Россия и мусульманский мир № 6 / 2014

Когда в 2010 г. политологи А. Верховский и Э. Паин в совместной работе в сборнике статей российских и немецких ученых, обсуждавших идеологию «особого пути» России как инструмента модернизации страны, выдвинули тезис о том, что «политическая элита России находится на распутье» 6 , видимо, у них были серьезные основания для такого вывода. Но имелось ли их тогда больше, чем теперь? Российский политический истеблишмент, который на экваторе легистратуры Президента РФ Д.А. Медведева, представлял собой не единую монолитную группу, а конгломерат довольно разных чиновничьих кланов, предлагающих де-факто разные программы цивилизационного национализма, должен был определиться, какую из возможных версий использовать в России. Стратегия русского этнонационализма воспринималась властями заведомо неприемлемой, так как неизбежно провоцировала бы подъем этнонационализмов меньшинств и всплеск нежелательных конфликтов. С другой стороны, национализм является чрезвычайно привлекательным как эффективный способ мобилизации масс, столь необходимой в условиях атомизации российского общества. Нечто срединное, модель конструирования цивилизации по принципу «все-таки не русской, а российской или православной – в зависимости от требуемого масштаба», по наблюдениям политологов, притягивала к себе многих, в том числе и значительную часть высокопоставленных чиновников. Так или иначе, но политическая элита склонялась к так называемой концепции культурного этно-национализма, разработанной в 1999–2000 гг. Русской православной церковью.

6

Верховский А., Паин Э. Цивилизационный национализм: Российская версия «особого пути» // Идеология «особого пути» в России и Германии: Истоки, содержание, последствия: Сб. ст. / Под ред. Э.А. Паина. – М., 2010. – С. 200.

В понимании политолога С.И. Каспэ, уделившего вопросу разработки и реализации программы строительства российской политической нации (nation-building) несколько интересных работ, вторым необходимым участником nation-building вместе с государством также следует считать Русскую православную церковь Московского Патриархата. Сообразно ее совершенно особому месту, занимаемому в российском обществе, и располагающей наибольшим ресурсом доверия населения, важнейшим элементом «строительства нации». Впрочем, по убеждению Каспэ, вторым в иерархии субъектности следовало бы признать государство, которое «властно притягивает наш взгляд, причем обыкновенно мешая видеть что-то, кроме себя самого», поскольку «первым для всех обществ, родившихся в лоне христианской цивилизации, без различия Востока и Запада, является именно центр церковный» 7 . Возможность подключения к проекту российского нациестроительства иных субъектов (партий, функциональной и рефлективной интеллектуальных элит со своими групповыми подразделениями, других «земных-трансцендентных» центров) ученый допускает скорее как их вынужденное реагирование на инициированный церковью разговор (к которому она смогла принудить и государство, представленное сейчас правящей группой) о ценностях российской политии и желательно-возможных контурах нации.

7

Каспэ С.И. Политическая теология и nation-building: Общие положения, российский случай. – М., 2012. – С. 102.

Называя важнейшим институтом возвращения политического в российскую политику Русскую православную церковь, С. Каспэ продолжает перебирать логически возможные альтернативы среди всех источников ценностей, «способных послужить преодолению того острейшего дефицита легитимности, который является главной причиной дисфункциональности современной российской политии и угрожает ее дальнейшему существованию» 8 . И в добавление к эндогенному – уже упомянутой РПЦ – он называет второй и единственно возможный для России экзогенный источник легитимности, на его взгляд, безусловно выигрывающий с колоссальным отрывом «в соревновании за титул наиболее востребованного постсоветскими государствами (впрочем, не только ими)» 9 . Это Запад. Церковь и Запад, мотивирует Каспэ, являются взаимно комплементарными, а Россия и Запад – «от одного христианского корня». И даже существующие между ними конфессиональные различия не являются препятствием непреодолимой силы к выработке и реализации программы российского нациестроительства.

8

Каспэ С.И. Указ. соч. – С. 163.

9

Каспэ С.И. Указ. соч. – С. 149.

