Россия и Германия: вместе или порознь?

Мейер третьего дня вернулся из Женевы и был не в курсе, но Кайт и Анненкову вспомнил сразу:

— Так это же те, что пишут о Германии только плохое и не видят у нас ничего хорошего. И занимаются этим не со вчерашнего дня, а уже очень долгое время.

— Господин Мейер, это представители правительственного органа и официального телеграфного агентства!

— Ну, я попытаюсь связаться с отделом печати и что-то сделать, но...

— Что еще?

— Дело ваше, но ведь эти милые дамы так осветят Штаатс-акт, что этим только повредят советско-германским отношениям.

— А тут уж мы разберемся сами.

— Хорошо, я позвоню, а ваш пресс-атташе пусть позже зайдет в отдел печати.

Разрешение было дано, и яростная Кайт могла теперь на законном основании писать очередную статью о «попрании демократии» и «сборище мясников».

А впереди, как ты знаешь, читатель, ее еще ждали лейпцигские приключения...

Со времени беседы Литвинова и Дирксена прошло три недели. 28 апреля Лев Хинчук входил в кабинет Гитлера. Фон Нейрат остановился в дверях кабинета рейхсканцлера, пропуская полпреда, и войдя следом, провел его к стоящему у стола хозяину.

— Мой фюрер, позвольте представить вам не только хорошего посла хорошей страны, но и посла, хорошо говорящего по-немецки, — начал, улыбаясь, Нейрат.

Гитлер протянул руку и сказал:

— Я тем более рад видеть вас, господин посол, что еще не истекли мои первые Сто дней. Как видите, едва-едва разобравшись с внутренними проблемами, мы тут же принялись выводить на широкую дорогу наши отношения с Россией.

Гитлер был любезен, улыбался и реагировал быстро и точно. Хинчук невольно наблюдал его и отмечал про себя, что рейхсканцлер явно умеет владеть собой, и при том обладает ярко выраженной индивидуальностью.

— Да, господин рейхсканцлер, Правительство СССР с удовлетворением восприняло ваше выступление 23 марта в рейхстаге. Однако вера моего правительства в будущее наших взаимоотношений за последнее время часто подвергалась суровым испытаниям.

— Суровым? Что вы понимаете, господин посол, под этим суровым словом?

— Неуважение к нашим гражданам, незаконные обыски...

— Возможно, возможно... — В голосе Гитлера возникли раздраженные и одновременно усталые интонации. — Видите ли, в Германии произошла революция. И хотя она не была кровавой, но как во всякой революции без эксцессов тут не обойтись. Вряд ли ваша страна уже забыла об этом, не так ли?

Гитлер умолк, собираясь с мыслями, взмахнул рукой, убирая челку, тут же спавшую опять на лоб. Словно смахнув что-то еще невидимое, вновь поднял руку уже предостерегающе, и начал:

— Господин Хин-чук, — он выговорил трудную фамилию раздельно, но тщательно. — Мы действительно только становимся на ноги. Однако уже теперь стоим твердо и устойчиво. Время перемен проходит, и наступает время работы. Это нужно констатировать как факт. Оба наших государства должны признать непоколебимость фактов взаимного существования на долгое время и исходить из этого в своих действиях. Наши страны — полноправные хозяйки каждая у себя. А хорошие хозяйки не вмешиваются во внутреннюю жизнь друг друга...

Гитлер на мгновение остановился, и Хинчук тут же вставил:

— Такое невмешательство всегда было нашим руководящим принципом и строго осуществлялось...

Гитлер испытывающе посмотрел на Хинчука, потом на Нейрата, потом опять на Хинчука. Потрогал себя за нос, опять посмотрел на Хинчука, теперь уже подольше и продолжал:

— Власть национал-социализма установлена раз и навсегда! Наши внутренние враги оказались крайне слабы. Честно говоря, я сильно переоценил силу и социал-демократов, и Тельмана. Партийная масса у коммунистов была неплохой, да и социал-демократы...

Гитлер прервал сам себя, засмеялся и с вызовом в голосе сказал:

— Вот если бы во главе их партий стоял я, то дело могло выглядеть совершенно иначе! Для рядового человека в коммунизме есть немало привлекательного... Но независимо от разности миросозерцаний, нас связывают взаимные интересы, и эта связь носит длительный характер. Причем я имею в виду и экономическую область, и политическую. Трудности и враги у нас одни... Вы должны заботиться о своей западной границе, мы — о восточной.

Напомню тебе, уважаемый читатель, что на запад от России была панская Польша. И она же была на восток от Германии.

Хинчук повел бровями то ли соглашаясь, то ли нет, но Гитлер как бы не заметил этого и продолжал:

— У Германии нелегкое экономическое положение, но и у Советов оно нелегкое. Думаю, нам надо всегда помнить, что обе страны могут дополнять друг друга и оказывать взаимные услуги. Наша эпоха трудна, господин посол... Чем явилось бы для Германии падение национал-социалистского правительства? Катастрофой! А падение Советской власти для России? Тем же! В этом случае оба государства не сумели бы сохранить свою независимость. И что бы из этого вышло?...

Хинчук увлекся слушанием, сам не замечая того. Гитлер был совершенно не похож на лощеного фон Папена, скользкого фон Шлейхера. Он был прост, естественен, а главное — за его словами была мысль, а не протокол.

А Гитлер, довольный вниманием этого «большевика», повторил свой же вопрос:

— Да, что бы из этого вышло?... И сам же ответил:

— Это привело бы ни к чему другому, как к посылке в Россию нового царя из Парижа. А Германия в подобном случае погибла бы как государство.

Фюрер помолчал, а затем уже деловым тоном закончил:

— Что касается конкретных вопросов... Нейрат, вы разбирались с ними?

— Да, мой фюрер! И говоря откровенно, считаю претензии господина Хинчука справедливыми.

— Разберитесь... Конечно, нам надо все это уладить. Что еще?

— Я уж не знаю, к кому с этим и обращаться, господин рейхсканцлер, — развел руками Хинчук. — Мы уже много раз обращали внимание германского правительства на гибельность его мероприятий для нашего экспорта. Мы много покупаем — особенно у вас. Значит — должны много платить. А основное средство платежа для нас — экспорт.

— Нейрат! — Гитлер повернулся к министру, — надо серьезно заняться этим. Сесть и поговорить, как быть дальше.

Затем он вновь посмотрел на Хинчука:

— Я поручу Гугенбергу связаться с вами и искать пути для согласования наших интересов. Рад был знакомству с вами, господин Хинчук. Если возникнут трудности, вы всегда можете обратиться ко мне лично. Лучший посредник — крепкое рукопожатие. И я буду к вашим услугам...

Читатель! Я не придумал этих монологов Гитлера. Они почти точно повторяют официальную запись об этой беседе Хинчука. И в этой речи Гитлер был несомненно искренен.