Россия и Германия: вместе или порознь?

Но вместо величья и славы Люди его земли Отверженному отраву В чаше преподнесли.

Сказали ему: «Проклятый, Пей, осуши до дна... И песня твоя чужда нам, И правда твоя не нужна!»...

Это стихотворение цитируют все чаще различные авторы, но ведь без него и действительно нельзя рассказывать о Сталине честно. Разве не так, уважаемый мой читатель?

«Наплюй, батя, на глаз — у нас теперь аршин есть!», — говаривал молодой плотник старому. А что —- совет дельный!

Мемуарист может ошибиться, историк — соврать, а вот цифры... Хотя и считается, что ложь, большая ложь, метеопрогнозы и статистика стоят в одном ряду, хотя и есть на свете «статистика» розфилдов и конквестов, но лучше всего о том, как жила и чем была занята страна, рассказывают, все же, бесспорные цифры. К ним и обратимся...

В том самом 1913 году, от которого давно «пляшет» вся статистика и который считается пиком достижений царской России, жилой фонд страны составлял 180 миллионов квадратных метров.

Реальной жилищной нормой в городах для рабочего люда была норма тогдашнего армейского карцера — полторы квадратных сажени или две кубических.

Квартиру в Питере имело 28 процентов рабочих семей, комнату — 17 процентов, полкомнаты — 46. Еще пять процентов «имели» «углы».

Высококвалифицированный питерский (по тем временам, не забудем, — столичный) рабочий подчас мог позволить себе снимать квартиру, получше некоторых нынешних профессорских. Да, было такое...

Однако у половины рабочих семей было по полкомнаты на все про все... Целуй, рожай, гуляй и помирай — все в условиях «широчайшей гласности». Учись? Э-э-э... Учиться простому люду рекомендовали не очень-то...

Пришел Октябрь, прошла Гражданская война.

Наступило время «жилищного передела» — квартирной реформы 1918—1922 годов.

64 процента семей въехали в квартиры, 46 — в комнаты.

Но «жилищный передел» — это еще не жилищное строительство. Оно еще было впереди. Вначале не ахти какое.

За одиннадцать лет ДО первой пятилетки Россия «нэповская» построила 43 миллиона «квадратов» жилья...

Зато Россия социалистическая за двенадцать лет ПОСЛЕ первой пятилетки — втрое больше: уже 123 миллиона.

На карте новой России появилось 523 новых города и 495 новых городских поселков.

И это были не просто новые населенные пункты. Каждый город и поселок — это новый завод или фабрика, рудник или шахта.

А перед их постройкой надо было провести изыскания, сделать проекты, подготовить кадры. Свои кадры, потому что зависеть от иностранных специалистов уважающая себя страна не может.

Правда, в СССР в то время приезжали не только за высоким заработком, но и за новыми идеями или с новыми идеями. Конструктивист Ле Корбюзье именно в Москве в 1934 году реализовал свой первый крупный строительно-архитектурный замысел — тогдашнее здание Центросоюза, а ныне — Центрального статистического управления (я им любуюсь каждый раз, когда оказываюсь рядом).

В обиход входило новое слово «реконструкция».

Архимеду нужна была одна точка опоры, чтобы перевернуть мир. Реконструкция, то есть индустриализация, коллективизация и культурная революция, стала той точкой опоры, которая позволила Сталину в срок одной, по сути, пятилетки перевернуть Россию. Причем перевернуть с ленивой головы на работящие ноги!

Освобождение от дурной крови пошло при этом на пользу и голове. Но могло ли здесь быть все гладко? Что ж, на этот вопрос ответил сам Сталин на Кремлевском приеме в честь металлургов 26 декабря 1934 года:

«У нас было слишком мало технически грамотных людей. Перед нами стояла дилемма: либо начать с обучения людей в школах технической грамотности и отложить на десять лет производство и массовую эксплуатацию машин, пока в школах не выработаются технически грамотные кадры, либо приступить немедленно к созданию машин и развить массовую их эксплуатацию в народном хозяйстве, чтобы в самом процессе производства и эксплуатации машин обучать людей технике, выработать кадры. Мы избрали второй путь. Мы пошли открыто и сознательно на неизбежные при этом издержки и перерасходы, связанные с недостатком технически подготовленных людей, умеющих обращаться с машинами. Правда, у нас наломали за это время немало машин. Но зато мы выиграли самое дорогое — время и создали самое ценное в хозяйстве — кадры. За три—четыре года мы создали кадры технически грамотных людей как в области производства машин всякого рода (тракторы, автомобили, танки, самолеты и т.д.), так и в области их массовой эксплуатации. То, что было проделано в Европе в течение десятков лет, мы сумели проделать вчерне и в основном в течение трех—четырех лет. Издержки и перерасходы, поломка машин и другие убытки окупились с лихвой».

Уже сами такие Кремлевские приемы были деталью нового характера общественного бытия России.

Раньше высшая власть, то есть царь, устраивала приемы дипломатов, знати, ну выпускников Академии Генерального штаба.

А теперь в Кремлевских залах приветствовал Труд. Можно без преувеличения сказать, что это был свободный труд. Если, конечно, понимать под свободой не возможность делать что тебе вздумается, а осознанную необходимость честного участия в созидательной жизни общества. Ведь подлинная свобода возможна лишь там, где человек лишен права причинять вред другим, решая таким образом свои личные проблемы.

Вот как раз такая свобода и начинала формироваться в СССР. Троцкист Исаак Дойчер рассуждал о «принудительнос-ти»-де труда в Советской России, но на самом деле перед страной стояла другая проблема — научиться работать. Просто работать изо дня в день.

Далеко не все в рабоче-крестьянском государстве были к этому готовы. И как раз в годы первой пятилетки, то есть тогда, когда работа начиналась «всерьез и надолго», появилось понятие «летун». Нехорошее понятие, но уже одно оно опровергало болтовню о «советском рабстве». Так же, как и другое понятие, возникшее в то же время в противовес первому — «самозакрепление». Что это такое, я поясню чуть позже...

В 1930 году крупная промышленность потеряла из-за прогулов 16 миллионов человеко-дней, в 1931-м — 25 миллионов. Обломовы так просто не исчезали.

Более того, возник новый их тип — деятельный. Ильфо-петровский инженер Талмудовский в поисках лучшего «оклада жалования» забирался даже на строительство Туркестано-Сибирской магистрали и, отхватив очередные «подъемные», тут же исчезал.

Менее известны его сельские «коллеги», описанные прекрасным советским литератором Валентином Овечкиным в очерке «Без роду, без племени». В конце тридцатых годов Овечкин писал: «Непоседливых искателей богатого трудодня называют в станицах «колхозники до первого градобоя». Есть люди, сделавшие переезды с места на место, из колхоза в колхоз своего рода профессией, доходной и не особенно трудной, если не считать дорожных неудобств».

Да, тут и впрямь было бы нелишним подумать о принуждении к труду. Вот география «путешествий» только одного «талмудовского от сохи»: Забайкалье, Сибирь, Кубань, Башкирия, Казахстан, Дон...

Но не все же были такими. Одновременно возникало и новое отношение к труду, к своей стране.

Уже осенью 1930 года только в Ленинграде 200 тысяч инженеров, техников и квалифицированных рабочих обязались... Читатель, я обращаю твое особое внимание на то, что они всего лишь обязались не покидать свои предприятия до конца первой пятилетки! На Украине такие же обязательства по «самозакреплению» принял на себя каждый... третий металлист.