Россия при старом режиме

После перечисления всех ее составных частей можно представить себе, насколько сложна была московская служебная структура в XVII в., когда вся эта система сложилась полностью. При всех сколько-нибудь ответственных назначениях надо было иметь в виду три разнородных фактора в биографии кандидата: его родословную, чиновность (служебный ранг) и разрядность (должности, в которых он прежде состоял). [В. О. Ключевский, Боярская Дума древней Руси, СПб., 1919, стр. 216].

Подсчитано, что в середине XVI в. в России имелось 22-23 тысячи служилых людей. Из этого числа тысячи две-три были занесены в московские послужные списки и представляли собой родословную элиту, имевшую большие поместья, иногда достигавшие тысячи и больше десятин. Остальные тысяч двадцать были занесены в послужные списки провинциальных городов. Большинство этих слуг были чрезвычайно бедны и имели в среднем по 35-70 десятин. В конце XVI в. один служилый человек приходился на 300 лиц податного сословия и духовного звания. В XVII в. это отношение выросло лишь на немного: в 1651 г. Россия, имея около 13 миллионов населения, располагала 39 тысячами служилых людей, или одним на каждых 333 жителей. Очевидно, эта цифра представляет собою максимум того, что могла содержать тогдашняя экономика.

Московский служилый класс, от которого произошли по прямой линии дворянство эпохи империи и коммунистический аппарат Советской России, являет собою уникальное явление в истории общественных институтов. В западной истории нет термина, который определил бы его удовлетворительно. То был резерв квалифицированной рабочей силы, который государство использовало для исполнения всех и всяческих потребных ему функций: военной, административной, законодательной, судебной, дипломатической, торговой и промышленной. То обстоятельство,: что жил он почти исключительно на средства, добываемые эксплуатацией земли и (после 1590-х г.) труда крепостных, явилось результатом превратности российской истории, а именно недостатка наличного капитала. Позднее, в XVIII и XIX вв., гражданская часть служилого сословия была переведена на жалованье, но характер и функции ее остались без значительного изменения. Корни этого, класса покоились не в земле, как происходило со знатью во всем мире, а в царской службе. В иных отношениях русское служилое сословие являлось вполне современным институтом, в своем роде предтечей нынешнего чиновничества, продвигающегося по службе в зависимости от своих заслуг. Члены его могли достичь высокого положения лишь в том случае, если были полезны своему нанимателю. Хотя они имели преимущества перед остальным населением, в отношениях с короной положение их было весьма и весьма шатким.

Так обстояло дело со служилым сословием. 99,7% россиян, к нему не принадлежавших и не относившихся к духовенству, несли государству всяческие повинности, как денежные, так и трудовые; собирательно такие повинности назывались «тяглом». Термин этот имеет поместное происхождение. В удельный период говорилось, что деревни «тянутся» к поместью или к городу, которому они должны выплачивать подати или арендную плату. Позднее слово это стало обозначать податные обязанности вообще. В Московской Руси неслужилые жители назывались «тяглым населением». Но еще в XIX в., когда это слово перестало использоваться государством, «тягло» широко применялось в частных поместьях для обозначения единицы крепостной рабочей силы, обыкновенно состоявшей из крестьянина с женой и одной лошади.

Входившие в тягло повинности исчислялись в Москве на основании писцовых книг. Единицей налогообложения в деревне была иногда площадь пахотной земли, иногда — двор, иногда — сочетание первого со вторым. Торговое население городов и сел облагалось подворно. У местных властей было в дополнение к этому также право налагать на население всяческие рабочие повинности в качестве тягла. Ответственность за раскладку денег и работы возлагалась на само тягловое население. Исчислив общую сумму потребных государству поступлений, московское начальство раскладывало ее между разными областями и тягловыми группами. Затем местным властям и помещикам вменялось в обязанность позаботиться о том, что тяглецы поровну распределили между собой податные обязательства. Как колоритно выразился Милюков, правительство «большей частью предоставляло подати самой найти своего плательщика». [П. Милюков. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого 2-е изд., СПб.. 1905. стр 11]. Такой порядок подразумевал круговую поруку. Все тяглецы объединялись в общины, чьи члены сообща несли ответственность за деньги и работу, истребованные у данной группы. Порядок этот задерживал развитие индивидуального земледелия и крупного частного предпринимательства в России.

Сумма входивших в тягло денег и услуг не была постоянной. Правительство исчисляло налоги в соответствии со своими надобностями и представлениями о том, сколько может заплатить население. После иноземных вторжений и сильных засух их понижали, а в изобильные годы — повышали. Порядок этот был в высшей степени непредсказуем; всякий раз, когда государству требовались дополнительные доходы, оно придумывало новый налог и присовокупляло его к массе уже существующих. Вводились особые подати для выкупа русских пленников из татарской неволи, для снаряжения формируемых стрелецких отрядов, для поддержания ямской службы. Московская налоговая политика создает впечатление, что правительство намеренно препятствовало накоплению в руках населения избыточного капитала, незамедлительно выкачивая его новым налогообложением.

Особенно своевольно взималось тягло там, где речь шла о поставке рабочей силы для государственных надобностей. Воеводы могли потребовать, чтобы жители работали на постройке фортификаций, починке дорог и мостов и брали на постой и кормили войска. Поскольку производимая в виде тягла работа никак не оплачивалась, она представляла собою разновидность принудительного труда. Когда в конце XVII в. правительству понадобились рабочие для мануфактур и шахт, открываемых по лицензии иноземными промышленниками, оно нашло их без особого труда: оно просто погнало туда мужиков, не принадлежавших ни к какой тягловой группе, или освободило от выплаты денежного тягла какое-то число дворов в окрестных деревнях и поставило на работу всех живущих там трудоспособных мужчин. Как будет показано ниже (Глава 8), рабочие, занятые на основанных Петром предприятиях и горноразработках, набирались таким же способом. Когда в начале XVII в. Москва решила организовать в дополнение к регулярной армии, состоящей из дворянской конницы, пехотные полки под командой западных офицеров, ей не было нужды вводить новой формы рекрутского набора. Уже в конце XV в. в армии служили тысячи рекрутов. В 1631 г. был издан указ, по которому земли, не дающие служилых людей,— например, владения храмов, вдов, несовершеннолетних, отставных слуг и «черные земли» самостоятельных крестьян,— должны были регулярно поставлять одного пешего ратника с каждых пятисот акров пашни. Эти «даточные люди» явились первыми регулярными рекрутами в Европе. Иногда сидящее на казенных землях тягловое население поголовно переселяли в отдаленные районы страны. Например, в XVII в. целые деревни черных крестьян были вывезены в Сибирь, чтобы кормить тамошние дворянские гарнизоны. Введением тягла московское правительство обзавелось бесконечно гибким методом взнуздания простых работников, точно так же, как в обязательной государственной службе оно имело удобный способ вербовки людей с высокой квалификацией. Тяглое сословие состояло по большей части из крестьян, торговцев и ремесленников. Была также, однако, и небольшая категория военных людей, несших постоянную службу, но все равно не относившихся к служилому сословию (в том числе стрельцы, казаки и пушкари). Они образовывали наследственную касту, в том смысле, что сыновья их должны были идти по отцовским стопам, однако привилегиями они не обладали; в ряды их был широко открыт вход для посторонних, и земли им не полагалось. Жили они в основном торговлей, которой занимались в перерывах между кампаниями.

Оказалось, что отнять свободу передвижения у простолюдинов труднее, чем у служилого сословия. У помещика можно было отбить охоту переходить на чужую службу одним из вышеперечисленных способов; да и его собственное поместье и земли его семьи всегда выступали своего рода залогом. Другое дело было удерживать крестьян или торговцев, не владевших обрабатываемой ими землею, не пекущихся о карьере и способных с великой легкостью раствориться в бескрайних лесах. Проблему можно было решить единственно прикреплением простолюдинов к месту жительства и к своей тягловой группе — иными словами, их закрепощением.

Говоря о ленном поместье в России, мы отметили, что оно возникло не в период «феодальной» раздробленности, как в Западной Европе, а в разгар монархической централизации. То же самое можно сказать и о крепостном праве. В Западной Европе крепостное право возникло вслед за развалом государственной власти в начале Средневековья. В XIII-XIV вв. вместе с ликвидацией в большой части Западной Европы феодального строя исчезло и крепостное право, и бывшие крепостные сделались арендаторами. В России же, напротив, большинство сельского населения превратилось из арендаторов в крепостных где-то между 1550 и 1650 гг., то есть в то самое время, когда монархия, освободившись от последних пережитков удельного партикуляризма, стала абсолютной хозяйкой страны. Как и обязательная служба для землевладельцев, закрепощение крестьян явилось одним из этапов превращения России в царское поместье.

Неслужилое население России было закрепощено не одним махом. Когда-то считалось, что в 1592 г. Москва издала некий общий указ, запрещающий свободное передвижение крестьян, но от этой точки зрения уже отказались. Ныне закрепощение рассматривается как постепенный процесс, занявший целое столетие, если не дольше. Один из приемов состоял в прикреплении к земле крестьян черных и торговых общин, другой — в закрепощении крестьян в частных поместьях. Когда решающую роль играли хозяйственные факторы, когда политические.

До середины XVI в. право крестьян на уход от помещика оспаривалось нечасто. О нескольких таких случаях сохранились записи; обычно препятствия чинились по просьбе влиятельных монастырей или бояр. Например, в 1455 и 1462 гг. великий князь разрешил Троице-Сергиевскому монастырю удержать на месте крестьян нескольких принадлежащих ему деревень, перечисленных поименно. Такие меры составляли исключение. Однако уже в середине XV в. Москва стала ограничивать тот отрезок года, в который крестьяне, могли воспользоваться своим правом на уход от землевладельца. Откликаясь на жалобы помещиков, что крестьяне бросают их в разгар полевых работ, монархия издала указы, ограничивающие период перехода; обычно устанавливалась одна неделя до и одна после осеннего Юрьева дня (26 ноября по старому стилю и 4-7 декабря по новому), поскольку к этому времени все сельскохозяйственные работы уже заканчивались. Судебник 1497 г. распространил эту дату на все земли, находившиеся под московским господством.:

Во второй половине XVI в. произошли два события, заставившие правительство принять решительные меры для остановки крестьянского переселения. Одним из них было завоевание Казани и Астрахани, открывшее для русской колонизации большую часть черноземной полосы, до тех пор находившейся под властью кочевников. Крестьяне сразу же ухватились за эту возможность и стали массами покидать лесную полосу и перебираться на целинные земли, лежащие на востоке, юго-востоке и на юге.

К тому времени, когда Иван Грозный ввел опричнину (1564 г.), население центральных районов Московии уже порядком оскудело. Хотя опричнина была направлена против бояр, большинство жертв ее злодеяний (как и большинство жертв любого другого террора) составляли простые люди, в данном случае крестьяне, жившие в поместьях, которые были конфискованы у бояр и переданы опричникам. Спасаясь от их лап, крестьяне еще большим числом бежали на вновь завоеванные земли. Этот поток продолжался тридцать лет и привел к тому, что обширные области центральной и северо-западной России традиционно наиболее густонаселенные — наполовину опустели. Земельные переписи между 1581 и 1592 гг. указывают, что многие деревни опустели и стали зарастать лесом, пахота превратилась в выгоны, а церкви, когда-то звеневшие песнопениями, стояли пустыми и притихшими. Оскудение населения в таких масштабах поставило государство и его служилое сословие перед серьезным кризисом. Пустые деревни не платили податей в казну и не поставляли рабочей силы, надобной для того, чтобы освободить служилый класс для войны. Особенно страдали рядовые дворяне, излюбленный класс монархии. В соперничестве за рабочие руки, ожесточавшемся по мере бегства крестьян из центральных областей, дворяне обыкновенно уступали монастырям и боярам, которые привлекали крестьян лучшими условиями. Монархия не могла сидеть сложа руки и смотреть, как подрываются основы ее богатства и власти, поэтому она принялась издавать указы для остановки оттока крестьян.