Россия: народ и империя, 1552–1917

К подобным же средствам Пётр обратился и для того, чтобы как можно быстрее создать индустриальный потенциал России, без которого невозможно содержать и должным образом оснастить и вооружить такую армию. В стране уже существовала металлургическая промышленность, но Пётр, используя силу государства, увеличил производство в десять раз, а также основал новые отрасли, например текстильную, для обеспечения армии обмундированием, а флот полотном и канатами, а также кораблестроительную отрасль. Появились новые промышленные районы: вокруг новой столицы, Санкт-Петербурга, и на Урале, где добывалась руда. Поначалу только что построенными предприятиями управляла Мануфактур-коллегия, но затем их стали либо продавать, либо сдавать в аренду купцам и дворянам, часто предоставляя право монополии.

Большой проблемой оставался недостаток рабочей силы Сначала Пётр намеревался поощрять наём свободных рабочих для поднятия престижа производства, но в малообитаемые сырьевые районы никто не желал переселяться, и в конце концов царь разрешил владельцам фабрик, даже недворянам, покупать крепостных. Царь также приписывал к предприятиям целые деревни для выполнения неквалифицированных работ, тогда как административные обязанности были возложены только на иностранцев. Мастеров также приглашали из-за границы. Работа на новых заводах была тяжёлой, неприятной и проходила в ужасающих условиях: крестьяне не могли привыкнуть трудиться по часам и без перерывов. Владельцы имели право наказывать недисциплинированных рабочих, вплоть до заключения в кандалы и отправки в тюрьму. Приписанные к заводам крестьяне часто жаловались на условия труда — нередко целые деревни снимались с мест и уходили, будучи не в силах терпеть столь резкую трансформацию привычного образа жизни.

Петровская индустриализация достигла своих целей и заложила основу для экономического развития, выдержавшую ещё около ста лет, прежде чем недостатки стали слишком очевидны. Однако усиление налогового бремени и широкое применение принудительного труда на деле ослабили покупательную способность населения, лишили его основ гражданского существования и привели к дальнейшему отчуждению людей от власти.

Новый государственный аппарат

Для того чтобы покрывать огромные расходы государства, Пётр I решительно упростил налоговую систему, введя подушную подать. Для более строгого контроля за налогоплательщиками была разработана сложная система, поделившая всё население на две большие категории — теперь каждый становился членом либо служилого, либо тяглого сословия. В первое входили знать (бояре и служилые дворяне), купцы и духовенство. Во второе — остальное городское население (мещане) и два класса крестьян: «чёрные» и крепостные. Для составления подушной переписи потребовалось много времени, но зато эта перепись содержала подробнейший отчёт о населении России и уже одним своим существованием закрепляла каждое сословие за местом жительства и определённой функцией. В частности, благодаря подушной переписи помещикам стало легче доказывать свои права на беглых крепостных крестьян.

Новые функции, принятые на себя государством, потребовали бюрократического аппарата, работающего более эффективно, чем тот, который Россия имела в XVII веке. Нельзя говорить о полном успехе Петра в этом отношении и создании того, что было необходимо, но, тем не менее, его нововведения заложили фундамент структур, просуществовавших до 1917 года. Будучи по природе технократом, царь находил удовольствие в вещах, которые хорошо работали, а цель состояла в построении такого государства, которое обеспечило бы мобилизацию природных и людских ресурсов для защиты и процветания страны. Государство представлялось царю механизмом, который, подобно часам или гидравлическому насосу, должен быть спроектирован таким образом, чтобы делать свою работу с максимумом эффективности и минимумом расходов.

Прежде всего это означало новую формулировку концепции божественного права, которая оправдывала бы активную, интервенционистскую роль государства. Пётр I принял титул Russorum Imperator, использовав латынь, чтобы напомнить и вызвать ассоциации с военной славой «Первого Рима». Прежние широко применявшиеся эпитеты «благочестивый» и «тишайший» полностью вышли из употребления. Религиозные процессии уступили место торжественным выходам через триумфальные арки, причём Пётр представал в образе Марса или Геркулеса, античных богов и титанов, обязанных победами собственной силе и доблести. После окончательной победы над шведами император удостоился ещё одного титула — «Отец Отечества», соответствующего латинскому ###pater patriae. Наследие «Второго Рима», Византии, утратило былую ценность, а из русских святых наибольшим почтением царя пользовался Александр Невский, чьи военные победы заложили основу притязаний Руси на Балтийское побережье — его останки были перенесены в новую столицу.

