Россия & Америка. Кто спасет цивилизацию

Много чего положительного было в советские годы. Люди часто работали на одном месте до пенсии, работали многие годы и после пенсии (на меньшей зарплате, но люди были нужны, если у них были желание и возможности работать) – это всё только положительно, особенно для людей творческого труда, учёных. Общий уровень был хорошим, по крайней мере из Пущино учёных с удовольствием брали на исследовательскую работу в университеты Европы и Америки, некоторые стали профессорами.

Почему же мы уехали? Что происходило в наших головах во время перестройки и развала Советского Союза? В разных головах, наверное, происходило разное, но я буду писать о мире среднестатического научного сотрудника.

1.1.2. Люди в Пущино

Можно выделить четыре основные компоненты для развития страны и, в частности, города: экономика, образование, люди и культура. Эти компоненты зависят как от общего развития страны (особенно экономика и образование), так и от локальных условий. Пущино – город учёных, где было множество замечательных учителей. Хочется написать о людях, с которыми я или мои близкие общались.

Итак, люди – это основное; люди-учителя, люди-наставники, люди – просто друзья, готовые помочь в любую минуту. Да, в Америке, куда я потом попала, тоже хорошие люди, со своим менталитетом и правилами, но для меня русский менталитет всегда был важен, так же как атмосфера в лаборатории. Атмосфера в лаборатории, как и в подавляющем большинстве мест в академии, была очень спокойной, мирной (в большинстве случаев), существовали в полном согласии со своими коллегами. Я думаю, что то, что люди работали на одном месте чуть ли не всю жизнь (многие всю жизнь), обеспечивало крепкие отношения – ведь это как вторая семья. Проработав всего несколько лет в Российской академии наук, я сохраняю тёплые, дружественные отношения со своими коллегами спустя 30 лет, а вот в Америке отношения, в основном, были тоже хорошими, но они заканчивались, как правило, как только мы переставали вместе работать.

1.1.2.1. Алла Карловна Романова

Надо сказать, что мы все в Пущино много работали, часто допоздна. Я помню, что зимой примерно пару раз в неделю (иногда чаще) мы ходили на лыжах с моей шефиней, научным руководителем моей кандидатской, доктором биологических наук Аллой Карловной Романовой. Ходили сразу после работы в 9 вечера – трасса была освещена, а ехать на лыжах можно было прямо из дома. Лыжня была тоже прямо в городе, делали круг по лесопосадке, которая отделяла город от научных институтов. А потом шли к ней домой готовить ужин. Алла Карловна была меня старше больше чем на 30 лет, но была в отличной физической форме. Руководить лабораторией углеродного метаболизма растений уже в пенсионном возрасте она приехала в Пущино из Москвы, где работала в Институте биохимии. Человек разумный, очень интеллигентный и образованный, добрый, вот тот идеальный российский руководитель, сохранивший ясность ума до 90 лет. Её мама была кандидатом сельскохозяйственных наук, в эвакуацию они жили на Урале, и мама у Аллы Карловны тоже работала почти до 90 лет. Я помню: если у меня что-то не получалось по работе, то надо было идти к ней, её оптимизм воодушевлял всегда, давал уверенность в свои силы – кажется, это максимум, что может для тебя сделать твой руководитель. Она продолжала работать до 91 года и только последние месяцы уже перестала. Она писала статьи, её хороший стиль и слог никуда не делся, руководила одним сотрудником. До деталей помню последнюю нашу встречу, буквально уже за месяц до её ухода. Я приехала летом из Америки, она как всегда очень ждала этой встречи, мне передавали сотрудники (мы обе ждали). Как и в моей юности, приготовили чай, что-то к чаю; в этот раз этим занималась полностью я. Разговаривали, в этот раз она уже не говорила, что будет ждать следующей встречи, только сказала, чтобы мы с сыном посидели на лавочке, которую для неё сделали соседи (собирали всем подъездом деньги на лавочку для неё). Мы пошли, и я сначала даже прошла, но тут же вспомнила и мы вернулись – долго сидели, а Алла Карловна нам махала из окошка со своего восьмого этажа. Светлый человек! Не помню точно фамилий, но много разных Успенских, Рождественских и прочих Благодатских в её роду, поскольку семьи её предков были священниками (из них, кстати, вышло много академиков).

