Роман с призраком

— Да, Джон. Я никому не скажу.

Когда моя голова наконец прояснилась, я спустилась вниз, села у окна и посмотрела на улицу. Через дождь проглядывались первые следы наступающего утра, но даже этого мои глаза почти не замечали. Из задумчивости меня вывел стучавший в стекло дождь, и я не удивилась, обнаружив, что сижу вот так уже довольно долго. Смутно в потемках моей памяти воскресло, как я нашла путь вниз и, пошатываясь, устало села на этот стул с прямой спинкой. Из комнаты улетучилось тепло, она мне сейчас казалась неуютной, холодной и серой, как и пропитанный водой мир за окном. Мне было не по силам вынести такую ночь. И дело не только в том, что я стала свидетельницей всех этих событий, а в том, что я пропускала все это через себя. Оказавшись беспомощной жертвой, я воспламенялась страстями, которые существовали лишь во время этих странных чередований времен. Почему так происходит, ведь я способна отгородиться от влияния живых людей, но против мертвых, похоже, у меня не было никакой защиты. Сколько мне еще придется страдать, пока меня не оставят в покое? Если меня вообще когда-либо оставят в покое. А ведь с другой стороны, желала ли я этого?

Я устало поднялась и потащилась к газовому обогревателю. Бабушка скоро встанет и снова начнет жаловаться на неисправные трубы и еще на что-нибудь. Чтобы избавить себя от необходимости еще раз выслушать сетования на плохое качество товаров, выпускаемых в наши дни британской промышленностью, я зажгла газ, поставила его на минимум и отошла. Наконец я почувствовала, как подо мной прогибается диван, и опустила голову на подушку.

Захочется ли мне когда-нибудь покинуть этот дом и вернуться к прежнему существованию? Как уйти от полюбившейся мне Дженнифер или возбуждающей близости Виктора? Даже безумные выходки Джона и страдания Гарриет встряхнули меня. Неужели сказывались их волшебные качества, их способность пробудить во мне чувства, которые я раньше никогда не испытывала?

Короткие эпизоды из прошлого действовали на меня, как наркотик. Переживая страдания своих предков, хотя они и причиняли мне боль, я жила по-настоящему. Тогда как промежутки между встречами с прошлым, когда я была предоставлена самой себе и лишена вспышек эмоций усопших родственников, становились бесконечной неизвестностью. В это утро время тянулось мучительно долго. Я часто посматривала на часы и каждый раз удивлялась, что пять минут могут показаться целым часом. Бабушка не приходила. Когда к восьми часам бабушки все еще не было и наверху не слышалось никаких передвижений, я решила проведать ее.

Видно, в доме был страшный холод, так как волосинки на моих руках торчали, а ногти посинели. Но я его тем не менее не чувствовала.

Я остановилась наверху лестницы и прислушалась. В спальне бабушки не было слышно ни звука.

Меня охватило беспокойство, ведь бабушка очень плохо выглядела вчера. Я постучала в дверь. Она не откликнулась.

— Бабуля? Бабуля, ты там?

Она не отозвалась. Я тихо толкнула дверь и заглянула внутрь. В комнате было совсем темно и тихо. С нарастающей тревогой я вошла в комнату, наткнулась на какую-то мебель и наконец раздвинула занавески. Кровать была пуста.

— Да, дорогая?

Я отшатнулась к туалетному столику.

— Бабуля!

— Дорогая, я была в ванной. Разве ты меня не слышала?

От ее неожиданного появления у меня сердце подпрыгнуло. Сейчас оно забилось неравномерно.

— Нет, я тебя не слышала. Я даже не слышала, как ты встала.

— Да, я подумала, что ты, может быть, еще спишь, и не хотела тебя разбудить. Как ты сегодня чувствуешь себя? Я вижу, ты на ногах и уже оделась.

— Да… — я стала заикаться. — Я чувствую… себя хорошо. Боже, как ты меня испугала.

— У тебя нервы взвинчены, дорогая. Мне это не нравится. Спустимся вниз и попьем хорошего горячего чайку, да?

