Россия и становление сербской государственности, 1812–1856
Шрифт:
24 июня (6 июля) 1827 г. между Россией, Англией и Францией была заключена Лондонская конвенция о совместных действиях по «умиро творению» Греции. По настоянию русских представителей конвенция предусматривала принятие державами «крайних мер» для прекращения войны в Греции и блокаду объединенной эскадрой Морейского побережья. Лондонский договор повторил положение об «общем или единичном» участии держав в примирении воюющих сторон, что отвечало интересам России. В случае отказа Порты принять предложение держав они должны были отозвать своих представителей из Константинополя и направить консулов в Грецию [130] .
130
История Европы. Т. 5. М., 2000. С. 147.
Порта в очередной раз отказалась от посредничества держав. «По смотрим, как далеко пойдут меры наших врагов, – говорил реис-эфенди австрийскому драгоману. – Греция, свобода, прекращение кровопролития – все это одни предлоги. Нас хотят выгнать из Европы» [131] . Несговорчивость Порты привела к тому, что объединенная союзная эскадра блокировала турецко-египетский флот. Командование союзниками осуществлял английский вице-адмирал Кодрингтон. 8 (20) октября 1827 г. объединенная эскадра одержала победу над турецким
131
Цит. по: Соловьев С. М. Восточный вопрос в 1827, 1828 и 1829 годах // ДиНР. 1876. № 1. С. 105.
132
Санктпетербургские ведомости. № 101. 1827. 20 декабря.
Если в России победа была воспринята как логическое продолжение союзного договора, то в Англии и Франции «Наваринский погром» был встречен как «неуместное» событие. Английский король высказал сожаления «о сражении, происходившем с морскою силою древнего союзника» [133] . Более того, подписывая документ о награждении Кодрингтона орденом Бани, Георг IV якобы сказал: «Я посылаю ему ленту, хотя он заслуживает веревки» [134] . Убедившись в том, что и после Наварина Порта продолжала занимать непримиримую позицию по греческому вопросу, посланники союзных держав отбыли из Константинополя. Английский и французский представители при этом заверили османское правительство, что их отъезд не означает объявления войны. Таким образом, неизбежность столкновения между Россией и Турцией становилась очевидной. Порта открыто признала, что Аккерманская конвенция послужила лишь отсрочкой надвигающейся войны и ее условия не предназначались для исполнения. «Хотя нелепые предложения, сделанные Россией в Аккермане, – говорилось в «Прокламации Порты Оттоманской», – касательно сербов, по существу своему не могли быть приняты, Блистательная Порта согласилась однако ж на оные против воли, соображаясь с тогдашним своим положением» [135] . Россия в очередной раз оказалась на грани войны с Турцией.
133
СОиСА. СПб., 1829. Т. 3. № 15. C. 59.
134
Цит. по: Шпаро О. Б. Освобождение Греции и Россия (1821–1829). М., 1965. С. 244.
135
ВЖ. СПб., 1828. № 4. С. 164.
В первой половине 20-х гг. XIX в. российское правительство вместе с руководством европейских держав видело свою основную задачу в подавлении широко развернувшихся революционных движений. Национально-освободительная борьба греческого народа, встав в один ряд с современными ей буржуазными революциями, вызвала резко отрицательную реакцию последователей Священного союза. Позиция российского правительства тем не менее не могла полностью отвечать требованиям других союзнических держав в силу ее политических интересов на Балканах и обязательств по конфессиональному покровительству православным грекам. В период от начала Восточного кризиса 1821 г. до кануна русско-турецкой войны 1828 г. позиция российского правительства претерпела определенные изменения, в результате чего оно решилось открыто признать собственные политические интересы в Балканском регионе и по-новому оценить союзнические отношения в целом. Во многом этому способствовала политика Великобритании, которая быстро прошла путь от осуждения греческого восстания до признания греков воюющей стороной. Это означало, что Англия, перехватив инициативу у России, становилась поборницей мира в европейской Турции и первой выступила в защиту прав греков на независимость. Путы Священного союза лишь ограничивали свободу действий России, которая теряла преимущества своего положения как державы – покровительницы балканских народов. Принятие решения об открытии военных действий свидетельствовало о выработке новой позиции российского правительства. Начинался следующий этап в развитии Восточного кризиса.
