Россия и Китай в XX веке: граница
Шрифт:
Думаю, что после этих событий Л. И. Брежнев еще больше укрепился в своей мысли о том, что с Мао Цзэдуном нужно ухо держать востро, что Мао Цзэдун — это маньяк. Иначе говоря, его действия могут быть иррациональными даже тогда, когда речь идет о самых серьезных проблемах международных отношений, мировой политики. Возможно, что именно эта акция и подвигла Л. И. Брежнева на то, чтобы взять курс на разрядку в отношениях с США и на достижение согласия с президентом США по вопросу о том, что главная задача двух мировых лидеров, руководителей СССР и США, состояла в то время в том, чтобы не допустить мировой войны. С Мао Цзэдуном, как верно почувствовал Л. И. Брежнев, о такой договоренности не могло быть и речи.
Возвращаясь к событиям 60-х гг., нужно также сказать, что некоторые
Осенью 1967 г. и в январе 1969 г. я дважды пытался предупредить о возможном применении оружия с китайской стороны на нашей границе. К несчастью, эти предупреждения вязли в бюрократическом песке.
И наши руководители, и наше население, за исключением немногих людей, понимавших грозившую опасность, исходили из того, что ничего делать в этом отношении не нужно, что все равно стрельбы на границе не будет.
После того как в марте 1969 г. произошли вооруженные столкновения на острове Даманском, картина событий представлялась следующим образом.
Мао Цзэдун, обладавший абсолютной властью в КНР и в КПК (напомним, что это был самый разгар «культурной революции» в Китае), санкционировал применение огнестрельного оружия на границе. Он взял курс на то, чтобы пролитой кровью разделить два наших народа. За Мао Цзэдуном следовал Чжоу Эньлай. В листовках, распространявшихся в то время в Пекине, приводилось его высказывание о том, что «пограничная война» с СССР возникнет раньше, чем война КНР с США. Так Чжоу Эньлай, с одной стороны, готовил почву для перемен в отношениях Пекина и Вашингтона и, с другой стороны, делал как бы обычной мысль о войне между нашими двумя странами.
В Москве общепринятой была мысль о том, что в стране, где у власти находится коммунистическая партия, только ее высший руководитель может принять решение о применении огнестрельного оружия на границе, о начале «пограничной войны». В нашей стране не было сомнений в том, что начало стрельбы на границе было санкционировано Мао Цзэдуном. Следовательно, только он и мог отдать приказ о ее прекращении.
Прямой путь к Мао Цзэдуну был невозможен, но, с точки зрения части руководителей в Москве, существовала возможность обратиться к его ближайшему помощнику в международных делах, к главе правительства КНР Чжоу Эньлаю.
В то время первым лицом в Москве был Л. И. Брежнев, который, очевидно с умыслом, отдавал как бы на откуп Председателю Совета Министров СССР А. Н. Косыгину реализацию очередных шагов в отношениях с КНР. Вероятно, А. Н. Косыгин думал, что возможность встречи и переговоров с Чжоу Эньлаем остается. При этом А. Н. Косыгин считал главной целью немедленное прекращение стрельбы на границе с обеих сторон.
Столкновения с применением оружия в районе острова Даманский имели место 2 и 15 марта 1969 г., а во второй половине марта А. Н. Косыгин вызвал в свой рабочий кабинет в Кремле одного из сотрудников аппарата ЦК КПСС, который хорошо владел китайским языком, и велел ему позвонить по еще формально сохранявшейся «горячей линии» телефонной связи с Пекином. Алексей Николаевич Косыгин сказал, что он хотел бы поговорить с главой правительства КНР Чжоу Эньлаем.
Это означает, помимо всего остального, что после осмысления произошедших событий руководители в Москве первыми показали, что они хотели бы прекращения стрельбы на границе и начала переговоров. Они сделали этот шаг, несмотря на уверенность в том, что вина за начало применения огнестрельного оружия лежит на Мао Цзэдуне.
