Россия и современный мир №1 / 2018
Шрифт:
С началом революционных событий в Европе и Латинской Америке на рубеже 1810–1820-х годов отношение к России как к противнику либерализации еще более усилилось. Если Священный союз, именуемый на страницах «Найлз Уикли Реджистер» «печально известной хунтой» (notorious junta), представлялся многим американцам реакционным, но хотя бы цивилизованным образованием, то Россия во главе с Александром I начинает представать той «извечной» силой, которая в принципе отрицает все новое и готова на завоевания и интервенции – лишь бы все осталось как прежде [21, p. 21–22].
Опасения относительно возможного появления вооруженных сил Священного союза в Южной Америке толкают в 1823 г. президента Дж. Монро и госсекретаря Дж.К. Адамса к формулировке «доктрины Монро», постулирующей принцип «Америки для американцев»
Если государственная машина во многом замкнута на воле одного человека – в нашем случае российского императора – то его смерть так или иначе принесет изменения для всей жизни страны. После того, как 11 февраля 1826 г. американские газеты сообщили о смерти Александра I [28], в прессе стали появляться разного рода спекуляции о будущем России и взаимоотношениях между великими князьями Константином, считавшимся всеми наследником, и Николаем.
Константин Павлович, рассматривавшийся основным наследником усопшего императора, был характеризован как обладатель «очень вспыльчивого характера и жестокого нрава», обладающего большим авторитетом в армии [45; 29; 30; 31]. Йезекия Найлз в большой статье 11 февраля отзывался об Александре I и о Константине крайне негативно, называя первого холодным и расчетливым деспотом, а второго – высокомерным и жестоким любителем военной помпезности и парадов [47]. Перспективы грядущего царствования также отнюдь не радовали: по мнению автора статьи, новый император вполне может замахнуться на исполнение мечты своей бабки Екатерины и присоединить к России Грецию вместе с Константинополем, тем самым не только сделав империю еще более могущественной и угрожающей, но и обрубив на корню революционные устремления самих греков [45]. После известий о желании Константина отречься от престола в пользу своего брата внимание прессы естественным образом переключилось на Николая Павловича [46; 48; 35].
Первые упоминания в газетах о событиях на Сенатской площади датируются 16 и 18 марта, а причиной волнений названо нежелание солдат присягнуть на верность Николаю. Кроме того, указывается, что в восстании погибли примерно 200–300 человек, в том числе несколько генералов [34; 49].
В течение всей весны и лета на страницах газет появляются сообщения об арестах и проводимом расследовании, в ходе которого было выяснено существование разветвленной тайной организации офицеров [44; 36; 37], а также передаются слухи о тяжелом внутриполитическом положении императора [29]. Следующее упоминание прессы о декабристах относится к 6 апреля, когда газета «Нэшнл Интеллидженсер» сообщила, что уже ко 2 февраля «в российской столице было совершенно тихо», а император принимает самое деятельное участие в расследовании недавних событий в армии [34]. Кроме того, газета сообщает о четырех сотнях человек, приговоренных к смертной казни [42].
15 апреля в «Найлз Уикли Реджистер» указывается, что имел место широкомасштабный заговор, история которого уходит корнями в 1815 г. Целью заговора было убийство не просто императора Александра I, но и обоих его братьев. Руководителем заговора именуется Михаил Орлов, который якобы хотел стать главой новообразованной республики [там же].
Далее, 25 апреля в короткой заметке сообщалось, что Николай I продолжает заниматься последствиями «беспорядков», награждая отличившихся в их прекращении [27]. 4 мая – что аресты продолжаются, как продолжается и расследование всех обстоятельств волнений. При этом указывалось на абсурдность планов заговорщиков [40]. В общей оценке их численности газеты разнились: «Найлз Уикли Реджистер» сообщала о 20 тыс. человек [50], в то время как «Нэшнл Интеллидженсер» – о 14 тыс., включая представителей самых знатных семейств. По мнению автора последней заметки, император находится в сложном
положении, так как «и помилование, и наказание могут быть в равной степени фатальны» [39].20 июля некий капитан Дикинсон сообщил газете о том, что «судьба людей, принимавших участие в восстании при восшествии Николая [на престол], будет скоро предана огласке», причем «никто из них не будет казнен, но все они будут отправлены в ссылку в Сибирь на больший или меньший срок, согласно степени вины» [32].
