Роман о Виолетте

Он начал разучивать с ней роль Керубино. Три недели или месяц все шло как нельзя лучше, но однажды вечером Виолетта бросилась мне на шею и, покачав головой, решительно заявила:

– Я больше не хочу ходить к господину Х.

Я стал ее расспрашивать.

Произошло то, что и предвидел мой друг. Четыре или пять первых уроков учитель обходился с ученицей как с сестрой, однако мало-помалу, под предлогом, что надо научить ее согласовывать жест со словом, стал давать волю рукам, и Виолетте пришлось отбиваться от нескромных прикосновений, позволительных любовнику, но никак не педагогу.

Виолетта расплатилась за полученные уроки и прекратила эти занятия.

Нашли другого преподавателя.

Этот начал подобно своему предшественнику, и кончилось все примерно так же.

Как-то зайдя в кабинет нового наставника, она обнаружила на письменном столе раскрытую книгу, лежавшую на месте Мольера, которого они обычно репетировали.

Книга была непристойная, с бесстыдными гравюрами, и взгляд Виолетты, естественно, остановился на ней. Она называлась «Тереза-Философ».

Название ни о чем Виолетте не сказало, однако первая же встретившаяся в книге гравюра оказалась достаточно красноречивой.

Возможно, книга попалась ей на глаза случайно. Виолетта рассудила иначе и отказалась от услуг подобного наставника.

Виолетта была страстной, но не распутной. За три года знакомства мы с ней – то вдвоем, то втроем – исчерпали репертуар самых смелых любовных ласк, однако ни одной непристойности не сорвалось с ее губ.

Расплатившись со вторым преподавателем, мы задумались, как избегать впредь неприятностей такого рода.

Задача оказалась не из легких. Все обдумав, я решил подыскать педагога-женщину.

Я обратился за советом к одной своей знакомой – известной актрисе; та порекомендовала некую весьма одаренную особу, успешно выступавшую на подмостках Одеона и театра Порт-Сен-Мартена. Звали ее Флоранс. Правда, в данном случае приходилось выбирать между Сциллой и Харибдой, поскольку Флоранс слыла одной из самых пылких трибад Парижа.

Все знали, что она не желает выходить замуж и никогда не заводит любовников.

Полученные сведения я обсудил с графиней и Виолеттой.

Зная по опыту о всех неприятностях, которые несет любви рассеянный образ жизни, я ничуть не стремился расширять наш тесный союз. Но мне хотелось всячески содействовать артистической карьере своей юной возлюбленной.

После недолгих колебаний я обстоятельно побеседовал с графиней; огонек в ее глазах живо свидетельствовал, насколько взволнована она предметом нашего разговора. Итак, я склонял ее стать обожательницей знаменитой актрисы, затем представить Виолетту в качестве начинающей, в чьей судьбе она принимает участие, и, разыграв сцену ревности, строго-настрого предписать Флоранс быть сдержанной со своей ученицей.

В ту пору Флоранс была на вершине успеха – ей удалось создать сценический образ, как нельзя более соответствующий бурному разнообразию страстей, какими ее щедро наделила природа.

Графиня, не испытывая ни малейшего отвращения к роли, которую ей предстояло играть, сняла на месяц маленькую литерную ложу в театре Флоранс.

Там Одетта представала в мужском обличье – и настолько достоверно, что обмана, казалось, не раскрыл бы и Лаферрьер; ложа была устроена так, что приподняв зеленую ширму, графиня оставалась скрытой от глаз зрителей, и ее видела только актриса.

Надо признать, что Одетта была восхитительна в своем оригинальном костюме, включавшем редингот из черного бархата на атласной подкладке, брюки цвета морской волны, замшевый жилет и вишневый галстук; в сочетании с черными усиками и черными бровями она вполне могла сойти за восемнадцатилетнего денди.

Рядом с ней на стуле неизменно покоился огромный букет от г-жи Баржу, модной тогда цветочницы, и в нужный момент он летел к ногам Флоранс.

Получая в течение нескольких вечеров подряд букеты по тридцать-сорок франков, актриса наконец удостоила взором ложу, откуда они исходили.

Она обнаружила там миловидного юношу, судя по наружности ученика коллежа; он показался ей таким красивым и забавным, что у нее даже вырвалось сожаление: «Ах, не будь это мужчина!»

И на другой день, и на третий – тот же восторг со стороны поклонника, та же досада со стороны актрисы.

На пятый день в букет было вложено письмо.

Флоранс заметила его, но из безразличия к нашему полу решила, что вскроет конверт, лишь вернувшись домой.

Отужинав в грустном одиночестве, она, сидя у камина, предалась размышлениям, и тут ей вспомнилось письмо.

Вызвав горничную, она приказала:

– Мариетта, в том букете, что прислали сегодня вечером, была какая-то записка; разыщи ее.

Поскольку серебряного подноса не было, Мариетта принесла записку на фарфоровом блюде.

Флоранс развернула послание и стала читать. С первых же строк от ее былого равнодушия не осталось и следа. Вот что в нем было написано:

«Восхитительная Флоранс, пишу Вам, от стыда краснея до корней волос – не судите строго – ибо нам, жалким смертным, не миновать испытаний, назначенных судьбой. Не ждите излияний безумца, обреченного на роковую встречу с Вами. Будьте же снисходительны, каюсь – я вовсе не тот, за кого меня принимают и за кого себя выдаю: я не безумец, а безумная – и я в Вас влюблена.

А теперь поднимайте меня на смех, презирайте, отвергайте: мне дорого все, что исходит от Вас, даже оскорбления!

Одетта».

Дойдя до слов "Я не безумец, а безумная – и я в Вас влюблена ", Флоранс вскрикнула.

Она вызвала горничную, от которой у нее не было секретов, и сказала ей, сияя от радости:

– Мариетта, Мариетта, это оказалась женщина!

– Я и раньше догадывалась, – ответила горничная.

– Бестолковая! Что же ты мне тогда не сказала?

– Да боялась ошибиться.

– Ах, – прошептала Флоранс, – до чего она, должно быть, хороша!

Флоранс умолкла, словно стараясь пытливым взором проникнуть сквозь мужской наряд графини; минуту спустя она томным голосом спросила:

– Где же эти букеты?

– Госпоже прекрасно известно, что, посчитав, будто они подарены мужчиной, она велела их выбросить.

– А сегодняшний букет?

– Пока цел.

– Давай-ка его сюда.

Мариетта принесла букет.

Флоранс взяла его и, с удовольствием разглядывая цветы, произнесла:

– Роскошный букет, ты не находишь?

– Ничем не лучше остальных.

– Неужели?

– На другие госпожа даже не взглянула.

– О, к этому я не буду столь неблагодарной, – усмехнулась Флоранс. – Помоги мне раздеться, Мариетта.