Ромашка в сердце

– Мажор, братишка, как же я рад тебя видеть! Ну, пошли, пошли.

Мажор, отвечая на рукопожатия, заметил переходящую дорогу русоволосую красавицу и громко крикнул ей вслед:

– Эй, красивая, я не прощаюсь…

Так и не обернувшись, девушка скрылась за поворотом.

Мажор

…Максим с трудом стоял на ногах, держась за церковную ограду. На противоположной стороне остановился автобус, стали выходить люди, послышались звук работающего мотора и шарканье ног пассажиров. Но Максим видел лишь какие-то движущиеся серые тени. Он замотал головой и обернулся в сторону церкви. Ему показалось, что темнота рассеивается, а возле церковных ворот стоит Марина и манит его рукой. Он, наконец, оторвался от ограды, сделал несколько шагов к церкви. Упал, прополз пару метров и замер, его лицо покраснело, глаза закатились.

– Марина, Марина, я иду к тебе… Подожди… – как будто в бреду, повторял он.

Разворачивающийся на конечном кругу автобус осветил его фарами.

Идущая от автобусной остановки к Храму русоволосая красавица заметила лежащего на земле задыхающегося, хрипящего Максима. Поняв, что человеку плохо, она, бросив сумки, подбежала к нему, перевернула его на спину, порывшись в карманах своего белого плаща, вытащила носовой платок, протерла парню лицо, расстегнула рубаху. Скинув плащ, свернула его и положила под спину Максиму, наклонилась, слушая дыхание. Ей показалось, что парень не дышит, и она, торопясь, стала делать ему искусственное дыхание, равномерно, энергично вдувая ему в рот воздух, пока, наконец, Максим не закашлялся и начал тяжело дышать. Понимая, что одной ей не справиться, девушка вскочила и побежала в сторону церкви, ища помощи. Несколько человек отозвались на крик, парня общими усилиями перенесли в церковный двор. Неожиданно он открыл глаз, обвел всех безумным мутным взором:

– Марина, почему ты в мужской одежде? Откуда у тебя борода? Да ты лысая! Нет! Я не пойду с вами! Марина, отпустите меня…

Парень рвался из рук удерживавших его крепких мужчин, пока не потерял сознание…

Глава 3

Болел Максим долго и тяжело: душевная травма, как следствие, депрессия и тяжелое отравление суррогатом цепко держали его между жизнью и смертью. Да и сам он не желал возвращаться в этот мир, иная реальность болезненных грез и сновидений была для него куда желаний, чем явь без Марины, наполненная тоской и болью. Какое-то почти неосознаваемое им чувство невосполнимой утраты заставляло Максима цепляться за почти реальные фантазии и образы, всплывающие в его болезненном воображении. Но его крепкий организм не желал подчиняться страдающему разуму и мало-помалу возвращал его к жизни. А тем временем зима полностью вступила в свои права.

Громкий хлопок остатков не сгоревшего топлива в выхлопной трубе «жигулей», стоявших под окном комнаты, где лежал Максим, вырвал его из полусна. Открыв глаза, Максим обнаружил, что лежит на деревянной кровати в небольшой комнате. Окна были задернуты, кроме крайнего, занавески на котором были раздвинуты, и в образовавшийся промежуток были хорошо видны «жигули» и суетящийся вокруг них мужичок. Максим огляделся. С деревянного потолка свисал матерчатый абажур с единственной лампочкой. Она тускло мигала и, в конце концов, с неприятным жужжанием потускнела и погасла. Комната погрузилась в полумрак. На стене в углу – иконы, под ними – слабо горящая лампадка. По бревенчатым стенам ползли зловещие тени, отдаленно напоминающие древних воинов.

Максим с трудом привстал на кровати, на бледном лице выступили капли пота. С усилием сел, спустив ноги на пол, вгляделся в иконы. Увидел рядом на тумбочке кружку с водой, жадно выпил. В голове прояснилось, он смог встать. На стуле в ногах кровати обнаружил аккуратно сложенную постиранную одежду. Вывернул карманы – пусто. Медленно оделся, вещи показались чуть великоватыми, штаны пришлось поддерживать руками. На вешалке у двери одиноко висела на плечиках ряса. Максим остановился, провел по ней рукой, подошел к окну.