В понимании С.И. Каспэ, профессора Высшей школы экономики, имеющей статус национального исследовательского университета, кроме Запада больше никто не в состоянии победно участвовать в соревновании за роль ценностного центра притяжения. Ни российская полития – по причине «скудости и ущербности ценностного “ресурсного пакета” самой России» 10 , ни исламский мир, выбор которого в качестве ориентира в современных условиях означает «выбрать войну» 11 . Поэтому политолог предлагает считать единственно оптимистическим сценарием будущего России «ее превращение в субцентр империи Запада – в большинстве отношений автономный, в пределах своего домена полномочный, но все же субцентр» 12 .

10

Там же. – С. 151.

11

Там же.

12

Там же. – С. 162–163.

Политологи А. Верховский и Э. Паин более критично относятся к концепции культурного этнонационализма Русской православной церкви, в принципе оценивая в стратегической перспективе «особый путь» цивилизационного национализма как «безусловно тупиковый, противоречащий глобальным тенденциям мирового развития, мешающий модернизации социальных институтов и тем самым подрывающий саму надежду России на достойное место в будущем мировом порядке» 13 . К тому же, как отмечают исследователи, в концепции РПЦ представителям ислама, буддизма и иудаизма (в их наиболее распространенных формах и исключая оппозиционные религиозные меньшинства) предлагается роль младших партнеров. Констатируя этот факт, к сожалению, ученые этим и ограничиваются, не углубляясь в деликатную сферу межконфессиональных отношений и предоставляя читателю самостоятельно разобраться с вопросом, а желают ли сами носители неправославных идентичностей в России соглашаться с той ролью, которую им отводит группа нациестроителей из Московской Патриархии. Что ж, будем разбираться.

13

Верховский А., Паин Э. Указ. соч. – С. 206.

В многочисленной литературе, посвященной исламскому возрождению в современной России, часто отмечается, что наряду с оформлением соответствующей исламской инфраструктуры в стране очевидно происходит «пробуждение мусульманской идентичности, давшей исследователям основания говорить о мусульманском сообществе» 14 . И уже вряд ли становится возможным игнорировать достижение ею тех референтных позиций, которые способствуют членам мусульманского коллектива в избавлении от комплекса младших братьев. Подобные суждения все чаще выносятся в публичный дискурс социальными агентами «воображаемого сообщества» (Б. Андерсон) российских мусульман – той его частью, которая, действуя в социальном пространстве, состоящем, по П. Бурдьё, из ансамбля полей, в том числе религиозного и политического, может занимать в нем несколько позиций одновременно 15 . Мы имеем в виду тот случай, когда акторы религиозной власти в зависимости от объемов конвертируемых капиталов религиозного поля занимают более или менее выгодные позиции в поле политическом.

14

Черепанов М.С. Мусульманское сообщество в политическом поле региона: Структурно-генетический анализ стратегий активистов: дис. … канд. полит. наук: 23.00.02. – Тюмень, 2010. – С. 3.

15

Бурдьё П. Социальное пространство и генезис классов // Бурдьё П. Социология политики. – М., 1993. – С. 55–59.

Идентифицируя себя с русским государством и российской цивилизационной общностью, российские мусульмане 16 веками «сохраняли и свою исламскую идентификацию, позволяющую обрести культурно-религиозную индивидуальность в инокультурной (русской) и инорелигиозной среде» 17 . Кратно уступая по численности суперэтнической общности народов православной культуры, объединившихся вокруг русского народа, мусульмане страны самоотождествляются со значимой частью полуторамиллиардного сообщества мусульман 18 – мировой уммой 19 , основателем которой является создатель исламского вероучения, первой мусульманской общины и первого исламского государства Мухаммад Мустафа.

16

В литературе понятие «российские (русские) мусульмане» часто трактуется как некий социум, который не тождественен исповеданию ислама, а шире: мусульмане – это народ со своей религией (Исхаков С.М. Российские мусульмане и революция (весна 1917 г. – лето 1918 г.). – М., 2004. – С. 5).

17

Гаврилов Ю.А., Шевченко А.Г. Русские мусульмане в поле российской идентичности // Россия реформирующаяся. Ежегодник / Отв. ред. М.К. Горшков. Вып. 7. – М., 2008. – С. 289.

18

В Коране говорится о существовании универсального сообщества мусульман, которое разделено на народы и племена, чтобы мусульмане «узнавали друг друга» (Коран: 49; 13).

