Роман с Пельменем
Шрифт:
Таня объяснила ему, что у нее хотят взять интервью, а в обмен дадут сочинения. Если не будет интервью, не будет и сочинений. Что она обязана подготовить детей к предстоящим рано или поздно вступительным экзаменам. Она не властна научить их ориентироваться в дебрях хрестоматии или свободно излагать свои мысли на родном языке. Что ученики делятся на тех, кто знает язык, но не знает литературы и синтаксиса, и тех, кто знает литературу и синтаксис, но не владеет родным языком. Что готов сдавать письменный вступительный экзамен только Сережа Даниленко, который даже стал лауреатом какого-то конкурса молодых украинских поэтов и у него скоро выйдет сборник стихов. Что она может подготовить к сочинению Пельменя, если он перестанет все время спать. Но всем остальным надо просто раздать образцы, которые они должны знать назубок и уметь воспроизводить по памяти. Что
Говоря все это, Татьяна делала прическу, подводила глаза, губы и, наконец, надела платье. Платье было с завышенной талией, но модное и короткое, отлично скрывающее легкую беременность. И как нарочно, под окнами раздался шум подъехавшего автомобиля и требовательное гудение. Потом - звук открывающейся дверцы и крик: "Татьяна! Татьяна! Мы вас ждем!". Таня отодвинула стоящего на пути Пельменя, положила в сумочку пару фотоальбомов и... только ее и видели. Опять зазвонил телефон. Пельмень стоял и смотрел на него. Телефон звонил. Пельмень смотрел. Телефон звонил. Пельмень смотрел. Телефон звонил. Пельмень молча поднял трубку. Мужской голос неуверенно спросил: "Танюша?". Пельмень ответил: "Да, я вас слушаю" - "А, ты еще здесь, маленький засранец." - беззлобно произнес мужской голос: "Тогда я перезвоню позже". И раздались частые гудки. Пельмень принялся собирать вещи. Приблизительно час ушел на упаковку рюкзака, сумки и двух кульков. Потом еще час ушел на записку. Но во время смятения чувств Женя всегда предпочитал неизреченно молчать, зная по опыту, что любое слово может быть обращено ему же во вред. А уж если оставлять какие-либо письменные свидетельства, надо быть готовым ко всему. Могут, например, поисправлять ошибки. Таня, может быть, не станет, а мамаша когда-то так сделала. Пельмень взял все свои каракули, положил в пепельницу. Поджег и стал смотреть на пламя. Вдруг распахнулась форточка, и порыв ветра разбросал горящие клочки бумаги по кухне. Пельмень стал топтать их ногами. Погасил. Выбросил в мусорник. Подмел. Плеснул сверху чашку воды, чтоб расплылись сохранившиеся строки. Подумал. Вынес мусор. На лестнице осторожно посмотрел из коридорного окна во двор. По всем приметам, любопытствующих прохожих и неподобающих машин там не было. Пельмень взял вещи и ушел навсегда. Вместе с ним ушла безо всякого повода и поводка худая кошка Эмма, потому что ей нравилось, как он ее мучает.
БОЛЕЗНЕННЫЙ СОН ПЕЛЬМЕНЯ
В осиянной солнцем долине Таэты стояли пары. Их нежные уши трепетали на ветру, как лепестки альквазируса.
Близился вечер. Повис дождь. Тогда между рядами растущих паров пронесся Странник. Он двигался легко и стремительно, как несущий его ураган, торопливой поступью. Его уши и мокрый лохматый плащ были черны, голос - хрип и тревожен. Он задел Орана во время движения, легко, даже не заметив.
И узнал Оран, что он отцепился. Мог теперь он, как черный Странник, скользить между паров, растущих, подобно цветам альквазируса, задевая их локтем. Мог теперь причинить им боль, если случайно его обидят. Сжал кулаки Оран: нет ли уже у него обидчиков?
И пошел Оран мстить за обиды. Был он юн и зависим. Стал жесток. Никого не любил Оран. Никого не жалел. Не пришло ему время быть мудрым, и был он не так слаб, чтобы слушать советы.
И скользил Оран. И убил много паров, пока оставшиеся в живых не отцепились тоже и не погнались за ним по рассветной Таэте.
Легко мчался привычный Оран. Тяжко и хаотично двигались пары, и не догнать бы им злодея, когда бы не горы, окружающие Таэту священным квадратом.
Горы Таэты привыкли быть недоступными. Навевали ужас мертвые горы, похожие на скелеты засохших паров, с длинными рядами блестящих глаз, словно состоящих из застывшей воды. Некоторые глазницы их были пусты. По иным пробежала цепь лучистых тещин, как по листьям высоких растений.
Не убоялся священных гор отважный Оран.
