Романс о великих снегах (сборник)

Подвольский на моторной лодке возвратился к избе. Картина, которую увидел он, была ужасная, но ничего другого Жора здесь увидеть и не предполагал: кругом избы валялись разнокалиберные, пустые бутылки, блестели, как отстрелянные гильзы вокруг батареи, возле которой когда-то бойцы приплясывали в раскалённых песках Афганистана.

Водка – зло, только наркотик – зло куда страшнее. Вот пришлось клин клином вышибать: нужно было уйти в продолжительный, глухой запой, чтобы избавиться от наркотической зависимости. Дело, конечно, рискованное, только выбирать не приходилось.

В дымину пьяного Орфея привезли домой, пивком стали отпаивать, потом он сходил в русскую баню, перешёл на квас, на чай, и через несколько дней поутру появился в горнице – как заново рождённый.

– Всё, командир! – твёрдо сказал. – Будем жить!

Много лет с той поры миновало. Руслан женился, дом построил и теперь воспитывает пару синеглазых ангелочков.

* * *

Жизнеутверждающую эту сказку Красный Тюльпан всё чаще вспоминал. И всё крепче становилось в нём желание такую же сказку сочинить для себя.

После кошмарного плена и рабства умишка у него поубавилось – вытрясли черти и выбили, но всё-таки ума хватило, чтобы понять, что он не Бог и не может людей карать.

«Я со своею прошлой жизнью расквитался! – сказал он себе. – Теперь нужно думать о будущем!»

Он мечтал уехать куда-нибудь подальше. Он знал, что в мире существует одна-единственная страна, в которой есть Министерство Счастья. Эта страна – Королевство Бутан.

Где-то в Гималаях находится она, где-то между Индией и Китаем. В этом Королевстве леса не вырубаются и не продаются по дешевке – не то, что в России. Там леса высаживаются, там охота запрещена, там никто не воюет ни с кем.

«Вот куда уехать бы и работать там министром счастья!» – мечтал Красный Тюльпан. Но уехал он недалеко – за два перевала от своего родного патриархального городка.

Летом, побродяжив по тайге, он присмотрел очаровательное место, добротную избу отгрохал на пригорке – через открытую дверь и в окно глядят голубые предгорья, пахнет мятой, земляникой, чабрецом, река на перекате с боку на бок шумно перекатывается. Красота. Покой. Под вечер сядешь на крыльцо, прислушаешься – мать моя родная, ну, до чего же тихо. Тихо так, что даже слышно, как муравей по своей дорожке топает – муравьиная горка на старом пеньке под окном.

В соседней деревне Красный Тюльпан нашёл себе красную дивчину – готовилась родить ему наследника. Вот как раз для них – для молодой жены и для дитёнка – он построил хоромину. И даже деревья для них посадил – черёмуху, калину притащил из тайги для красоты и для ягод. В закромах у него имелось кое-какое оружие с боеприпасами, но Красный Тюльпан дал себе зарок ничего живого не истреблять. «Вот мы говорим: здоровый, как бык! – думал он. – А бык, он ведь питается только травой!»

Исходя из этого, Красный Тюльпан стал искать по тайге съедобные травы, грибы и ягоды. А потом увлёкся – или что-то в голову вступило – начал за такими кореньями охотиться, с помощью которых надеялся приготовить эликсир вечной жизни, или, по крайней мере, прожить ещё годочков сто, воспитать детей, увидеть внуков.

Он теперь с надеждой и великой радостью думал о будущем.

В это время прошлое, как нельзя некстати, догнало его – прошлое всегда нас догоняет, кого-то раньше, кого-то позже.

Случилось это в середине лета. После полночной грозы Красный Тюльпан ощутил неясную тревогу – сердце во сне вдруг защемило, припалило тревогой. Он проснулся и долго лежал в тёплой горнице, глядел в окно, где звёздочка подрагивала. А потом ему стали мерещиться какие-то шорохи, тени под луной по берегу переползали…

«Нервишки!» – хотел он себя успокоить, но глубинное чувство тревоги не отпускало душу. И неспроста.

Туманным утром бойцы областного «ОМОНа» окружили новую избу, стоящую на поляне среди сосняков. Окружили его, обложили как волка. И в тишине кто-то властным голосом закричал в мегафон – предложили сдаваться и выходить поднятыми руками. В мегафон кричали для порядку, никто и не думал, что он будет сдаваться.

И вдруг он вышел на крыльцо и дальше, на поляну. Вышел, зажимая в руках две гранаты над головой.

Ему в ту минуту стало жалко до слёз новую добротную избу, своими руками построенную. Жалко, если взорвут или спалят. А так – если он примет бой в горах или в тайге – изба останется. Человек ведь должен после себя оставить дерево, сына и дом. Деревьев он предостаточно тут посадил. Сынок скоро будет, подруга сказала. А дом уже есть – заходи и живи.

Охотник с беркутом

Богиня Флора и богиня Фауна – друг напротив друга – эти изваяния давненько забронзовели на институтском дворе. И всякий раз, когда весна входила в город – у богини Флоры зацветал бронзовый венок на голове, в руках распускались цветы, а под ногами травка изумрудилась. И богиня Фауна, покровительница животных, богиня лесов и полей, каждую весну преображалась – бронзовые птицы, дикое зверьё оживали вокруг. Невероятно? Да, так не бывает. Но именно так своим студентам говорил седовласый профессор столичного института.

– Печально, дорогие мои, то, что с каждою весной в руках у Флоры всё меньше цветов, – кручинился профессор. – А в окружении Фауны все меньше птиц, животных и зверья.

– Так ведь они же бронзовые, – с галёрки подсказал Василий Крутояров. – Цветной металл теперь в большой цене. Пушкина уже с Тверского спёрли!

Аудитория захохотала. Профессор переждал этот весёлый взрыв.

– Пушкина увезли на реставрацию. – Профессор поправил очки. – Хотя такие времена, что и сопрут. «Люди гибнут за металл. Сатана там правит бал», как поётся в опере «Фауст».

Вот почему я за наших богинь беспокоюсь.

– Охрану выставлять пора, – опять с галёрки загудел Василий Крутояров, которого однокурсники прозвали –Асилий потому, что у него любимое словцо: «Осилим!».

Профессор хотел что-то сказать, но передумал.

– Не будем отвлекаться, дорогие мои. Сейчас за окнами весна, а летом у вас будет практика. И разъедетесь вы, разлетитесь по разным уголкам нашего великого Отечества. И практика ваша, увы, будет связана с печальным пополнением Красной Книги, а может быть, даже и Чёрной…

– А кто куда поедет? – вразнобой заговорила аудитория. – А можно самому местечко выбрать? Да ну и что, что трудно, мы это дело осилим!

Занятия после полудня закончились, студенты разбрелись кто куда – весна манила на вольный воздух. В садах и парках молодой листвой шелестели берёзы, липы и дубы, на клумбах живыми огоньками загорались гвоздики, тюльпаны. По утрам, когда ещё относительно тихо, воздух позванивал голосами синиц, поползней, зябликов. И всё-таки весна в Москве какая-то не настоящая, не полнокровная, со всех сторон зажатая асфальтом, железобетоном. Даже птицы здесь казались не настоящими – голуби, синицы и воробьи безбоязненно принимали подачку с ладони. А птица дикая, она ведь не только пугливая, она ещё и гордая, не будет пресмыкаться. Так, по крайней мере, думал Крутояров, двадцатилетний студент Асилий, москвич по рождению, но по группе крови – сибиряк.