Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну
Шрифт:
Ещё до 9-й конференции по требованию французов был учетверен участок Жабинка — Брест — Литовск («каких-то» сто километров) и построен двухколейный путь Брянск — Гомель — Лунинец — Жабинка (тут уже этих километров набиралось с тысячу).
Жабинка, Барановичи, Лунинец, Сарны, Ковель, Ряжск… Болотные, лесные, захолустные места… Тогдашнее экономическое значение — ноль. Зато — «стратегически важные на правления». На экономических картах маленькие точки бесследно проваливались в крупноячеистую сетку параллелей и меридианов, однако на картах штабных они занимали место самое почетное.
Нашей русской экономике очень пригодились бы тысячи стальных километров для объединения в
Нет, сказать, что все произошло так уж неожиданно, было бы опрометчиво. В январском номере органа военного министерства России «Разведчик» за 1914 год военный министр В.А. Сухомлинов писал: «Мы все знаем, что готовимся к войне на западной границе, преимущественно против Германии. Не только армия, но и весь русский народ должен быть готов к мысли, что мы должны вооружиться для истребительной (слог-то каков, читатель! — С.К.) войны против немцев и что германские империи должны быть разрушены, хотя бы пришлось по жертвовать сотнями тысяч человеческих жизней».
Это была, конечно, не только антигерманская, но и антирусская провокация. А разве не такой же провокацией было требование Пуанкаре расходовать французские кредиты на строительство стратегических железных дорог к германским границам? И разве не провокацией стал визит «Пуанкаре-войны» в Россию после Сараевского убийства?
Президент Франции приехал в Петербург на встречу с царем до австрийского ультиматума Сербии — 20 июля. И весь его визит выглядел как вызов Германии. Николай II в эти дни досрочно произвел в офицеры юнкеров выпускных классов военных училищ и громогласно заявлял, что Франции нужно продержаться десять суток, пока Россия отмобилизуется и «накладет» немцам «как следует».
Сухомлинов 11 июня 1915 года был с позором отстранен, 21 апреля 1916 года арестован и заключен в Петропавловку. Николай II его освободил. Летом 1917 года генерала все же судили, 12 сентября приговорили к пожизненной каторге, и он тут же сбежал… в Германию. Там-то, на вилле в Ванзее под Берлином, он после войны тоже не удержался от признания: «Если кто когда-нибудь… займется выяснением закулисной истории возникновения войны, тот должен будет обратить особенное внимание на дни пребывания Пуанкаре в Петербурге, а также и последующее время приблизительно от 24 до 28 июля».
Пуанкаре приехал явно на инспекцию, во-первых, и на обрубание всех швартовых, привязывающих Россию к миру, во-вторых. Все вышло, как и планировалось: «патриотический» антигерманизм достиг в России уровня, после которого надо сдерживать «коней» до поры.
Французы старались подгадить русско-германским отношениям не только на высшем — президентском, уровне, но даже по мелочам. 14 июля 1914 года на Лоншанском поле под Парижем прошел военный парад «в память взятия Бастилии революционным народом». Цветистый спектакль в чисто французском духе закончился, военные атташе готовились разъезжаться по домам. И тут нашего графа Игнатьева попросили сесть в открытый автомобиль вместе с его германским коллегой — мол, устроители опасаются враждебных выкриков толпы по адресу немца. Автомобиль тронулся, и публика со всех сторон заорала: «Vive la Russie! Vive les russes!» («Ура России, ура русским!»). Игнатьев отнюдь не жаждал войны России с Германией — совсем наоборот. И, уступив французам, он, конечно, сплоховал. Не сообразил, что немец оскорбится такой нарочитой демонстрацией «русско-французской
тепло ты». Если бы он ехал в отдельном автомобиле, он злился бы на Францию, а так, как вышло, — невольно на Россию. Что французам и требовалось.Мелочь? Нет! Подобным же образом французы будут па костить нам и через двадцать с лишним лет, сталкивая Германию и СССР на Всемирной выставке в Париже в 1937 году. Тогда французы совершенно намеренно отвели территорию под советский и немецкий павильоны друг против друга. А за тем заблаговременно, чтобы подзудить, показали макет советского павильона лейб-архитектору фюрера Шпееру. Эффект получился потрясающий: в результате вдохновенные, устремленные вперед мухинские «Рабочий и Колхозница» шагали прямо на немцев, а над русскими хищно нависал с высоты имперский орёл.
В предвоенную же пору 1914 года таких «мелочей» хватало и в Париже, и в Лондоне. В начале июля (6 числа) посол Германии фон Лихновски извещает Грея о только что закончившихся в Потсдаме австро-германских консультациях и «совершенно доверительно» добавляет:
— В Берлине считают, что ввиду слабости России не стоит сдерживать Австро-Венгрию.
— Да, Россия, увы, слаба, — «согласился» Грей. Он так сожалеющею покачал при этом головой, что не приходилось сомневаться: ему очень (ну просто очень!) хотелось бы, чтобы Россия была сильна, но куда, мол, денешься от фактов.
Берлин такие коварные английские «оценки» лишь окрыляли.
А вот уже русский военный агент в Англии докладывает в Петербург: «Английский Генштаб уверен, что Австрию толкает на войну Германия».
Ну, ещё бы — этот Генштаб, да в разговоре с русским, говорил бы в такие времена что иное! Провоцировать простаков в Англии умели всегда…
Одновременно Грей заверяет послов Австрии и Германии Мендорфа и Лихновски в строгом нейтралитете Англии и ее стремлении уладить австро-сербский конфликт миром. Восьмого же июля сэр Эдуард принимал русского посла графа Бенкендорфа…
— Я крайне озабочен серьезностью складывающегося положения, граф, — страдальчески сообщил шеф «Форин офис».
— Да, на этой покатости можно поскользнуться, если только не обладать сильным духом и решительной волей, — согласился Александр Константинович.
— Прекрасно сказано, — несколько оживился Грей. — И как раз поэтому я убежден, что России нужно решительно поддержать Сербию и защитить ее от произвола австрийцев. Ваш авторитет у славянства, ваша сила…
Бенкендорф вежливо помалкивал и лишь сделал неопределенный жест рукой — а вы, мол, господа, как же?
Грей намека, впрочем, не усмотрел, и Бенкендорфу пришлось задать этот вопрос вслух:
— Но ведь и Англии, очевидно, придется вступиться, если не с нами за Сербию, то за Францию?
Грей опять стал бесстрастен и развёл руками:
— Мы всегда на стороне обиженного и нуждающегося в помощи, господин посол. Но по нашим данным тогда в наиболее тяжелом положении окажется Россия. У меня есть точные сведения: в случае войны Вильгельм и Мольтке очень быстро переместят центр военных операций с запада на восток. Своего основного противника Германия видит в России…
Грей лгал в глаза. Ну и что? Пройдут два десятка лет, читатель, и политику провоцирования СССР против Германии будут проводить уже бывшие коллеги Грея по кабинету Ллойд-Джордж и Черчилль в беседах с нашим полпредом Майским. Другое время, постаревшие фигуры, но цели и методы английской дипломатии не изменятся. А пока что нужно подтолкнуть Россию царскую, потому что без России войну начинать нельзя во всех смыслах. Единственной же надежной гарантией тут могло стать или объявление Россией войны с Германией, или наоборот.