Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Роман о любви и терроре, или Двое в «Норд-Осте»
Шрифт:

– Не знаю, как другие, а я вышел из «Норд-Оста» совершенно пустой. Произошло какое-то истощение души…

И я часто думаю по ночам: когда душа Бараева отлетала из нашего мира, о чем она думала, глядя вниз, на трупы, которые остались в «Норд-Осте»? Ведь эти девушки, которые там погибли, они же столько детей могли родить, а от этих детей другие бы дети родились, а от тех – еще… А теперь что? Теперь они как корешки, вырванные из грядки… И целые поколения погибли…

– Все, что они говорили – «мы шахиды, мы хотим умереть!» – все чушь. Никто не хотел умирать… Хотя нельзя отрицать и того факта, что люди погибли не от рук террористов…

– Мы пошли в театр, а оказались в шаге от смерти. Из чего следует, что любой день нашей жизни может оказаться последним. И когда я оклемалась, то решила: все,

теперь каждый день моей жизни – это целая жизнь. Отдельная. Я имею право утром влюбляться, днем выйти замуж, а ночью развестись. И никто мне не указ…

– То, что со мной случилось – я имею в виду гибель моих близких, – это, я считаю, результат чьей-то зависти. Слишком хорошо все у нас складывалось, и все вокруг завидовали нашему счастью…

– Мой муж погиб отчасти потому, что с первого дня настроился на смерть, знал, что будет штурм и взрыв. Ведь даже в простой жизни, без «Норд-Остов», многие умирают не потому, что состарились, а потому, что просто сдались. И тогда мозг дает телу команду самоуничтожиться, это даже ученые подтверждают…

– Нам повезло – мы выжили оба. И без последствий. То есть я не лежу с амнезией в больнице, как лежит до сих пор одна из заложниц, и меня не парализовало, как того старика сторожа. С нами все в порядке, мы живем, как до «Норд-Оста». Но что-то открылось мне за те трое суток. Только не в самом «Норд-Осте», а после него. Не знаю, как это назвать. Это какое-то новое качество зрения, что ли? Или проникновение в другое ощущение жизни. Знаете, вот гусеница ползет по стулу и думает, наверное, что мир двухмерный. А превратится в бабочку и увидит, что он трехмерный и в нем можно не только ползать, но и летать. Я сутки была в коме и могу сказать, что мир не трехмерный, он еще какой-то. И я теперь это чувствую…

– Теперь я знаю, что мы в нашей жизни огорчаемся по пустякам. Из любой ерунды устраиваем трагедии! А нужно жить легко! Потому что все ерунда по сравнению с «Норд-Остом», когда ты жила под пистолетом. Вот тогда была беда – душа замирала…

– Я стала больше ценить жизнь в том смысле, что если раньше казалось: а, потом успею, никуда это от меня не денется, то теперь встречи с близкими людьми я уже не откладываю, а стараюсь как можно больше с ними общаться…

– Главное изменение в жизни достаточно прозаично – частичная потеря слуха. И если про теракт можно на время забыть, то тугоухость напоминает о себе постоянно. Стал ли я больше философствовать и искать смысл жизни? Наверное, да. Стал ли – не на словах, а на деле – ценить каждую минуту жизни? Наверное, нет. Конечно, вспоминаю те дни постоянно. Обдумываю свое поведение, поведение других заложников и террористов. Отношение к чеченцам не стало хуже или лучше. Но хотелось бы более эффективных действий государства. То есть, если человек берет оружие, чтобы устраивать теракты, государство обязано его уничтожить. Никакой пощады. Переговоры – только о сдаче. Но если человек действительно мирный, государство обязано не допустить ущемления его прав, иначе он тоже возьмет оружие.

– Если раньше я ко всем людям кавказской национальности относился ровно, то теперь при встрече с ними невольно поджимаюсь, в мозгу сразу вспыхивает картина, как рядом со мной сидел боевик-чеченец, зубами оголял провода и подсоединял их к бомбе. Те, кто говорит теперь, что то были муляжи, – я бы хотел, чтобы они хоть минуту посидели возле того боевика. Это не было спектаклем – это был один из тех моментов, когда они ждали штурма, подтянулись, заставили нас сесть плотнее и готовились взорваться. Это была сгущенная атмосфера страха и концентрация смертельного ужаса. Я закрыл лицо, чтобы дети, которые сидели рядом, не видели моего страха, и только молился, только молился…

Мы жили только животным желанием выжить – никаких посторонних мыслей, никаких воспоминаний о прожитой жизни, даже мыслей о собственных детях. Все это я отрезал с самого начала, иначе бы просто не выжил. Это сейчас, когда я думаю, а что было бы с ними, если бы я погиб, слезы наворачиваются на глаза.