1.1.2.2. Михаил Владимирович Волькенштейн

Наиболее близкие мне люди работали в лабораториях Михаила Владимировича Волькенштейна и Симона Эльевичa Шноля. Михаил Владимирович Волькенштейн (1912–1992) родился в Санкт-Петербурге в интеллигентной еврейской семье. Его дед был известный питерский адвокат, который знаменит тем, что в его конторе два года работал В.И. Ленин, когда его отчислили из Казанского университета; дед говорил, что если бы он знал, чем всё закончится, то ни за что бы не взял его на работу. Его отец – известный поэт, драматург, театральный критик и сценарист, литсекретарь К.С. Станиславского, теоретик драмы, завлит Первой студии МХТ, первый председатель Ассоциации московских драматургов. Мать – Мария Михайловна Волькенштейн (1883–1961), преподаватель по классу фортепиано в Институте имени Гнесиных. Её преподавателями были Н.А. Римский-Корсаков и А.П. Бородин. Пианино, которое Римский-Корсаков подарил Марии Михайловне, до сих пор стоит в доме. Михаил Владимирович окончил физический факультет МГУ (1935). Его первой женой была поэтесса Надежда Давыдовна Вольпин, гражданская жена Сергея Есенина. А второй женой стала Стелла Иосифовна Аленикова (1916–1992), переводчик-испанист. В 18 лет она отправилась на гражданскую войну в Испанию в качестве переводчика. Она была переводчиком, близкой подругой Долорес Ибаррури, председателя Компартии Испании, долго жившей в Советском Союзе во времена фашистского правления в Испании. Член-корреспондент АН СССР Волькенштейн основал научные школы в области физики макромолекул, биополимеров и биологической физики. Типичный русский интеллигент – он приходил в свою лабораторию в Пущино и начинал читать древних греков на память, а русскую и зарубежную классику знал очень хорошо, как и все интеллигенты той поры (мы все читали запоем), и любил поговорить на тему литературы и музыки.

1.1.2.3. Симон Эльевич Шноль

Симон Эльевич Шноль (p. 1930) умер 11 сентября 2021 года, и сейчас можно найти прекрасные отзывы о нём в социальных сетях – вот значение Интернета! Юрий Нечипоренко, доктор биологических наук, писатель и учёный (Институт молекулярной биологии им. В.А. Энгельгардта): «Для нас, выпускников кафедры биофизики физфака МГУ, это имя священно: любимый лектор, чудесный человек, счастливый вдохновитель, на протяжении более полувека он читал нам лекции по биохимии, рассказывал о превращениях молекул и судьбах учёных, и лекции его были настоящими гимнами науке, поэмами, в которых торжествовала истина. Свет разума учёных разных стран и народов преломлялся в его сознании, усиливался, преображался в слова – и щедро изливался на нас».

«Никто так не трогал наши сердца, как любимый профессор! Он нас называл „существами“, он нас любил всех – и мы чувствовали эту его любовь, любовь ко всему живому: к людям, к растениям… Мы ощущали физически его внимание, даже ласку во взгляде. Это был добрейшей души человек – и нам повезло, что мы оказались на несколько лет рядом с ним». Это, кстати, хорошее свидетельство другого человека, где он в ещё более возвышенном стиле говорит о своём менторе – «всех любил», «добрейший». Это на случай, что кто-то посчитает, что это только у меня какое-то восторженное отношение к людям времён Советского Союза. Люди разные, у некоторых защитная психология срабатывает так, что где я сейчас живу – там и лучше всего. Это, кстати, даже не о том, где лучше, где хуже, а о психологии человека – говорить о сотруднике или преподавателе не только (или в основном) о его деловых качествах, как это делают на Западе, но говорить о его каком-то моральном компасе, как принято в России. Естественно, в каждой стране люди тоже разные, есть и проблемные люди, и совершенно замечательные, однако критерии могут быть разными, в каждой культуре они свои, и люди к ним привыкают. Хосе Луис Хернандес Касерес (Центр нейронауки), Гавана (Куба): «Симона Эльевича можно называть настоящим партизаном – и инициатором наших авантюр. Кристально прозрачный, добрый и строгий, он уделял самую большую часть своего времени подготовке молодого поколения».

