Рустам на фронте…

Мирабид бесцеремонно уставился на девушку. Ах, какая красотка! Глаза огнём горят, личико нежное… Те-те-те! Уж не завёл ли себе хитрец Рустам в дальних краях… Мирабид почувствовал в груди ревнивое чувство. Счастливчик! Везёт ему на красоток. С замиранием сердца спросил:

— Извините за нескромность, вы в гости к тётушке Хаджие или…

— Как вам сказать, — ответила девушка. — Рустам нас пригласил. А вот примет ли нас его мама?.. Из Нальчика мы эвакуировались.

— Примет, конечно, примет! — уверил Мирабид. — Воля сына для неё закон.

Светлана с любопытством приникла к окну. Дождливая погода не портила прекрасного пейзажа. Сплошная экзотика. Простор полей, диковинные деревья с торчащими во все стороны тонкими ветвями…

— Тутовник, — услужливо пояснил Мирабид. — Эти деревья всякий раз обрезают, листьями откармливают тутовых червей, чтобы шёлк давали… А вот там, вдали, видите громадные деревья? Это чинары, царицы местной флоры, — хромец ухмыльнулся, довольный ввёрнутым им словечком «флора».

«Эмка» проехала ещё немного — впереди выстроились как на смотру рослые тополя. За ними открывался кишлак — глинобитные дувалы, приземистые домики с плоски— мл крышами. Светлана опустила стекло. Вместе с ветром в машину влетел багряно-золотой лист чинары — разлапистый, массивный. Девушка осторожно положила диковинный лист на ладошку, залюбовалась.

— Мамочка, взгляни, какой чудесный!

— Да, доченька. Словно из червонного золота вылит. Удивительная природа. Печальная и радостная. Как хорошо, что Рустам пригласил пас. Славный молодой человек,

«Славный! — со злобой подумал Мирабид. — Вот негодяй! Он не только дочку, но и мать успел заморочить». Вслух же произнёс:

— Мы, узбеки, народ гостеприимный. Если тётушка Хаджия затруднится приютить вас, то милости прошу в мой дом. У меня просторно. Будете жить — как на даче.

— Спасибо, спасибо, добрый вы человек, — поблагодарила старшая. — Думаю, всё обойдётся, но за приглашение большое спасибо.

Мирабид склонил голову, прижал руку к сердцу. «Ловко я! — похвалил он сам себя, — Надо войти в доверие к мамаше с дочкой. Пригодятся… Ну и Рустам — тихоня! Нигде не теряется».