19

Арабское слово «умма», содержащееся в мусульманских сакральных текстах, их толкователями переводится как теснейшее братство мужчин и женщин, объединенных узами духовного родства и высочайшим служением Богу.

За годы «исламского возрождения» в стране, которое развилось на фоне идеологического вакуума, образовавшегося с приходом к власти новой политической элиты после краха коммунистической системы СССР, и «неспособности государства сформулировать общенациональную идею и мировоззренческие смыслы» 20 , мусульманская идентичность значительно укрепила свои референтные позиции в социокультурной идентификации. Гораздо в большей степени это наблюдается в местах компактного проживания представителей российской уммы. В так называемых «мусульманских республиках» в условиях пространственной локализации недоминирующие в общероссийском масштабе члены мусульманских коллективов оказались на положении ведущих аттракторов идентичности в своем ареале обитания.

20

Магомедов А. Ислам и политика на полумусульманском евразийском пограничье // Ислам от Каспия до Урала: Макрорегиональный подход / Под ред. Кимитака Мацузато. – М., 2007. – С. 195.

Миллионы российских граждан интернализировали принятые в мусульманском обществе нормативно-ценностные и идейно-политические ориентиры и установки, которые сегодня эксплицитно выражены в формулировке «ислам – это религия не пришельцев, не мигрантов, а коренных россиян» 21 . Конституируемая религиозными лидерами и мусульманской символической элитой модель политического поведения концептуально не вписывается в западный мультикультурализм как доктрину «единства в разнообразии». В то же время она исходит из стремления «оплодотворить» российскую политику идентичности исламскими ценностями, оценить ее с позиций исламских принципов и добиться участия автохтонного мусульманского меньшинства в качестве равноположенного субъекта строительства российской нации. Это особым образом накладывает отпечаток на дискурсную коммуникацию его активистов в публичной сфере в ответ на наметившуюся в российском обществе тенденцию установить для недоминирующих групп определенные модели социокультурного и политического поведения, которые могут расходиться с исламскими ценностями и традициями.

21

Ислам – религия коренных россиян» [Глава Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин об уникальном положении мусульман в России] // Коммерсант. 2011. 18 февраля.

Так, в тексте проповеди главы Центрального духовного управления мусульман (ЦДУМ) России Т. Таджуддина, произнесенной в 2008 г. во время торжественного богослужения в Уфимской Соборной мечети по случаю мусульманского праздника Курбан-байрам (праздник жертвоприношения) и транслировавшейся на общероссийском «Первом канале», не случайно оказывается следующее утверждение: «В России 20 миллионов мусульман. Мы тут жили и живем давно, когда еще Киевская Русь была. Булгары первые, кто воевал с монголо-татарами» 22 .

22

Курбан-байрам. Трансляция из Уфимской Соборной мечети // Первый канал. 2008. 8 дек.

Близкую позицию в публичной сфере занимают и другие лидеры общероссийских централизованных мусульманских структур, подкрепляя свои дискурсы схожими историческими мифологемами. «По Конституции православие и ислам являются равноправными. Однако на деле, к сожалению, реальность не всегда такова, – заявляет в 2011 г. председатель Совета муфтиев России (СМР) Р. Гайнутдин. – Многие православные считают, что их большинство, и Россия – православная страна. Мы же говорим: нет, Россия – и православная, и мусульманская. <…> Ислам пришел на нашу землю раньше, чем была крещена Русь: на территории Дербента в Дагестане уже в VIII в. была построена мечеть. Ислам – это религия не пришельцев, не мигрантов, а коренных россиян» 23 . Для того чтобы устранить сложившееся неравенство между православными и мусульманами, на взгляд главы СМР, следует на всех уровнях государства и общества продвигать понимание того, что мусульманские народы помогли организоваться русским князьям, чем способствовали созданию Российского государства. Поэтому 20 млн современных потомков российских мусульман, живущих сегодня в стране, по мнению Р. Гайнутдина, имеют право требовать равноправного отношения к себе.

23

«Ислам – религия коренных россиян» [Глава Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин об уникальном положении мусульман в России] // Коммерсант. 2011. 18 февраля.