Шнолем была найдена периодичность флуктуирующих микропроцессов (считающихся стохастическими) универсальных явлений – от колебаний биомолекулы до радиоактивного распада и испускания фотона. Симон Эльевич стоял у истоков реакции Белоусова – Жаботинского, или нелинейной термодинамики, что открыло целую новую науку. Только он не поставил своё имя в этот феномен, хотя имел полное право сделать это. Открытие Белоусова и небольшая статья состоялись только потому, что Симон Эльевич настоял на публикации. Жаботинский, кто продолжил это исследование под руководством Симона Эльевича, был его аспирантом, и в практике других руководителей были публикации с первой фамилией руководителя. Шноль же вообще свою фамилию в публикацию не поставил, поэтому Ленинскую премию потом кроме создателей теории получило руководство института, но не Симон Эльевич. Позднее, в 1977 году, Илья Романович Пригожин (бельгийский физхимик, в 10-летнем возрасте приехавший из России в Бельгию) получил Нобелевскую премию за развитие неравновесной термодинамики. А это уже о том, что русских из Советского Союза с Нобелевскими зажимали.

За годы в Америке я только раз работала рядом с русским. Он был аспирантом, его рабочее место было в соседней комнате. Сначала я удивилась русским стихам на доске в коридоре, кажется, это был А. Фет. А потом, когда выяснилось, что в соседней комнате человек из России, и мы разговорились, узнала, что в Пущино мы жили в одном подъезде, где я снимала комнату у Зинаиды Михайловны Петуховой, будучи аспиранткой, а он (я даже его помнила) был тогда школьником, внуком Симонa Эльевичa.

1.1.2.4. И ещё люди из Пущино

Я бы написала о моих сотрудниках, но они люди скромные и писать о них нельзя без их разрешения, которого они не дают. Поэтому немного напишу о людях, которых уже нет на этом свете.

Моя близкая подруга – Алла Ларионова, работавшая в Институте почвоведения. Человек добрый, очень умный и жизнерадостный, любящий и поговорить и выслушать, поддержать, словом – для общения идеальный. К несчастью, рано ушедшая из жизни.

Из известных людей из Пущино, с кем я пересекалась в Америке, был Лев Николаевич Овчинников – академик РАН, директор Института белка. Он приезжал в командировку в Университет Калифорнии в Дэвисе, это были ещё времена, когда он был просто доктором наук. Человек приятный в общении, скромный, со всех сторон положительный, мы пересекались в общей компании, был у нас дома в гостях.

К директору «Академкниги» Зинаидe Михайловнe Петуховой в Пущино я попала после уговоров своей сотрудницы Лидии Геннадьевны Кузнецовой. Я поселилась у неё через 40 дней после гибели её сына, который был инвалид с детства, при этом он был научным сотрудником, пытавшимся вести нормальную жизнь; он и погиб, делая это. Отправился один на надувной лодке по речке, где-то он должен был встретиться с друзьями. С лодкой он не справился, перевернулся, выплыть ему, видимо, было невозможно из-за физических недугов (у него был большой горб). У Зинаиды Михайловны была ещё дочь, но сын жил с ней, и к нему она чувствовала особую привязанность, поскольку он в ней нуждался. И началась моя жизнь с ней, для этого я переехала из общежития МГУ, которое меня вполне устраивало. Я старалась сделать её жизнь более сносной – мы много разговаривали, она много плакала. Ездила с ней на кладбище – да уж, нормальная такая жизнь молодой девушки, а через два года я от неё переехала, так как к ней как раз перебралась дочь. Но мы не только отдаём, но и получаем – жить в домашних условиях, где тебя любят и относятся как к дочери, это тоже неплохо. А ещё более важно осознание, что ты что-то сделал хорошее, что тебя окрыляет. Это не обо мне, а о нашем поколении, а до меня поколения были еще более жертвенные.

Все пущинские учёные, о которых я пишу, активно работали и уже достигли пенсионного возраста в годы Советского Союза. Что происходило после? Финансирование науки и, как следствие, её развитие было существенно сокращено после распада Советского Союза. Недостаток финансирования – это одна сторона медали; реорганизация науки за эти годы вызывала отрицательную реакцию у учёных, в том числе когда Академия наук была слита с Академиями сельскохозяйственных и медицинских наук. Такое объединение понижает статус академиков большой Академии, которые ориентированы на более теоретические исследования, что всегда было более престижным. Из моих знакомых есть случаи отказа от подачи документов на статус академика после такого слияния. Кроме того, наука, как часть экономики России, подвержена тем же проблемам, конкретно – сложность получения кредитов для развития производства, поскольку научные идеи часто ведут к идее использования научных достижений в практике, однако в России это сделать очень сложно.