Подчёркивание светского величия и достижений не означало, что Пётр не был верующим, но партнёрству светской власти и церкви пришёл конец. Император запретил патриаршество и подчинил церковь себе, создав Священный Синод во главе с назначаемым царём обер-прокурором. Пётр взял на себя даже то достоинство, которое раньше соответствовало только патриарху: после победы под Полтавой его встретили словами, с которыми прежде обращались только к главе церкви: «Благословен да будет Он, кто приходит во имя Господа!»

Согласно концепции Петра, государство стояло выше эгоистичных частных интересов, выше этнических или религиозных различий, даже выше личности самого монарха. Пётр был первым царём России, попытавшимся провести различие между государством и личностью и качествами правителя. Это проявилось, в частности, в новой клятве, которую давали рекруты, вступая в армию: «государю и государству». Сам Пётр не всегда соблюдал отличие, в ещё меньшей степени это делали его подчинённые, но всё же то был первый шаг от вотчинной системы правления к функциональной, или бюрократической, где общественная и частная сферы разъединены друг от друга и каждая ветвь управления исполняет функцию независимо от личных интересов исполнителей. Пётр даже попытался убрать из монархии фактор родства, бросив вызов традиционному порядку наследования и выговорив право правителя самому назначать своего преемника.

Тем же мотивом, установлением принципов функционализма и беспристрастности, было продиктовано и учреждение в 1718 году коллегий вместо существовавших до того приказов. Коллегии являлись, скорее, функциональными органами, чем территориальными: каждая имела собственную область юрисдикции, будь то армия, правосудие или сбор налогов. Более того, возглавляли их не отдельные личности, а административный совет из нескольких человек. Таким образом подчёркивалось, что их власть не может быть использована в личных интересах одного лица или семьи. Как объяснил Пётр I в указе от 19 декабря 1718 года: «Чего ради учинены коллегии, то есть собрания многих персон, в которых президенты или председатели не такую мочь имеют, как старые судьи [которые] делали, что хотели. В коллегиях же президент не может без соизволения товарищев ничего учинить…»

Но, конечно, и коллегии способны порождать свои собственные интересы и действовать по принципу, выраженному русской пословицей «Рука руку моет». Защищая групповые интересы, любые коллегиальные органы могут застопорить работу самого прекрасно спроектированного механизма. По этой причине Пётр провёл в жизнь ещё один принцип, согласно которому глаз хозяина должен всё видеть. Если государство — механизм, ему требуется оператор, надзирающий за нормальным функционированием всех частей и устраняющий возникающие неисправности. Поэтому в каждую коллегию царь посадил своего представителя, фискала, «которому следовало надзирать за тем, чтобы дела велись со рвением и справедливостью; а если кто того не будет делать, то фискал должен докладывать обо всём в коллегию, как предписывает ему инструкция».

В связи с тем, что Пётр считал бдительность первостепенной обязанностью фискалов, он заранее снимал с них ответственность за возможные ложные обвинения и практиковал награждение фискалов частью изъятой у провинившихся собственности. Этим царь открыл дорогу к культу «бумаготворчества» и порождённым завистью и злобой, зачастую ничем не обоснованным обвинениям, ставшим со временем неотъемлемой частью российской бюрократической жизни.

В проведённых Петром реформах государственного управления появилась роковая двойственность.

С одной стороны, реформы были проникнуты духом уверенности в способности людей достигать благотворных и перспективных перемен посредством рациональной организации. С другой — эту уверенность подтачивало постоянное подозрение, что те же люди, предоставленные самим себе, станут на деле вести себя нерационально и мешать работе самого совершенного механизма своим бездельем, неловкостью, невежеством, эгоизмом или преследованием корыстных клановых или личных интересов. Письма и инструкции Петра пронизаны страстным желанием навязать свою волю всем и на все времена, причём это касалось даже самых мелких дел, словно он смутно сознавал — греховная человеческая натура испортит, сведёт на нет все его превосходно разработанные планы. Император даже запретил плеваться и ругаться в коллегиях и определил наказания для упорствующих в этом нарушителей, угрожая им телесными наказаниями и лишением имущества и звания.