Через оконное стекло был виден двор, где невысокий мужичок в потертой кожаной куртке возился возле серых «жигулей». Раздался второй хлопок, из выхлопной трубы поднялся дымок, машина никак не хотела заводиться. Мужичок в сердцах стукнул рукой по рулю:

– Да чтоб тебя разорвало!

Взгляд Максима скользнул по бревенчатым сводам: на стене висела акварель, где было изображено большое ромашковое поле в обрамлении деревьев.

Он, все еще не понимая, где находится, слегка пошатываясь, вышел из комнаты, заглянул в соседние. В доме никого не оказалось. На выходе вместе с другой обувью стояли его кроссовки. Максим, обувшись, вышел на улицу. Буквально в двух шагах увидел церковь, откуда еле слышно доносилось пение хора. Он направился по дороге от церкви в сторону детского сада, увидел, как от калитки отходит какой-то длинный, худой парень с давно нестриженными и неухоженными волосами. В руке парень держал бутылку с вином, она блестела на солнце. Парень поднял глаза, расплылся в улыбке:

– О, Макс! Ну и видон у тебя! Где таким прикидом разжился?

Максим, силясь вспомнить неожиданного собеседника, с напряжением посмотрел на незнакомца.

Шило – а это был именно он – решил ускорить события, подбросил и поймал бутылку:

– Чего тормозишь?! Пойдем, подлечимся…

Выплюнув набежавшую слюну, Максим поморщился, как от зубной боли:

– Ну…

От церкви, раздался женский голос:

– Максим! Мак-сим!

Он обернулся и увидел девушку, которая махала ему рукой. Непонимающе завертел головой, обернулся к Шило. Тот пожал плечами:

– Я смотрю, ты уже с дочкой священника знаком. Ну, ты хват! Она не с каждым разговаривает. Подфартило!

А девушка уже подходила к ним, улыбаясь:

– Максим, а ты молодец. Крепкий. Столько времени пробыл без сознания, а уже ходишь!

Шило моментально спрятал руки за спину:

– Привет, Ксения! – и, повернувшись к Максиму, попрощался: – Ладно, я пошел! Винт заждался.

Ксения сердито посмотрела ему вслед, потом, радостно сверкая глазами, сказала Максиму:

– Идем же! Служба давно началась.

– Откуда Вы меня знаете? – подозрительно спросил Максим.

– Я Ксения, дочь священника отца Николая. Три недели назад вам стало плохо на улице. В больницу мы вас отправить не смогли, телефон не работал. А машина сломалась. Вот и оставили у себя.

Максим молчал, нахмурившись, перебирал руками пуговицы, поправлял рубашку, теребил штанину. Наконец спросил:

– Где моя одежда?

Ксения успокаивающе махнула рукой:

– Не волнуйтесь, с ней все в порядке. Она дома. Пойдемте в церковь. Там служба заканчивается. Причащать будут.

На церковном дворе несколько каменщиков, стоя на лесах, пристраивали новый придел. Перекрестившись, Максим с Ксенией зашли вовнутрь. Там было много народа, шла служба. Алтарники со свечами и священник с чашей вышли на великий вход. Хор проникновенно пел «Херувимскую песнь»:

– …всякое ныне житейское отложим попечение. Яко да Царя всех под'имем ангельскими невидимо дориносима чини. Аллилуиа.

Максим молча стоял рядом с Ксенией, крестился. Смотрел на чашу, на священника. Ксения прошептала:

– Стой здесь, я причащусь и приду!

Она отошла поближе к священнику, а Максим потерянно озирался, глаза бегали по лицам прихожан. Он дотронулся до плеча крестящейся старушки:

– А это кто? – и указал на священника.

Старушка недружелюбно оглядела незнакомого странного парня. Но, увидев его выражение лица, вдруг смягчилась и взяла за руку:

– Это Отец Николай. Наш настоятель! Ты, милок, подойди к нему после службы. Он обязательно поможет! – и жалостливо вздохнула, продолжая неистово креститься.