4. Сербия и Русско-турецкая война 1828–1829 гг. Адрианопольский договор 1829 г.
В апреле 1828 г. российским правительством был принят «Манифест о войне с Турцией, в котором Порта обвинялась в невыполнении Аккерманской конвенции [136] . Одновременно европейским правительствам была направлена «Декларация», в которой говорилось, что в результате предстоящей войны Россия ожидает от Порты исполнения «трактатов нарушенных» и «обеспечения свободного плавания в Босфоре всем народам Европы». Еще до вступления в военный конфликт Россия заявила об отказе от каких-либо территориальных претензий к Турции. Эти заверения призваны были успокоить европейские державы насчет послевоенного положения в этой стране и продемонстрировать отсутствие планов по разрушению Османской империи, чего прежде всего опасались в Европе.
136
Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. СПб., 1878. Т. XI. С. 378.
Хотя союзные державы достаточно спокойно отнеслись к вступлению русских войск на территорию Княжеств, перспектива роста «морального» влияния России на Балканах, даже при отсутствии территориальных приобретений, не могла их не беспокоить. Российское правительство, со своей стороны, не было уверено в сохранении дружественных отношений с союзниками в ходе предстоящей войны. Подробно исследовавший ход военных действий в 1828–1829 гг. Н. Епанчин так характеризует международную обстановку того времени: «Перед самым началом войны нам было ясно, что никто нас не поддержит, что, быть может, состоится против нас коалиция и что весьма вероятно встретить в море – англичан, а на Дунае – австрийцев» [137] .
137
Епанчин Н. Очерк похода 1829 г. в Европейской Турции. СПб., 1905. Ч. 1. С. 63.
Принимая во внимание, что военные действия будут вестись на территории, населенной подвластными Турции славянскими народами, российское правительство разработало инструкции, исключавшие возможность вооруженных выступлений местного населения против османских властей. Несмотря на то что в Главном штабе появлялись проекты привлечения славянских народов, и
в частности сербов, к военным действиям, правительство взяло курс на полное отмежевание от народных движений балканских славян [138] . Еще в ноябре 1827 г. К. В. Нессельроде, обращаясь к Милошу Обреновичу с сообщением об исходе Наваринского сражения, предупреждал о возможности начала русско-турецкой войны [139] . Вице-канцлер доводил до сведения князя пожелания российского руководства: в Сербии должны были сохраняться порядок и спокойствие, никакое антиосманское выступление не будет поддержано Россией.138
ГАРФ. Ф. 109. Оп. 4. Д. 3. Л. 5 об. Рассуждения о возможности войны с Турцией. 1827.
139
АВПРИ. Ф. Главный архив. 1–9. 1825–1831. Д. 3. Л. 106–108. К. В. Нессельроде Милошу Обреновичу. 8 ноября 1827 г.
Главнокомандующий армией П. Х. Витгенштейн перед началом военных действий получил предписание императора, запрещающее «формирование волонтерских войск» [140] . В штабе 2-й армии было составлено «Воззвание к народу сербскому», в котором говорилось: «Верховный вождь, духовенство, воеводы, князья и народ сербский! Пребудьте по-прежнему верными блюстителями ваших прав, ваших обязанностей. Не увлекаясь к нападениям бесполезным, обуздайте все порывы частного мщения и уповайте твердо на покровительство государя императора» [141] . В случае нападения турок на Сербию ей была обещана защита силой отряда или корпуса из Малой Валахии. Нет никаких сведений о распространении этого воззвания в Сербии; по всей видимости, его должны были пустить в ход лишь в случае реальной угрозы восстания сербов или их массового присоединения к подразделениям русской армии [142] .
