Ромашки для королевы

По ту сторону старший из гномов задумчиво спросил – кого приложил об стену озверевший старый король, когда его не пропустили? Их ведь спросят, и надо отвечать складно. Двое заспорили – об какую стену и как крепко. Минут через десять спор перешел в самую веселую стадию. Камни гудели, завал сердито охал. Боевые гномы с полной самоотдачей зарабатывали необходимые для отчета о побеге синяки и трещины в ребрах. Ррын велел возвращаться не просто в помятом виде – вообще не отползать с поста далее десяти шагов. Смена придет и найдет, забьет тревогу, сообщит королю. Их, само собой, будут ругать и даже накажут. Объявят перед строем норников позор, к общей зависти этого самого строя, прекрасно понимающего, что происходит. А дальше – двойной паек и лечение. В нижних пещерах уютно, да и девушки за ними будут ухаживать исключительно симпатичные. Вот только жалким мелким синяком капризных подгорных красавиц не разжалобить. Наоборот, станут насмешничать. То есть надо стараться по-настоящему. И гномы усердствовали так, что искры летели.

– Хорошая порода, – одобрительно кивнул Эфрых, имея ввиду и гномов, и гранит.

И пошел к пещере. Он не собирался ждать здесь до зимы, пока глаза смирятся с сиянием Опрокинутых озер. Недавно сын придумал отменные новые темные очки, в которые можно пихать до пяти тонких стекол. На носу они тяжеловаты – зато защиту дают полную. Эфрых сам делал оправы и подгонял по лицам, уплотнял особым шнуром, окантовывая замшей. Проверял раз десять, нет ли щели для света, пока не достиг настоящего прилегания. А стекла отлил сын. Целую стопку, с дюжиной оттенков – от бледных до черных. Иди с рассвета да меняй, никакой заботы. Одна беда – в стороны глядеть неудобно. Но идут вдвоем, уж как-нибудь углядят, если беда путь заступит.

Гномы проверили мешки, еще раз убедились, что очки рядом и стекла целы, разложены по номерам. От единички с малым затемнением и далее, без ошибок. И пошли вниз.

Мир вершинников старшие ругают не просто так – со смыслом. Нельзя позволять молодежи заглядываться на чуждое гному и находить в нем слишком много прелести. Уж потом, как остепенится, сам поймет, что с камнем он, еще до рождения сросшийся, неразделим. Что дом его в древних городах под кряжем, а прочее – чужие красоты, для путешествий, а не для жизни, созданные. Вот тогда пусть сам переплавляет мнение о поверхности. Потому что здесь не так уж плохо. Воздух свеж, а летом – так и вовсе бесподобен, сух и пахнет цветами и зеленью, а не окалиной, смазочным маслом, известковой водой или плесенью. Не копится в низинах пальный газ, не грозит взрывами угольная пыль, легких кашлем – тоже не рвет.

Да и горн Труженика не просто так в Опрокинутых озерах плавает. Коже его свет полезен. Без того, что люди зовут загаром, и гном в пару лет ослабнет. А еще наверху красиво. Все старые мастера ходили странствовать с людьми или, еще до Стены, дружили с оллфами и учились у них, чтобы потом ковать красоту и населять ею подгорные пещеры. И звали древние города по обычаю вершинников, вычурно и несколько нелепо. Сад цветов, Голубиное гнездо, Долина роз… Потом одумались и упростили, не смущая молодежь и не вынуждая старых Кротов путаться в бессмысленных именах. Каждая тропа в мире под горами размечена цветом. И по цвету теперь зовется. Кстати, для Кротов нанесены особые метки, разной формы и фактуры. Удобно, коротко, деловито.

Эфрых шел и хмуро глядел на мир, подзабытый за минувшую сотню лет. Законы гномов – они как хороший булат, куются один раз. И коли решили звать города Синим, Желтым, Красным – это уже решено. Но сын много раз настаивал на изменении к старому порядку. Мол, и гному нужна теплота в душе. Может, зовись столица не Стальным городом, а по древнему, Самоцветным чертогом, внук бы так не вызверился на всех вокруг?

– Вернемся – поменяю порядки, – буркнул седой гном на десятый день пути, когда самые трудные перевалы и осыпи остались позади. – Хорошее было название, а? Самоцветный-то наш, давнишний.

– Поменяй, – согласился знахарь. – Нога не болит? Вроде прихрамывать ты стал, отец. У меня мази имеются, да и напеть могу.

