Роман в формате хэппи-энд

Эти три рассказа как две капли воды походили на первый, прочитанный мною. Изменились имена и место действия, в остальном, автор использовал уже опробованный сюжет: хорошенькая стерва упивается своей властью над мужчинами и жестокостью по отношению к ним. Причем явная психическая неуравновешенность преподносится автором как идейная позиция и даже как особый женский шарм.

Мысленно вижу вашу улыбку. Вы считаете, что я несправедлив к невинным опусам Федякиной. Что к ним нужно относиться терпимо и с юмором, как к некому курьезу, преувеличению, почти что шутке. И что некоторым эти рассказы даже нравятся… Например, вашему шефу, владельцу издательства.

Должен сразу сказать, что я с вами не согласен. Более того, считаю идеи Федякиной опасными и боюсь их.

Может быть, дело в моем личном печальном опыте. Когда живут вместе два человека, живут в убеждении, что все у них в порядке, и они — отличная семья. Они встречаются с друзьями, читают книги, ходят в театры, путешествуют … Любят своего ребенка… А потом у одного из них, а точнее, у одной, как–то незаметно появляются новые подруги, которые, вроде бы вот так же невсерьез, шутя, излагают идеи, которые исподволь проповедует Федякина… О том, что женщина должна любить и баловать только себя… Быть хитрой и расчетливой по отношению к мужчине… Заботиться в основном о нарядах и украшениях… Все дни заниматься ненужными дорогими покупками… Короче, быть проще, а все остальное — высокие порывы, долг, совесть, великодушие, милосердие — воспринимать как выдумки эгоистов–мужчин, которые только и думают о том, как бы попользоваться женским телом, ничего за это не заплатив.

И поначалу эти новые подруги — личная жизнь которых почему–то куда как далека от идеала — кажутся какими–то карикатурными персонажами, которых не то что бояться, а принимать всерьез смешно… И вы смотрите на новое увлечение жены сквозь пальцы. Но очень скоро выясняется, что дамы эти — крайне опасны, а их идеи очень легко овладевают женскими умами. И вы сначала пробуете смеяться, потом что–то объяснять, потом бороться — но уже поздно. Потому что становится ясно: некогда близкие люди утратили способность понимать друг друга — они разговаривают на разных языках…

Так что, если хотите, воспринимайте то, что я пишу, как полемику с вашим любимым автором. Не знаю как ей, а мне кажется, что люди в любой ситуации должны, прежде всего, оставаться людьми.

С наилучшими пожеланиями,

Ростовцев Сергей Александрович

«Ростовцев и партнеры»

Тел.\факс: [phone]

Дочки–матери

Выйдя в конце дня с работы и оглядев весеннюю улицу, Маша почувствовала, что домой идти совсем не хочется. «Это из–за дочери, — поняла она, — из–за Ксении“.

Дочери недавно исполнилось четырнадцать, и Маша с ужасом поняла, что рядом растет совсем чужой человек. Который ничем не интересуется. Книг не читает. Целыми днями слушает ужасную музыку, которую и музыкой–то не назовешь, и щелкает программами телевизора. Разговаривает на своем собственном непонятном языке. И на родителей смотрит с презрением.

Перед днем рождения дочь окрасила волосы в фиолетовый цвет, а ногти — в зеленый. «Зачем ты себя изуродовала?!» — «Так прикольно». — «С тобой же стыдно идти рядом!» — «А ты не ходи! Тебя никто не просит!» И так во всем. «Пойдем с нами в театр». — «Не хочу». — «Почему? Ты же раньше любила». — «Не прикольно.» — «А кроме «прикольно» ты какие–нибудь слова знаешь?» — «Конечно!» — «И какие?» — «Клёво!»

Маша тяжело вздохнула, вспоминая этот разговор, и пошла пешком, не к метро, как обычно, а через мост и Стрелку, на Петроградскую сторону, по Большому проспекту, а потом налево, через проходные дворы и скверики, в улочки своего детства.

На днях Маша случайно увидела дочь вдвоем с мальчишкой. Коротко стриженный, с дерзкими глазами, в мешковатых штанах и нелепом балахоне. В общем, из этих… Мальчишка по–хозяйски нагло держал руку на плече Ксюши.

«С ним ты встречаться не будешь!» — кричала дома Маша. «Нет, буду!» — «Только через мой труп!» — «Посмотрим! И вообще, оставьте меня в покое! Ненавижу вас!»

«Ненавижу»! Думала ли когда–нибудь Маша услышать от собственной дочери такие слова!

Маша перешла трамвайные пути и оказалась в знакомом переулке. Вот сквер с холмом старого бомбоубежища, вот клуб с кинозалом и тиром, вот знакомая с детства арка… Маша вошла во двор и с удивлением обнаружила, что внутри почти ничего изменилось. Тополь, забор котельной, металлические контейнеры с мусором, скамейка в тени акации…

На скамейке сидела долговязая фигура, которая вдруг показалась Маше знакомой.

— Лешка! — приглядевшись, удивилась она. — Леннон!

Фигура обернулась, прищурилась и узнала ее.

— Мэри! Ты ли это! Вот фарт! А я смотрю, что за герл знакомая.

Перед Машей на скамейке сидела ее первая любовь.

Маша не верила своим глазам. Лешка был в точности таким, как двадцать лет назад: истертые джинсы, длинные волосы, лента на лбу, холщовый мешок. Только лицо… Как пошутил бы Машин муж, страстный автомобилист, появились явные следы износа.

— Лешка… Целая жизнь прошла. А ты… Все еще здесь… Это чудо!

— А что со мной будет, — рассмеялся Лешка. — Живем все там же, я и мазер. А ты стала такая… — он с почтением оглядел Машу. — А была… — он легкомысленно махнул рукой.

Маша небрежно пожала плечами — во внешности женщины главное стиль. К сожалению, уходят годы и годы, чтобы это понять.

В четырнадцать лет Маша с ужасом поняла, что растет некрасивой, худой, с длинными руками и ногами. Мальчишки–одноклассники, с которыми она всегда дружила больше, чем с девчонками, начали влюбляться, бегать на свидания, а на нее не обращали ровно никакого внимания. Точнее, обращали, но как на приятеля, своего парня. Которому можно все рассказать, спросить совета, поручить передать записку. Это было ужасно.

А родителям не было до Маши никакого дела. Они вечно обсуждали в какие–то скучные заботы: работа, деньги, ее учеба, поступление в институт. Машины проблемы они считали детскими глупостями.

Леннон был неподражаем. Тогда все были немного хиппи, носили длинные волосы и потертые джинсы, дерзили взрослым и не подчинялись их порядкам, но Леннон… Его походочка, его сленг… Взрослые считали его совсем пропащим.

Наверное, с Машей он стал дружить из оригинальности…

Теперь Маша вглядывалась в Леннона и не понимала, что ей могло в нем нравиться двадцать лет назад и чего боялись взрослые. Перед ней сидел смешной взрослый мальчик, не пожелавший расстаться с лентой через лоб, с холщовым мешком и словечками — атрибутами подросткового возраста.

— Столько лет… — сказал он. — А помнишь, как ты слиняла из дома?

Маша грустно улыбнулась. Как же, этого она никогда не забудет. В тот вечер они допоздна просидели с Ленноном на батарее в чужом подъезде. Леннон разворачивал жизненные планы: он выучится играть на гитаре, станет музыкантом, будет писать песни и ездить с концертами по всей стране. «А я буду ездить вслед за ним», — зачарованно думала Маша.

А в это время родители сбились с ног, разыскивая ее. В том числе и потому, что она ушла с этим ужасным Ленноном. Когда Маша, наконец, пришла домой, мама была на грани истерики, потеряла контроль над собой и ударила Машу по лицу. Мир рухнул, Маша схватила пальто и убежала. И в двенадцатом часу позвонила в дверь своего рыцаря — ей казалось, что только он сможет понять ее и утешить. А рыцарь, увидев ее на пороге, страшно испугался. С опаской оглядываясь на дверь комнаты, из–за которой слышался голос его матери, стал теснить Ксюшу на лестницу. «Завтра, завтра поговорим», — сердито шипел он.