140
Конобеев В. Д. Национально-освободительное движение в Болгарии в 1828–1830 гг. // УЗ ИнСлав. М., 1960. Т. ХХ. С. 232.
141
АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 10529. Л. 3–4. Воззвание к народу сербскому. 1828 г.
142
О неприменении воззвания говорит и помета на документе: «non avenu».
Правящие круги России не могли приветствовать ни участия сербов в военных действиях на стороне России, ни развертывания самостоятельного антиосманского движения в Сербии, опасаясь прежде всего реакции европейских правительств. Как и в случае с греческой революцией, российское правительство боялось нареканий в том, что оно поддерживает революционное движение, каковым могло предстать национально-освободительное движение сербов. Кроме того, помощь «бунтовщикам» могла бы существенно осложнить последующее русско-турецкое урегулирование. К тому же участие сербов в войне неминуемо привело бы к расширению их требований к Порте, что обострило бы противоречия России не только с Османской империей, но и с Австрией. Стремление устранить любой повод, который мог бы повлечь вмешательство Австрии и оккупацию ее войсками сербских территорий, безусловно, превалировало в расчетах российского МИД. Русско-австрийский конфликт казался неминуемым в случае восстания в Сербии [143] . Сербский историк В. Стоянчевич не без основания полагает, что запрет России вступать сербам в войну явился одним из важнейших вкладов русской политики в дело освобождения Сербии, ибо этим было предотвращено австрийское вмешательство [144] .
143
Киняпина Н. С. Русско-австрийские противоречия накануне и во время русско-турецкой войны 1828–1829 годов // УЗ МГУ. Труды кафедры истории СССР. М., 1952. Вып. 156. С. 206.
144
Стоjанчевић В. Милош Обреновић и његово доба. Београд, 1966. С. 375–376.
Имея достаточно веские причины для отказа от привлечения сербов к военным действиям, российское руководство тем не менее не сумело выработать достаточно твердой позиции по этому вопросу. Соблазн получить военную помощь от местного населения был велик, к тому же было неизвестно, как сложатся обстоятельства. Поэтому Нессельроде, направляя Милошу письмо о несвоевременности сербской военной поддержки в настоящий момент, выражал надежду на то, что Милош не оставит приготовлений «к начатию решительных предприятий, коль скоро они сделаются необходимыми» [145] . В другом письме вице-канцлер выражал свои намерения более определенно: «На случай же, если по обстоятельствам нынешней войны наступит для взаимной пользы надобность в каком-либо решительном содействии сербского народа, то в сем случае я не замедлю подробно вас уведомить о намерениях государя императора, а также и о времени, в которое нужно будет приступить к таковому содействию» [146] .
145
РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4476. Л. 199. К. В. Нессельроде Милошу Обреновичу. 2 октября 1828 г.
146
АВПРИ. Ф. Главный архив 1–9. 1825–1831. Д. 3. Л. 162 об. К. В. Нессельроде Милошу Обреновичу. 28 мая 1828 г.
Сам Милош не был заинтересован в развертывании военных действий на территории Сербии. Его положение было крайне щекотливым: с одной стороны, он стремился не потерять доверия османских властей, с другой – создать в глазах российского правительства иллюзию готовности вступить в военный конфликт на стороне державы-покровительницы. Таким образом, в военной помощи сербской стороны не были заинтересованы ни турки, ни русские, ни сами сербы.
Позиция Порты также была однозначна. Белградский паша потребовал от Милоша подписку в том, что сербы останутся «в совершенном повиновении и покорности к Порте» при любых неблагоприятных для Османской империи обстоятельствах [147] . Только в этом случае султанское правительство обещало исполнить после войны все обязательства перед сербами. Сами сербы, воспользовавшись сложившейся обстановкой, не преминули начать своеобразный торг с турками, требуя от них гарантий исполнения своих условий. Они соглашались «сохранить в земле мир, тишину и спокойствие» лишь по получении таких гарантий в виде турецкого документа.
147
АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2670. Л. 1 об. Милош Обренович А. И. Рибопьеру 2 января 1828 г.