Романы

– Ой?.. сама? – вскричал Ива радостно. – Ах ты голубица моя сизая, лебедь белая!.. иде же ты?

– Здеся, зде, Ива Олелькович!

Ночник перед иконой почти потух, но Ива Олелькович увидел, как с потолка спустилась лестница, а две белые руки протянулись к нему.

– Иди борзо… иди… бежим от власти крамольника и грабителя Коротопола!

– Кощей поганый!.. Не кресить уже ему! – вскричал Ива Олелькович, карабкаясь на лестницу.

– Тс! тише, тише! дорогой мой, лад мой!

Ива выбрался из своего погреба в тьму кромешную; две нежные руки обвились около его шеи. На объятия он отвечал также объятиями.

Все чувства Ивы Олельковича были полны радости; душа его играла мыслью, что Мириана Боиборзовна ему возвращена, что его могущество и сила преодолели все очарования поганого Кощея.

Кто, осветив картину сию искрой своего воображения, не сказал бы, что он Диди-Ладо [257] , а она Девана [258] .

– Лад мой! – раздался опять тихий голос. – Нас ждут кони!

И вот ласковое привидение повлекло Иву Олельковича за руку темным переходом, крутою лестницею.

257

Дидис – по-литовски Великий, Диди-Ладо значит Великий Лад, бог войны. (См. в коммент.: Дида, Лад. – А. Б.)

258

Богиня непорочности (в древнеиндийской мифологии. – А. Б.).

Ива Олелькович, испытав огненный поцелуй, забыл все… Несколько раз останавливал он путеведительницу свою, чтоб повторить награду за избавление ее от поганого Кощея.

Проходят сени, спускаются с широкого крыльца в сад… небо ясно, на небе звезды, но ночь темна…

По тропинке, между густыми деревьями, приближаются к калитке… деревянный, огромный замок щелкнул, калитка отворилась; подле стены, на Княжеском заветном лугу, всадник держит двух оседланных коней.

– Лазарь! – вскричал Ива Олелькович.

– Тс!.. Лазарь нас догонит, – говорит она ему тихо.

– Шлем и меч! – продолжает Ива Олелькович громким голосом.

– Тс!.. шлем и меч будут, будут, а теперь едем! Сговорчивый богатырь соглашается.

Едут. Темная ночь, потворница тайн, стелется по горам, по лесам, по водам и долинам, кутает природу, обращает предметы в чудовищ, морочит глаза, обдает ужасом чувства… И вот… жмется к Иве сопутница его; то торопит его, просит ехать скорее, то удерживает, молит его ехать тише… Сбила бы она Иву Олельковича совсем с пути, если б не проводник.

Между тем как они исчезают в темноте и несутся за проводником, в Белгороде настает тот день, на который послы Олега должны были принять богатыря Иву Олельковича для отъезда с ним в Рязань.

Читатели видели, как Лазарь и Княжеские люди, не нашед в темнице Ивы Олельковича, стояли в ужасе и недоумении.

Когда наконец пришли они в себя и известили о дивном событии Совет Боярский, Бояре пошли доложить о сем Княгине; но Княжеские Боярыни сказали им, что Княгиня заперлась в своем златоверхом тереме и никому не велела входить к себе в продолжение трех дней.

Послы Олега Рязанского, не зная, каким образом предстать Князю, не исполнив его воли, решились везти с собою хотя богатырского конюха.

Тщетно уверял их Лазарь, что без своего боярича он никак не может разбить силы нечистой.

– Благоверные господа послы, честные Бояре, – говорил он им, – отпустите меня, верного раба, конюха и приспешника богатырского, отпустите искать его по белому

свету, не дайте сгинуть тугою и печалью! Отпустите – найду его и приду вместе с ним служить службу Князю Олегу Ивановичу, а един не могу.

– Иде же ты найдешь его? – спросили Лазаря послы.

– Ведаю, куда пошел он, – отвечал Лазарь, – пошел он за тридевять земель в тридесятое царство, к Кощею бессмертному, за своею женой Мирианой Боиборзовной.