Каплею вязкой тэны вскользнул он в открытый рот таинственной Эйны, куда не скользили раньше пары, ибо вот он, первый, кто отцепился.Но и покрытые гневом пары забыли о страхе, который внушала им тайна Эйны, ибо мертвые тени, недавно обретшие там жилище, вселили неистовство в праведных. Взошло светило. Некуда деться преступнику. И взял он острый сколок того, что подобно было застывшей воде, но не плавилось от тепла рук, и занес его над головой - так, чтобы можно было наносить им удары.
Пары приблизились. И стал Оран наносить удары острым сколком, не глядя на лица, так что рот Эйны наполнился ранеными и неживыми парами. Сам же Оран, отгородившись от тех, кто гнался за ним, понесся по правильно расположенным прямоугольникам в самую сердцевину Эйны, где встретил он Странника.
"Возьми меня с собой, Странник, - стал просить его Оран, - нет места мне теперь на Таэте." Но Странник его не послушал и продолжал свой путь.
"Странник, Странник, когда ты толкнул меня локтем, то я отцепился и стал преступником," - закричал Оран, схватив его за черный край плаща.
"Так что же ты думаешь, этого достаточно, чтобы взял я тебя?" насмешливо сказал ему Странник, едва обернувшись.
Но Оран все двигался за Странником, продолжая держать его за черный край плаща и крича ему в уши, чтобы он взял с собой Орана. Наконец, Странник остановился. И тогда их догнала Ульфида, прекрасная, как толота, что раньше росла рядом с Ораном и потому годилась ему в жены. Испугалась она, что Странник заберет от нее ее суженого и стала кричать так: "Странник, Странник! Возьми и меня с собой, раз ты забираешь Орана!"
Но глупый Оран сказал ей: "Что ты хочешь от меня, Ульфида? Уходи. Ты все время росла со мной рядом, и ты мне надоела. Теперь я отцепился и хочу другую, которая росла далеко и которой я никогда не видел." Заплакала тогда Ульфида: "Что же делать мне, если мой суженый ищет другую? Как можно любить того, кого никогда не видел?"
Оран был не очень стройный пар, в нем текли соки парьев, и по закону ему полагалась жена хуже Ульфиды. Но рядом не росло других дани, и он не знал, что Ульфида красива. А Странник был мудр и видел много дани, и потому сказал так: "Ты красива, Ульфида. Прекраснее мамбра и толоты. Стройнее лизии и кипариса, которых не видели на Таэте. Этого достаточно, чтобы взял я тебя." - И он подхватил Ульфиду за нежно-зеленые уши и унесся с последним ветром.
Оран проводил их досадливым взглядом. И стал громко ругать черного Странника, который зачем-то взял с собой глупую дани Ульфиду и не захотел взять его, отважного и свободного пара. Летевшие за Ораном пары отстали. Наверное, потеряли след, ибо высох сок на серых прямоугольниках. Или они заблудились во чреве Эйны, когда нельзя стало видеть ее глазами долину Таэты. Хотел Оран скользуть из Эйны в пустую долину, но понял, что теперь ему уже не отцепиться...
Последняя глава. ОКОНЧАНИЕ БИТВЫ С ПЕЛЬМЕНЕМ
... но конечно, потом вернулся. Потому, что Таня не перезванивала. А у него пропала ценная ручка - с золотым пером, подарок будущего тестя. В конце-концов, отступать было некуда - если бы Евгений Пельменников бросил свою женщину, когда она ждет от него ребенка, это бы значило, что он подлец. Опять-таки, мама с кошкой не поладили. Мать злобно пинала кошку, когда та лезла под ноги, а кошка подкрадывалась в темноте и неожиданно кусалась.
Раздобурдин успел уже обо всем проведать, и он тоже сказал: "Евгений, ты, кажется, собирался жениться? Ну так женись. А я сделал предложение Елене, так что можешь на меня рассчитывать." Экзамены прошли нормально, Пельменю выдали аттестат со всеми пятерками. Маричка была очень против него настроена. Хотя Валик не проявлял себя хорошим семьянином, она полностью глядела на мир глазами мужа, а муж на Женю сердился. Таня позвонила Джокеру, чтобы пригласить его на свадьбу в качестве свидетеля. Но с трех гудков он не взял трубку, а это означало: не судьба.
Накануне свадьбы Пельмень вертелся, как белка в колесе. Он принес роскошное белое платье с красной отделкой, с завышенной талией и длинным шлейфом. Часть времени он проводил у себя дома, где на средства Раздобурдина был затеян грандиозный ремонт. Помогал, руководил и уговаривал мамашу, чтобы она не корчила из себя женский тип, воспетый русской классикой. А мамаша плакала и говорила, что приносит себя в жертву. Зато она милостиво разрешила пригласить на свадьбу старого Вяземского - отец все-таки.