Когда прозвучал звонок из Москвы,
дежурный, находившийся у телефонного аппарата в Пекине, выслушал изложение слов А. Н. Косыгина. После паузы прозвучал ответ, что «с советскими ревизионистами нам не о чем разговаривать».А. Н. Косыгин, которому были переведены эти слова, велел повторить его запрос о разговоре с Чжоу Эньлаем, подчеркнув, что Председатель Совета Министров СССР хотел бы поговорить с Премьером Госсовета КНР. Из Пекина прозвучал тот же ответ.
Так попытка Москвы вступить в переговоры была отвергнута Пекином.
Прошло немного дней после этой неудачной попытки, и несколько человек в Москве (в том числе и автор) обратили внимание на то, что Линь Бяо, единственный в то время заместитель председателя ЦК КПК Мао Цзэдуна, выступая с докладом на IX съезде КПК в начале апреля 1969 г., сделал совершенно неожиданный шаг. Он раскрыл и перед всем миром, и перед населением Китая, и перед партией, не говоря уже о руководителях КПК-КНР на всех уровнях, тот факт, что после вооруженных столкновений на советско-китайской границе в марте 1969 г. Москва — в лице второго человека в государстве, главы правительства! — обратилась в Пекин с предложением обменяться мнениями по линии «горячей связи». Иначе говоря, Линь Бяо оповещал, что Москва хочет прекращения огня на границе.
Из этого можно было сделать вывод о том, что Линь Бяо не только сам не отдавал приказа о начале стрельбы на границе, но и был заинтересован в том, чтобы снять с себя всякую возможную ответственность и за начало, и за продолжение такого рода инцидентов. Более того, Линь Бяо проявил заинтересованность в том, чтобы предать гласности тот факт, что, несмотря на предложение Москвы, стрельба не прекратилась и переговоры между сторонами не начались.
По сути дела, Линь Бяо показывал, что он бы предпочел переговоры с Москвой продолжению вооруженных столкновений на границе. Он как бы выгораживал Мао Цзэдуна и прозрачно намекал, что ответственность за доведение отношений до такого уровня и за отказ от переговоров с Москвой ложится на Чжоу Эньлая. Хотя в КПК для всех ее руководителей было очевидно, что Линь Бяо в данном случае осуждает действия не только и не столько Чжоу Эньлая, сколько Мао Цзэдуна, без санкции которого Чжоу Эньлай не делал ни одного шага.
Кстати сказать, в то время некоторым китаеведам в Москве, и мне в том числе, представлялось, что некоторые военачальники в КНР — маршалы Чжу Дэй и Пэн Дэхуай, которые всегда выступали за исключительно мирные отношения, прочные отношения военного сотрудничества, не допускали и мысли о возможности военного столкновения между нашими странами и тем более были против войны между Китаем и СССР.
Выступление Линь Бяо также показывало, что в руководстве КПК-КНР в то время шла серьезная борьба по вопросу о том, как строить отношения с нашей страной и с США. И если Мао Цзэдун и его внешнеполитическая тень Чжоу Эньлай полагали, что главная цель состояла тогда в изменении характера отношений между Пекином и Вашингтоном, в нормализации и налаживании этих отношений, причем в случае необходимости и за счет пролития крови на советско-китайской границе, то Линь Бяо полагал, и это следовало, в частности, из его доклада на IX съезде КПК, что спор с Москвой — это ссора в своей социалистической семье, пусть серьезная, но среди своих. Тогда как с США у КНР, у социалистического государства, существуют несомненно более серьезные противоречия, чем с СССР. Линь Бяо мог соглашаться и на нормализацию отношений с США, но при известных условиях.
Таковы были в то время позиции Линь Бяо и Чжоу Эньлая, их взгляды на отношения с нашей страной.
В связи с этим можно вспомнить о случае, свидетелем которого я был в 1965 г. во время визита А. Н. Косыгина в Пекин. Разговаривая на аэродроме с встречавшим его Чжоу Эньлаем, А. Н. Косыгин, в частности, спросил: «Мы, в Москве, знаем вас; знаем товарища Мао Цзэдуна. А кто такой этот Линь Бяо?» Тогда этот вопрос остался практически без ответа. И вот спустя четыре года А. Н. Косыгин, после неудачной попытки поговорить с Чжоу Эньлаем и спустя короткое время после появления доклада Линь Бяо, мог попытаться по-новому ответить на свой же вопрос.