– Ну, дурное дело завсегда шумное, – рыкнул седой, усердно поправляя походку. – Собери тут всех окрестных вддыхров, умник. А мази беречь следует. Как еще нас люди-то примут. Тут на юг мимо Эрхоя не промахнешься, разве только дебрями, без дороги. А меня там, полагаю, и теперь помнят. Люди такие мелочные, всего-то пуд золота в выкуп попросил.

– Попросил?

– Вежливо.

– Я твою вежливость знаю. Они понятия не имели, что можно что-то изменить в условиях, хоть немного срок оттянуть. Весь люд золотишко снес до последней ушной сережки. Князь-то свое попрятал, а как со злости его стали искать – убежал и более не вернулся. Сундуки только три года спустя выискали. Наши ребята, кстати, из торговых.

– Серьезно? И я не знал?

– Они к твоему дядьке пошли, он был Становой. И повелел золото из сундуков взять в возмещение долга, а прочее в казну города отвезти, и людям их добро вернуть сполна. Ох и морока, отец! Год возвращали. Зато тебя еще год вспоминали весьма слезно. Город и не знал, как их князь богат. В общем, ты прав, могут и теперь узнать.

– Вот честно скажу – не люблю людей, сын. Они вертлявые. То да, то нет, а всегда выходит – «может быть». Толковых железных в их породе – единицы.

– Стена. Никогда ее не видел отсюда.

Гномы встали и дружно опустили мешки. Закат и привычка оставили в очках всего по два стекла, довольно бледных. И мир читался отчетливо и в полном цвете. Лес горел изумрудным огнем, переливался ивовым подлеском мягкого серебра в низинах. Вспыхивал редкими искрами рябин, рано покрасневших листом и отягощенных гроздьями. Золотые сосны на холмах праздновали закат. И за всем этим великолепием сплошным мраком от земли и почти до зенита Опрокинутых озер стояла Стена. Она скрывала юг полностью. И выглядела так угрожающие, так инородно и неправильно, что по спине полз холодок. Трудно было поверить, что внутри, за ней, живут те самые оллфы, о которых легенды рассказывали столько хорошего. Добро и Черная стена – это слишком разные вещи. Несовместимые.

Знахарь рыкнул пару низких нот и широко повел руками, будто воду горстями в верхние озера плеснул.

– Темная магия, самим оллфам она не принесла ни покоя, ни радости, – нахмурился Збыр. – Мне за Стену не пробиться, отец. Сильно сделано. Как они умели, на веки вечные. В нашей легенде все верно сказано – на крови их короля. Могу добавить одно – теперь это мертвая кровь.

– Значит, беда не миновала их. Что ж, раз нет хода за Стену – пока к западу двинемся, мимо оллфов, – кивнул Эфрых. – Там у Леснии заставы стоят, за диким лесом. Хороший народ, крепкий. Жаль, почти не соседствуем, они мне по душе.

Збыр кивнул, соглашаясь и с оценкой леснийцев, и с выбранным маршрутом.

Он уже прикинул – до застав идти более ста человеческих верст. Диким лесом, непривычным гному. То есть не мене двух недель. Хорошо, предусмотрительная Рона уговорила выходить прежде осени. Плохая погода верхнего мира – это, говорят, большая неприятность. Их зимы похожи на смертельный холод высокогорья. Не найдешь крова, не обзаведешься одеждой и пищей – пропадешь.

Хорошо бы застава приняла мирно!

После безумных посланий Кныттфа можно ожидать всякого…

Но, само собой, не того, что увидели гномы, приближаясь к заставе.

Сперва они решили, что люди жестоко и бесчестно убивают оллфа. Собственно, так это и выглядело. Северная сторона поляны забрана дощатой стеной в пятнадцать футов, не менее. Перед этой стеной стоит оллф. Тонкий, светловолосый и молодой – как все они, вечные. Оба клинка в его руках опущены.

А в сотне футов разместились стрелки людей, не менее двух десятков. Все – с добротными северными луками. Рослые воины, отменная подготовка которых не вызывает сомнений. У каждого при поясе меч. Эфрых прищурился, издали опознавая работу подгорных мастеров. На вооружении застав леснийский князь не экономил, сразу видно. Он даже почти не сомневался, что у сидящего на поваленном бревне воеводы меч с клеймом рода Гррхон, только не мог понять, как подобное оружие попало к человеку? Воевода глянул на оллфа, тот чуть кивнул.