Только 7 сентября тема воссоздания хода событий на Сенатской площади была окончательно закрыта, когда газета «Нэшнл Интеллидженсер» напечатала краткую версию «Донесения Следственной комиссии», официального доклада российских властей о произошедшем. «Донесение» попало за океан не без участия американского посла в России Генри Миддлтона, находившегося в Санкт-Петербурге в то время и описавшего события на Сенатской площади в письмах к государственному секретарю Генри Клею.
Миддлтон происходил из богатой плантаторской семьи Южной Каролины, владевшей более 700 рабами, что делало его одним из самых крупных рабовладельцев штата [2, примечания]. К моменту своего назначения послом в Россию Миддлтон был уже достаточно успешным политиком. Он занимал пост губернатора Южной Каролины (1810–1812), а затем был представителем от штата в Конгрессе (1815–1819), отстаивая вместе с Джоном Кэлхуном в составе партии джефферсоновских демократов права и свободы американского Юга.
В Санкт-Петербурге Миддлтон показал себя умным дипломатом, отстаивая интересы США на тихоокеанском побережье, а также выступая сторонником новых освободительных движений в Южной Америке и Греции. Аристократическое происхождение и хорошее образование делало его «своим» для петербургской дворянской элиты, что позволило ему завязать дружеские отношения с заведовавшим Комиссией составления законов М.М. Сперанским, министром финансов (до 1823 г.) Д.А. Гурьевым и министром иностранных дел К.В. Нессельроде.
В донесениях американского посла о восстании декабристов следует выделить несколько тематических блоков: причины, цели, итоги восстания и – самое интересное – его размышления насчет перспектив реформ в России.
По данным Миддлтона, молодое поколение русских дворян и офицеров недовольно своим пассивным положением в обществе, желает принимать более деятельное участие в управлении государством, а заговор готовился уже достаточно давно под видом собраний литературного общества, имевшего филиалы в разных частях страны [2]. Члены сообщества имели контакты с зарубежными либералами, а князь С.П. Трубецкой [3, с. 336–346] даже «получил от Бенжамена Констана проект конституции, которую подразумевалось привести в жизнь при подходящем случае» [2; 13]. Поводом к выступлению стал затянувшийся кризис междуцарствия после смерти Александра I [10, с. 62].
Как сообщает американский посол 21 декабря 1825 г. (2 января 1826 г.), 14 декабря восставшие видели свою основную задачу в том, чтобы «представить на подпись Сенату план правления, устанавливающий регентство» [2]. В своем следующем послании Миддлтон подчеркивает, что «точные цели восстания до сих пор неясны, но кажется, это было что-то вроде попытки смены [формы] правительства» [там же]. Он употребляет при этом словосочетание «institute of government», которое, по замечанию М. Раева, использовалось в то время как эвфемизм для обозначения конституции [55, p. 289. Footnote].
Восстание, как известно, провалилось, и власти для расследования обстоятельств создали специальную Следственную комиссию («Следственный комитет») во главе с генералом А.И. Татищевым. В сообщении от 26 декабря Миддлтона о том, что комиссия «каждую ночь проводит в крепости, допрашивая очевидцев и рассылая по всей стране указы об арестах подозреваемых» [2]. Спустя месяц, 30 января (11 февраля) 1826 г. американский посол сообщает о беспрецедентном масштабе расследования: «Число людей, приговоренных к тому или иному наказанию (за исключением тех сотен, что пошли по этапу), по всей вероятности, могло достигнуть примерно четырех или пяти сотен» [2; 11, с. 394–395]. Эти данные, а также прилагавшийся к письму секретный правительственный отчет о допросах, судя по всему, могли быть получены им от одного из членов Секретного комитета, расследовавшего обстоятельства неудавшегося переворота, князя А.Н. Голицына, в чьем доме Миддлтон снимал апартаменты [2].