Романы. Рассказы

Мурад коротко рассказал все и попросил спасти их.

— Сколько вас? — спросил Теоредис.

— Пять человек.

Караванщик покачал головой.

— Все говорят по-гречески?

— Нет, только двое, я и мой двоюродный брат.

— Что вы скажете? — обратился Теоредис к своим спутникам.

Все задумались. Никто не отвечал.

— Оставить в беде сына друга, который не раз делился со мной последним куском хлеба, я не могу. Я возьму Мурада с собой; может быть, можно было бы взять и его брата, коли он тоже знает по-нашему, их легко выдать за своих, а как быть с остальными — не знаю… Что же, мы вас двоих возьмем с собой, — обратился он к Мураду.

— Нет, дядя Яни, я не могу оставить остальных ребят. Возьмите нас всех, спасите, иначе мы погибнем! — умолял его Мурад.

— Возьмем всех, Яни, будь что будет! — предложил один из караванщиков, пожилой человек.

— Поймают и нас убьют, — опасливо проговорил другой.

— Да… Дело тяжелое… — вздохнул Теоредис. — Пять живых душ… Они в самом дело погибнут. Что ж, рискнем, положимся на милосердие всевышнего, он не оставит нас без своей помощи. Двоих выдадим за греков, остальных спрячем между тюками. Ладно, Мурад, иди зови остальных, да поскорее, пока на дороге никого нет.

Глава пятая У греков

На четвертый день Теоредис, ехавший во главе каравана, повернул вправо от шоссе, к узкой тропинке, извивающейся между невысокими холмами. Вокруг царила тишина, только внизу журчала маленькая горная речушка. Горизонт был окутан легким туманом, и казалось, что по мере приближения каравана туман поднимается и уходит все дальше, оставляя на редкой растительности холмов крупные, прозрачные капли росы.

Утреннее солнце озарило вершины далеких гор. Природа лениво просыпалась от ночной дремоты.

Ехали молча, все были погружены в свои думы. Идущий впереди Мурада пожилой грек глубоко вздохнул и воскликнул:

— О господи! Как красиво и хорошо кругом, и до чего же злы люди!

После двухчасовой езды, когда солнце уже вышло из-за гор, показалась убогая деревушка, притаившаяся между холмами. Закопченные одноэтажные домишки ее покосились, вросли в землю. На всем лежал отпечаток нищеты; даже бревенчатая церковь согнулась и покачнулась набок; казалось, что грубый деревянный крест вот-вот свалится с колокольни.

При появлении каравана вся деревня высыпала на улицу. До полусотни ребят разного возраста, с бледными, исхудалыми лицами и со вздутыми животами, одетые в лохмотья, окружили приезжих. Они удивленно рассматривали нежданных гостей. Мурад и его товарищи стояли неподвижно, опустив глаза, и дожидались возвращения своих попутчиков. Они смутно понимали, что в маленьком домике около церкви, где собрались караванщики и старейшины деревни, решалась их судьба.

Вскоре Теоредис окликнул Мурада:

— Эй ты, мальчик! Иди сюда, тебя зовут!

Мурад удивился, почему грек не назвал его имени, но, войдя в дом, понял.

— Твое имя отныне Николас! — сказал, улыбаясь, Теоредис. — Ты грек и мой племянник из города, жить будешь у нас. Твоего брата берет к себе священник, остальных пока пошлем на пастбище к чабанам, там народу немного. Отныне все вы греки, ты потихоньку растолкуй своим ребятам, чтобы они поменьше болтали. Ну что, батюшка, на этом и порешили? — спросил Теоредис седого священника.

— Да, так и сделаем, да поможет нам бог!

— Николас пойдет со мной, а остальных Захар поведет прямо к чабанам. Кстати, как вы назовете вашего?

— Пусть называется Георгис, по имени святого Георгия-победоносца, хотя грех без крещения называть святым именем.

— Что вы, батюшка! Ведь они христиане, крещеные! — возмутился Теоредис.

— Кто знает, как они крещены. Истинная вера наша, греческая. Христос, наш спаситель, сам крестил греков.

— Хорошо, батюшка, вы успеете их еще окрестить, — сказал Теоредис.

Оставив Качаза у священника, Теоредис повел Мурада к себе. На пороге его дома стояла сгорбленная старуха, закутанная во все черное. Голова ее все время тряслась.

— Здравствуй, мама! Вот и мы приехали, — как-то смущенно поздоровался спутник Мурада.

— Вижу, что приехал, а это кто с тобой?

— Сын моего друга Николас, он погостить приехал к нам.

— Уж не нашел ли ты клад? Может быть, разбогател, раз гостей привозишь с собой?

— Ладно уж, мама, где трое, там хватит и на четвертого, — с досадой возразил он. — Как-нибудь обойдемся.

— Дело твое, как знаешь. — И старуха, сердито хлопнув дверью, вошла в дом.

— Ты на нее не обращай внимания: она хоть и ворчливая, но сердце у нее доброе, — шепнул на ухо Мураду Теоредис.

Когда они вошли в низенькую, но довольно обширную комнату, навстречу Теоредису бросилась миловидная девушка лет семнадцати.

— Добро пожаловать, брат! А мы заждались тебя! Здоров ли ты?

— Спасибо, Марта, все в порядке. Вот я привез тебе еще брата, чтобы ты не скучала, только прошу его не обижать, он и так натерпелся. Помоги ему помыться, собери какую-нибудь одежду, в общем приведи его в порядок.

Марта, приветливо улыбнувшись, поздоровалась с Мурадом. Вечером, лежа на полу, рядом с постелью Марты, Мурад шепотом рассказывал ей о своих приключениях. Она тихонько вздыхала и плакала.

Вскоре Теоредис уехал, и они остались дома втроем. Несмотря на все старания, Мурад никак не мог угодить старухе. Утром, чуть свет, он бежал к речке за водой, чистил хлев, колол дрова, делал все, что ему приказывали, но старуха попрекала его каждым куском хлеба.

— Дармоеды! Стыда у них нет! Придут, сядут тебе на шею, а ты корми их! — вслух ворчала она каждый раз во время еды, и, если бы не Марта, Мурад, наверное, удрал бы куда глаза глядят.

Со дня приезда Мурад ни разу не виделся с товарищами, отправленными к чабанам. Но зато с Качазом он встречался часто. Качазу жилось значительно лучше, чем Мураду. Священник и его жена привязались к нему, как к родному, и решили его усыновить. Священник ждал какого-то праздника, чтобы по греческому обряду окрестить и после этого оформить усыновление Качаза.

Встречаясь, ребята строили десятки планов, один фантастичнее другого. То они возвращались в город и восстанавливали свои сгоревшие жилища, то уезжали в Россию и поступали в университет. Мурад, чтобы выполнить волю отца, хотел стать врачом, а Качаз — непременно офицером, а потом знаменитым полководцем, который стал бы воевать с турками…