– Меня двое суток не было в этом мире, я двое суток пролежал в коме в реанимации, врачи трижды запускали мне сердце. Запустят, отойдут к другому больному – нас там девяносто человек лежало в реанимации! – а я опять ухожу, отключаюсь.

Потом выплываю из этой черноты, из ниоткуда, слышу голоса, но ничего не вижу – глазная роговица была повреждена газом. Врачи – спасибо им – промыли глаза, вернули сознание, память, жизнь, но первые дни было какое-то странное ощущение разобщенности тела и души. Как будто они как-то отдельно, не совсем совмещаются. И потому я думаю, что все-таки двое суток душа в моем теле не была, а тело наше – это, оказывается, просто сосуд такой, мешок, грубо говоря, с мускулатурой…

Но затем, после больницы и санатория, когда все как-то восстановилось, наладилось, появилась настоящая эйфория возвращения к жизни. Вдруг выяснилось, что множество людей – родных, близких, друзей, знакомых и даже незнакомых – беспокоились о моей судьбе, переживали, молились за меня. Мне нянечка в санатории сказала: «Ой, мы так молились за вас все эти дни!» И захотелось их всех обнять, быть ближе к ним, и я впервые не просто понял умом, а как-то сразу всем телом и душой принял эту простую фразу: «Возлюби ближнего, как самого себя». Любить ближнего – это, оказывается, такая радость! И я теперь всюду и всем говорю и пишу: «Жизнь прекрасна, и жить – прекрасно!» И главное, чего я теперь боюсь, – это потерять, замылить, затереть это ощущение радости каждой минуты своей жизни.

– Да, это главное, что случилось и со мной. Я тоже всем говорю и кричу: «Жизнь прекрасна! Прекрасно жить!» Помню, когда я в больнице пришла в себя и посмотрела вокруг, то мне даже холодный дождик со снегом за окном показался таким теплым!..

– После «Норд-Оста» прежние ценности потеряли для меня свое значение. Я обрел новое понимание жизни, я поверил в Бога.

Конец

21 октября 2002 г. – июль 2003 г.

Автор от души благодарит всех, чьи интервью и воспоминания вошли в эту книгу.

Огромное спасибо моим коллегам-журналистам, чьи статьи в СМИ я здесь процитировал.

Сердечная благодарность Павлу Леонтьеву, Андрею Чижику, Геннадию Янковичу, Владимиру Овчинскому, Георгию Миронову, Игорю и Людмиле Труновым, Алихану Харсиеву, Елене Лория, Руслану Тамаеву, Елене Иркутской, Надежде Н. и многим другим, кто помог мне в сборе материала.

Бесценную помощь оказал мне Владимир Викторович Григорьев.

Отдельное спасибо моим редакторам Ольге Тучиной, Ксении Липановой, Юлии Раутборт, Наталье Морозовой, Татьяне Бронзовой.

И безусловно, эта книга не состоялась бы без творческой поддержки моего друга Владилена Арсеньева, который с первой минуты стал главным энтузиастом этого проекта. А также – без самоотверженной работы Светланы Губаревой, которая не только передала мне эксклюзивные права на публикацию ее истории переписки с Сэнди и подругой Мовсара Бараев, но и собирала дополнительный материал для этой книги.

Приложение

Ваххабиты

Территория Саудовской Аравии с древнейших времен была населена арабскими племенами. В VII веке на западе Саудовской Аравии, в Хиджазе, возник ислам и образовалось мусульманское государство – Халифат. Хиджаз стал священной страной ислама, в которую ежегодно направлялись мусульманские паломники для совершения религиозных церемоний в Мекке и для посещения могилы Мухаммеда в Медине.

Страны Ближнего и Среднего Востока. М., 1944

В 1745 году эмир Мухаммед ибн-Сауд, правитель небольшого княжества Дерайи в Центральном Неджде, начал объединение Аравии под религиозным знаменем ваххабизма, пуританского религиозно-политического течения в исламе, распространившегося в Неджде в середине XVIII века.

Основоположник ваххабизма Мухаммед ибн Абд-эль-Ваххаб родился в 1703 году в недждийском городе Уяйне в семье улемов (сословие мусульманских богословов-законоведов) рода Ааль аш-Шейх из племени банутамим. Готовясь стать богословом, он уже в десять лет знал наизусть Коран. Мухаммед ибн Абд-эль-Ваххаб много путешествовал, бывал в Мекке, Медине, Дамаске и Багдаде; он изучил все правоверные толки, включая толк ханбалитов – приверженцев наиболее ортодоксальной религиозно-правовой школы в исламе имама Ахмеда ибн Ханбала.

Поделиться с друзьями: