Россия! Понять и верить

В отличие от председателей колхозов, директор совхоза не избирался на эту должность, а назначался решением района. Но в районе не было никаких оснований для моего увольнения. Тогда (возможно впервые в стране) было использована такая мера, как выражение недоверия директору со стороны коллектива. Собрание готовили очень тщательно, но явка оказалась плачевной. При этом ещё и для получения нужного результата пришлось прибегать к «фокусам» при подсчёте голосов. Когда голосовали за выражение недоверия, секретарь парткома насчитала много голосов, несмотря на малое количество поднятых рук. А при голосовании в мою поддержку рук поднималось много, но голосов считалось мало. Люди несколько раз требовали переголосовать и пытались назначить контролера из присутствующих, но в результате в протоколе было записано нужное решение. А мне эти результаты были уже безразличны, поскольку я понимал, что продолжить внедрение копачёвских разработок здесь мне не позволят.

После развала СССР появилась новая возможность апробации предложений Копачёва. Я сумел добиться выделения из площадей совхоза «Тарутинский» Калужской области, в котором работал главным агрономом, 35 гектаров пахотных земель с целью создания фермерского хозяйства в составе нашей семьи (я с женой и 3 детей).

Уже при регистрации «Положения» никто не препятствовал нам указать в тексте, что хозяйство является предприятием ахроматического (в новой терминологии было бы указано тартарианского) типа, и что моя должность обозначается как владелец хозяйства. Ориентацию хозяйства определили на производство, переработку и реализацию натурального, экологически чистого продовольствия.

Деятельность начала приносить доход. На сбережения мы построили небольшие помещения для содержания скота и птицы, хранилище для надёжного хранения сена, соломы и зерна. С первых доходов пополняли поголовье скота, приобрели вездеход УАЗ («буханку») для транспортировки выращенного и закупаемого и «Москвич» в качестве личного транспорта.

К этому времени я стал заключать договоры сотрудничества с теми жителями района и области, которые содержали домашних животных на личных подворьях. В договорах требовалось не применять антибиотики и гормоны, рекомендовалось выгульное содержание животных. Нашими обязательствами было осуществление контроля, помощь с концентрированными кормами, зооветеринарные консультации, гуманный забой животных со специальной огневой послеубойной обработкой туш, подсказанной Копачёвым, и приобретение выращенной ими продукции для последующей реализации. Реализацию продовольствия вначале осуществляли на стихийных рынках, где нам не нравились санитарные условия.

Поэтому в Москве я договорился с Симаковым, руководителем территориального управления «Арбат», о разрешении открыть на территории управления фермерский магазин. Магазин возвели в Спаспесковском переулке, в 60 метрах от пешеходной зоны Старого Арбата. Коллектив сотрудников хозяйства увеличивался. Отношения в коллективе и способы управления строились строго по рекомендациям Копачёва. Сотрудникам такие отношения нравились. Трудились все с энтузиазмом и гордились доверием.

Особенно эти чувства были велики у продавцов, работавших под руководством моей племянницы. Практически все финансовые поступления хозяйства осуществлялись через их руки. А их труд строился на полном доверии и с упором на удовлетворение запросов покупателей.

При этом и они, и я знали, что проконтролировать возможное воровство денег (тогда даже не обязательными были кассовые аппараты у частников) совершенно невозможно, потому как цены менялись по несколько раз в день в зависимости от сроков и условий выращивания продукции и от продолжительности реализации. Мясо доставлялось в магазин сразу же после забоя и огневой обработки с указанием срока забоя, места и способа выращивания и ФИО вырастившего животного. При этом выше оценивалась продукция полученная от животных на выгуле, в сравнении с содержащимися в промышленных условиях. Цена парного мяса была намного выше цены свежего мяса, а охлаждённое или замороженное продавалось ещё дешевле. Когда наступало время перехода товара в другую категорию, продавцы тут же меняли цену. Постоянные покупатели, живущие близко, даже преднамеренно узнавали у продавцов, во сколько будет изменена категория товара, чтобы прийти и купить дешевле.

Поэтому возможностей для хищений у продавцов, у мясника, у многочисленных лоточников и даже у уборщиц было предостаточно. Но я уверен, что никто этим не грешил. Более того, я знаю, как коллектив магазина неожиданно для меня самостоятельно уволил очень трудолюбивую и аккуратную сотрудницу, когда уличили её в хищении части выручки.

Популярность магазина росла в геометрической прогрессии. Наладилось сотрудничество по прямым договорам с сельхозпроизводителями Московской, Тверской, Калужской и Воронежской областей. Были организованы прямые поставки деликатесной рыбной продукции, ранних южных овощей и фруктов от партнёров из Краснодарского края. Поступали заказы из «Президент отеля», из ресторанов гостиницы «Россия», постоянным покупателем был Питэр (снабженец резиденции посла США).

Много они закупали и на банкет в честь приезда в Москву Президента Клинтона. Мне даже привозили иностранную газету, где описывалось, что продукты к столу Президента США поставлял простой российский фермер

Выцветшее и пожелтевшее изображение нашего магазина в Спаспеско-вском переулке на рисунке архитектора

Наш магазин составил заметную конкуренцию продовольственному отделу знаменитого тогда «Ирландского дома на Арбате», соседнему магазину «Диета» и даже соседнему крупному гастроному «Смоленский». При этом мы брали в территориальном управлении «Арбат» ежемесячно обновляемые списки малоимущих жителей территории и два раза в неделю раздавали им бесплатные продуктовые наборы из свежих продуктов.

Излишки свободных финансовых средств я решил вложить в перспективное направление экономики – реконструкцию старого жилого фонда Москвы. Заключил с Правительством Москвы договор реконструкции двух домов в Плотниковом переулке (это дома за спиной недавно появившегося на Арбате памятника Окуджаве). Начали выселение организаций, занимавших помещения, и расселение жителей. А Ю. М. Лужков, посещая в Рио конференцию мэров столиц, хвастал, что ни одну столицу мира не реконструируют фермеры, а вот в реконструкции Москвы занят один из российских фермеров.

По собственной инициативе и даже вопреки желания Копачёва я пробовал добиться признания его разработок важными для страны. Описал то, что запомнил из его рассказов о духовном, о менталитете, о новых способах организации, и предложил всесоюзному институту философии оценить эти разработки как новое направление науки. Но в официальном ответе института было указано что обозначенное не может быть ни философией, ни доктриной, поскольку не находит объяснения с позиций «всеобъемлющего» диалектического материализма, но может быть квалифицировано как попытка использовать способы нерелигиозного влияния веры на людей.

Пробовал я и убедить важного чиновника Правительства Силаева в огромных перспективах для страны от узаконивания тартарианских акционерных обществ. Но он посоветовал направить мой пыл на извлечение максимальной личной выгоды от применения новшества, и помогать ему удовлетворять бытовые запросы его семьи в обмен на государственную поддержку моего бизнеса.

Сам Евгений Стефанович скептически относился к моим усилиям. Пояснял, что сейчас руководители всех уровней – от самых высоких и до местных – уверены в преимуществах внедрения западного опыта. Они в восторге избавляются от социалистических ограничений материального плана и даже не подумают вникнуть в предложения не известных инициаторов из глубокой периферии. Новые не ограниченные идеологией возможности для них сейчас кажутся раем. А бедственное положение населения они объясняют неизбежными издержками переходного периода.

При этом он был уверен, что и в капиталистических условиях у нашей страны есть возможности для улучшения положения в экономике, а следовательно, и в повышении социальной защищённости населения. Даже высказывал озабоченность тем, что с повышением благосостояния людей возможность освоения разработанных им приёмов будет уменьшаться. Цитируя библейскую сцену трактовки сна, он пояснял, что в годы «сытых коров» будет множество, в общем-то удовлетворенных происходящими улучшениями, будет расти число ленивых, безынициативных и безразличных. Активные будут приумножать свои капиталы, а дорвавшиеся до власти наслаждаться своими возможностями! В годы же «тощих коров» инициативы населения растут, люди сплачиваются вокруг перспективного и прогрессивного. Он знал о том, что после ожидаемого подъёма трудности вновь вернутся в страну. Тогда, говорил он, и следует добиваться перехода к новым отношениям и представлениям.