Послы захохотали; они верили силе и богатырству, но про тридесятое царство и про Кощея слыхали только в Сказках.

– За коей Мирианой Боиборзовной? – спросили они Лазаря, помирая со смеха.

– За своей женою, – отвечал Лазарь. – Вот, изволите видеть, честные послы Княженецкие: когда государь Ива Олелькович в белый свет народился, то народился он под великою, светлою звездою-планидой, велик ростом и умом не детским и с зубами большими. И не возмогла воскор-мить его родная матушка молоком материнским; и водили к нему кормилок со всей волости; ни одну не принял, искусал всем сосцы, исцарапал, изорвал всем лица, губил всех без милости. Вот и послала родная его матушка, Мина Ольговна, клич кликать, звать кормилицу из дальной земли; и пришла кормилка из страны Узовской. «В три дни, говорит, воспою, воскормлю его; расти ему не по годам, а по часам, быть ему богатырем могучим, сильным, храбрым витязем; готовьте ему не пелены, не свивальники, не белую полотняную сорочку, не плетеные лапотки, не морховую шапочку с золотою ужицей, а готовьте вы ему шлем золотой с орлиным яловцем, броню железную, меч-кладенец, лук разрывчатый, палицу дубовую, саженную кременными зазубринами. Да ищите ему невесту красную, не полюбится, уйдет он от вас, искать девицу во лбу светлый месяц, на ланитах утренняя заря, уста – багрец, русая коса в три поприща…»

Всплеснула руками, восплакала родная матушка, стала готовить всеоружие, искать невесту, стряпать яствы и варить пиво и мед на свадьбу.

И стал Ива Олелькович сосать сосец бабы-кудесницы. На первый день пососал, полез по лавкам, по столам и на печь; на другой день пососал, полез вон из избы, на голубятню, на высокие деревья; на третий день пососал, полез в драку с дворового челядью.

И вырос он в три дни, господи упаси, велик! А голос у него все младенческий: не говорит, не бает и есть не попросит путем: «Дай-де, мама, мне каши», все воет, да вопит, да ревом ревет.

Вот, на четвертый день от рождения, рассерчал он, что каша была горяча и язык обожгла; схватился вопить, заголосил на весь божий мир; что ни подай в утеху, все ломит, да рвет, да швыряет. «Принесите ему, – говорит кормилка-кудесница, – железную броню; авось поутихнет». Принесли, и, вестимо, унялся, надел на себя кольчугу да шлем, привесил меч к бедру и пустился в широкое поле. Да без благословения родительского не далеко ушел: верно, не видал, что без пути, без дороги не ходят. Слушать послушать: где плачет младенец? Сбежались люди, глядят, а барич в болоте. Насилу вытащили, привезли домой, сводили в мовню, напоили, накормили досыта.

Порадовалась родная, что бог дивом возвратил ей сына. Невеста была на примете; давай сватать, и сосватали; сыграли свадьбу и спать в клеть положили.

Откуда ни возьмись, поганый Кощей. Не по-людски пробрался он тишком в клеть, под полог, да – хвать молодую! – а она в сорочке!.. Закутал в одеяло, связал концы, вскинул на плечо, да и тягу!

Тут-то возговорил Ива Олелькович! «Давай, говорит, броню, давай коня да конюшего Лазаря!» Сели, да и поехали вслед за Кощеем поганым.

Вот, скачем мы…

Продолжение погони Ивы Олельковича за Кощеем известно уже читателям по Сказке Лазаря. Слово в слово рассказывал он тоже послам Рязанским, что после рассказал Тиуну и простой чади села Облазны.

Не лучше сельского Тиуна и челяди послы дивились и ахали, верили и не верили.

Только Княж Иван подумал и сказал, что если Лазарь не годится в Витязи Княжеские, то годится в Княжеские сказочники. Взять его с собою!

А Лазарь в ноги. А на Лазаря и не смотрят. Сказки его слушали, а просьбы и слышать не хотят. Таков свет, в старину и ныне.