Внизу я снова села у окна и уставилась на незатихающий ливень. Действительно, в словах бабушки содержится горькая правда. Мои нервы взвинчены. Это еще мягко сказано. Они туго натянуты и, чего доброго, вот-вот лопнут. А чего еще можно было ожидать? Я не спала, почти не ела. Сначала я провела ночь вместе с любимым Виктором, желала его и понимала, что мое желание невыполнимо, затем с Гарриет, вспомнила ее страшные испытания, и наконец с Джоном, собиравшимся бежать от своих кредиторов. За одну ночь я прожила целую жизнь.

— Черт возьми, не понимаю, что с тобой случилось. Я совсем извелась, правда. Смотри, какой дождь. Как в такую погоду вызвать врача?

— Бабуля, мне не нужен врач. Немного… чаю, и все будет в порядке. Спасибо. — Я через силу выпила сладкой заварки и чуть не подавилась. Однако съесть гренки у меня не хватило сил.

— У тебя снова желудок не в порядке?

— Нет! — Боже, я точно не смогу проглотить эту ужасную белую жидкость. — С животом… у меня все в порядке. Просто… все дело просто…

— Пожалуй, надо принести тебе вишневой наливки, укутать и посадить перед огнем. Тебе надо согреться. Ты до смерти замерзла! Только взгляни на себя!

Бабушка наклонилась и потрогала мою руку.

— Какой ужас! — завопила она. — Пусть бог ослепит меня, если ты не замерзла, как мертвец!

Я взглянула на свои руки.

— Удивительно, что ты еще не прихватила воспаление легких! Как ты можешь выносить такой холод? По радио говорили, что температура понижается. Здесь точно минус один градус! У меня поверх джемпера четыре кардигана, и я все равно дрожу! А ты почти голая. Не знаю, как ты это выдерживаешь!

«Все дело в этом доме, — сердито подумала я. — Он хочет, чтобы я умирала медленной смертью…»

Мы сидели перед огнем, и, хотя я была укутана и страдала от жары, мне пришлось молчать, чтобы успокоить бабушку. У меня теперь страшно зудели ноги, и с обожженных мест слезала кожа, но я молчала, чтобы не встревожить бабушку. Бабушка пыталась напичкать меня разными бальзамами, но ничего не лезло в горло: ни вишневая настойка, ни горячее молоко, ни чай, ни похожая на мел белая жидкость из бутылки без этикетки. Стоило мне только учуять запах любой из этих жидкостей, как приходилось отворачиваться и давиться. Наконец бабушка только покачала головой и принялась за вязание. Так мы просидели целый день.

К вечеру бабушка отогрелась так, что решила пойти на кухню и приготовить небольшой ужин. Я удивлялась и считала, что совершала подвиг, машинально жуя и глотая, не чувствуя вкуса еды. Съев больше, чем за предыдущие часы, я почувствовала, что меня клонит ко сну. Несмотря на взвинченные нервы и путаницу в мыслях, я поддалась воздействию тепла, толстых одеял и тяжелой еды.

Проснувшись, я первым делом взглянула на часы. Они показывали девять. Бабушка мирно дремала в своем кресле. Гроза за окном не унималась, в углу комнаты горела лишь одна лампа и отбрасывала нимб рассеянного света. Он падал на Джона, стоявшего у камина. На мгновение мы остались одни, я и Джон Таунсенд, и мне в голову пришла мысль: «Как несправедливо поступила природа, сделав его так мало похожим на Виктора».

Однако едва заметные фамильные черты сохранились. Большой нос, массивная челюсть, бороздка меж бровей. Джон Таунсенд сам по себе был красивым мужчиной, но он не обладал той загадочностью и силой, которая расположила меня к его брату. Джон был слабее и посредственнее, он, вероятно, догадывался о том, как сильно проигрывает рядом с братом.

Джон нервничал и каждый раз, когда смотрел на часы, бил кулаком по ладони другой руки. Было видно, что его охватило нетерпение, глаза выдавали волнение. В комнату скользнула Дженни, осторожно затворила дверь, и я заметила, что она несет саквояж. Взяв у нее из рук саквояж, Джон сказал: