Романовы. Пленники судьбы
Шрифт:
В конце 60-х годов XVII века в Москве, в Немецкой слободе, подвизался в качестве лютеранского пастора Иоганн Грегори (†1675) – пасынок немецкого врача Лаврентия Блюментроста (1619–1705), который с мая 1668 года являлся лейб-медиком Царя Алексея Михайловича. Этот самый пастор Иоганн при своей кирхе учредил школу для детей православного и лютеранского исповеданий, при которой основал домашний театр для представления пьес духовно-нравственного содержания. Для Москвы того времени то была редкая «диковина», о которой Царю и поведал всесведующий Артамон Матвеев.
Самодержец пожелал, чтобы пастор Грегори «учинил комедию, а на комедии действовать из Библии книгу Есфирь и для того действа устроить хоромину вновь» (в селе Преображенском). Грегори вместе с учителем приходской
Прежде чем отправится на представление, Царь долго беседовал со своим духовником, который в итоге одобрил намерение «смотреть комедию». Царь руководствовался правилом, которое стало новой русской поговоркой, с которой начиналось его книга о соколиной охоте: «Делу время, а потехе час».
Невиданное дотоле на Руси зрелище очаровало Царя, следившего за ходом пьесы в продолжение почти 10 часов непрерывно; он щедро наградил комедиантов и Грегори, который получил «40 соболей во 100 рублев, да пару в восемь рублев». Спустя некоторое время Грегори и комедианты «Артаксерксова действа» «были у Великого Государя у руки и видели его светлые очи»…
В последние годы жизни Царь увлекся европейской музыкой. 21 октября 1674 года Алексей Михайлович устроил для себя и ближних людей пир, который сопровождался очень необычной потехой: «Играл в арганы немчин, и в сурну (то же что зурна), и в трубы трубили, и в суренки (маленькие дудочки) играли, и по накрам, и по литаврам били ж во все». Самым необычным в этом царском веселье было то, что некий «немчин» (немец) играл на органе, звуки которого в царском тереме никогда не звучали. Орган считался отличительной особенностью католической мессы, а потому инструментом «нечистым», «зазорным» и «позорным». Однако Самодержец всея Руси имел право быть выше распространённого мнения.
Несмотря на любовь к иностранным «диковинам» и «забавам», Царь оставался русским во всем, что касалось духовно-нравственных устоев русского православного миропорядка. Здесь никаких отступлений и послаблений чужестранцам и чужеверию не допускалось до самого конца царствования.
Период его правления – 31 год – не явился временем безмятежного покоя ни для страны, ни для правителя. Изнурительная войны с Польшей (Речью Посполитой) в 1654–1667 годах и Швецией в 1656–1658 годах, народные мятежи – Соляной бунт 1648 года, Медный бунт 1662 года, как и антиправительственное движение под руководством донского казана Степана Разина в 1670–1671 годах, – стали испытанием на прочность и государственного устроения и компетентности власти.
С эпохой Алексея Михайловича неразрывно связано и одно ещё потрясение русского национально-государственного бытия, имя которому – Раскол. Начавшись по частному поводу, касавшемуся обрядовой стороны церковного священнодействия, постепенно расширяясь, противостояние между нововерами и староверами начало приобретать характер непреодолимого и тотального противостояния. Хотя численность староверов в общей массе населения была невелика (около ста тысяч), но их фанатическая приверженность своим обрядовым церковным принципам была столь нерушима и неколебима, что возникала угроза духовной основе Русского государства – Православию.
Фактического же «раскола» Церкви тогда не произошло, хотя умозаключения противоположного свойства часто встречаются на страницах исторических сочинений. Однако потенциальная и вполне серьёзная угроза подобного развития событий существовала. По существу своему, точнее всё-таки говорить не о «расколе», а об «отколе» части православного социума от единого национально-церковного организма, поставившего некое «умозрение» выше и значимее соборно-церковного волеизъявления.
Царь Алексей первым из русских правителей гласно провозгласил защиту Вселенского Православия от притеснений иноверцев не только как сокровенное чаяние своей души, но и как высшую установку царского служения. В 1656 году перед лицом Антиохийского
Патриарха (1647–1672) Макария произнёс: «Я боюсь, – говорил Царь, – что Всевышний взыщет с меня за них (гонимых православных. – А.Б.), и я принял на себя обязательство, что, если Богу будет угодно, я принесу в жертву своё войско, казну и даже кровь свою для их избавления». Подобный обет – наглядное проявление вселенского мироощущения вождя Третьего Рима.Личность Царя Алексея Михайловича являлась эпонимом эпохи. В нём замечательно, порой до причудливости, переплетались и совмещались черты старомосковского человека, преданного всей душой, порой до самозабвения, «старине», обычаям и нравам былого, но одновременно открытого всему новому, особенно в областях текущего государственно-бытового жизнеустроения.
Во второй половине XVII века наблюдалась трансформация всей системы русской религиозной культуры; возникает светская литература, в том числе поэзия, зарождается светская живопись, а при Царском дворе устраиваются первые «комедийные действа».
Царь был до самой смерти человеком чрезвычайно любознательным. К своему же царскому служению относился неизменно требовательно и щепетильно. Он не признавал в любом государственном служении «мелочей»; всё являлось значимым и чрезвычайно серьёзным. Он не сомневался, что Господь на Страшном суде спросит с каждого и за его личное благочестие и за его службу.
Алексей Михайлович являлся богобоязненным, милосердным и добросердечным человеком. Первым из Русских Царей нарушил традицию и стал собственноручно подписывать документы. Ему приписывается и ряд литературных сочинений: «Послание на Соловки», «Повесть о преставлении Патриарха Иосифа», «Урядник сокольничья пути» и др. Сохранился и целый комплекс (около ста) личных посланий Царя различным лицам. Кроме того, Алексей Михайлович известен и как гимнограф, автор распева стиха «Не тебе Пресвятая Богородице диво».
Алексей Михайлович в полной мере осознавал свою Царскую миссию как духовно-подвижническую. В послании своему сподвижнику князю Н.И. Одоевскому (1602–1689) в 1652 году Самодержец выразил сокровенное, признавшись, что молится ежедневно Всевышнему, чтобы Господь Бог даровал бы «людей Его рассудить в правде, всех равно».
Правда Божия – вот смысл, путь и ориентир для человека, но и для государства. В подобных сентенция слышится и отголосок мечтаний Первого Царя Иоанна Грозного о превращении Руси в обитель христианско-монастырского благочестия, но вместе с тем и голос духовного пастыря.
Нельзя принять за полностью достоверные встречаемые в литературе утверждения, что Русь стала «Святорусским Царством». Она им не стала и стать не могла. Но если и существовал в Русской истории период, когда сакральные эталоны и земные упования приблизились друг к другу в максимально возможной степени, то это – годы правления Царя Алексея Михайловича. При нём Закон Сакральный и закон земной находились в полной смысловой гармонии, причём закон формальный, государственный весь был пронизан духовной интенцией. Защита и отстаивание церковного установления и церковного священнодействия ставились первее и выше всех прочих государственных интересов. Это в полной мере отразил выдающийся универсальный правовой свод той поры – Уложение 1649 года.
Русь позиционировала себя Государством-Церковью, где воцерковлённость жизни была всесторонней, где духовные приоритеты безусловно преобладали, а любые выступления против Веры и Церкви квалифицировались как первостатейные преступления.
…Один из современников заключил, что «Алексей Михайлович такой государь, какого желают иметь все христианские народы, но не многие имеют».
Царь Всея Руси Алексей Михайлович тихо почил в ночь на 30 января 1676 года в возрасте 47 лет и был погребён в церкви Святого Архистратига Михаила (Архангельском соборе) Московского Кремля. Перед кончиной он благословил на Царство сына Фёдора (1661–1682), приказал отпустить на волю всех заключённых и сосланных, а должникам простить их долги. Это была кончина благочестивого православного монарха, оставившего светлый след в памяти народной.