Россия распятая

Таким образом, тот именно класс народа, который был вызван к жизни самой монархией для государственной работы, был ею же отвергнут, признан опасным, подозрительным и нежелательным. В государстве, всегда испытывавшем нужду в людях, образовался тип «лишних людей». В их ряды вошло, естественно, все наиболее ценное и живое, что могла дать русская культура того времени.

Таким образом, правительство, перестав следовать исконным традициям русского самодержавия, само выделило из себя революционные элементы и вынудило их идти против себя. В этом ключ к истории русского общества второй половины XIX века. И все мы — поскольку мы причастны духовно русской интеллигенции, — все мы несем в себе последствия этой ссоры и недоразумения этого разлада.

Когда наступила разруха 17-го года, революционная интеллигенция принуждена была убедиться в том, что она плоть от плоти, кость от костей русской монархии и что, свергнув ее, она подписала этим самым свой собственный приговор. Так как бороться с нею она могла только в ограде крепких стен, построенных русским самодержавием. Но раз сами стены рушились — она становилась такой же ненужной, как сама монархия. Строить стены и восстанавливать их она не умела: она готовилась только к тому, чтобы их расписывать и украшать. Строить новые стены пришли другие, незваные, а она осталась в стороне.

В сложном клубке русских событий 17-го года средоточием драматического действия был Петербург, бывший основной точкой приложения революционного самодержавия Петра. Престол петербургской империи был сколочен Петром на фигуру и на весь <рост> медного исполина. Его занимали карлики.

Вы знаете, конечно, что спиритические явления основаны на том, что медиум, опоражнивая свою волю и гася сознание своей личности, создает внутри себя духовную пустоту и тогда те духи, те сущности, которые всегда теснятся и кишат вокруг человека, устремляются в распахнутые двери и начинают творить бессмысленные и бесполезные чудеса спиритических сеансов. Духи эти, разумеется, духи не высокого полета: духи-звери, духи-идиоты, духи-самозванцы, обманщики, шарлатаны. Это же происходило в последние годы старого режима, когда в пустоту державного средоточия ринулись распутины, илиодоры и их присные. Импровизированный спиритический сеанс завершился в стенах Зимнего дворца всенародным бесовским шабашем 17-го года, после которого Петербург сразу опустел и вымер согласно древнему заклятию последней московской царицы: «Питербурху быть пусту!» [10]

10

«Питербурху быть пусту!» — согласно легенде, слова Авдотьи (Евдокии Федоровны Лопухиной) — первой жены Петра I, насильно постриженной в монахини и проклявшей новую столицу.

Эту сторону Петербурга, или вернее Петрограда, потому что переменой имени было отмечено начало рокового спиритического сеанса, я пытался выявить в следующем стихотворении:

«Петроград»1917

Сергею Эфрону

Как злой шаман, гася сознаньеПод бубна мерное бряцаньеИ опоражнивая дух,Распахивает дверь разрух —И духи мерзости и блудаСтремглав кидаются на зов,Вопя на сотни голосов,Творя бессмысленные чуда, —И враг, что друг, и друг, что враг, —Меречат и двоятся… —так,Сквозь пустоту державной воли,Когда-то собранной Петром,Вся нежить хлынула в сей домИ на зияющем престоле,Над зыбким мороком болотБесовский правит хоровод.Народ, безумием объятый,О камни бьется головойИ узы рвет, как бесноватый…Да не смутится сей игройСтроитель внутреннего Града —Те бесы шумны и быстры:Они вошли в свиное стадоИ в бездну ринутся с горы.

Но в то время, когда в Петербурге шли эти бесьи пляски, Россия как государство еще не имела права заниматься исключительно своими внутренними делами: вплетенная в напряженную борьбу Великой Европейской войны, [11] которую она сама же отчасти и вызвала, она не была предоставлена самой себе. Тут-то и обнаружилась вся государственная беспочвенность русской интеллигенции. Она не смогла убедить народ в том, что он принимает из рук царского правительства государственное наследство со всеми долгами и историческими обязательствами, на нем лежащими, — не смогла только потому, что в ней самой это сознание было недостаточно глубоко. Мне памятно, как в марте на собрании московских литераторов Валерий Брюсов, предлагая резолюцию, говорил: «Мы должны сказать Франции, Бельгии и Англии: Франция! Бельгия! Англия! Не рассчитывайте больше на нашу помощь — боритесь сами за свою свободу, потому что мы теперь должны оберегать нашу драгоценную революцию».

11

Так Волошин называет первую мировую войну (1914–1918).

Поэтому я далек от мысли возлагать всю ответственность за Брестский мир на одних большевиков. Для них он был только ловким политическим ходом, и история показала, что они были правы. Но это нисколько не снимает тяжелой моральной ответственности со всего русского общества, которое несет теперь на себе все заслуженные последствия его. В день начала брестских переговоров я написал стихотворение

«Брестский мир»С Россией кончено… На последяхЕе мы прогалдели, проболтали,Пролузгали, пропили, проплевали,Замызгали на грязных площадях. Распродали на улицах: не надо льКому земли, республик, да свобод,Гражданских прав? И родину народСам выволок на гноище, как падаль.О, Господи, разверзни, расточи,Пошли на нас огнь, язвы и бичи,Германцев с запада, Монгол с востока,Отдай нас в рабство вновь и навсегда,Чтоб искупить смиренно и глубокоИудин грех до Страшного Суда.

Эти слова относятся к определенному историческому моменту и вызваны порывом негодования. В них нет необходимой исторической перспективы и понимания. Потому что в эти дни Россия являла зрелище беспримерного бескорыстия: не сознавая своей ответственности перед союзниками, ею отчасти вовлеченными в войну, она в то же время глубоко сознавала исторические вины царской политики по отношению к племенам, входившим в ее имперский состав — к Польше, Украине, Грузии, Финляндии, и спешила в неразумном, но прекрасном порыве раздать собиравшиеся в течение веков неправедным, как ей казалось, путем земли, права, сокровища. С этой точки зрения она казалась уже не одержимой, а юродивой, и деяния ее рождали не негодование, а скорбное умиление и благоговение. Это чувство внушило мне стихотворение:

«Святая Русь»

А. М. Петровой

Суздаль да Москва не для тебя лиПо уделам землю собирали,Да тугую золотом суму?В рундуках приданое копили,И тебя невестою растилиВ расписном да тесном терему?Не тебе ли на речных истокахПлотник-Царь построил дом широко —Окнами на пять земных морей?Из невест красой да силой браннойНе была ль ты самою желаннойДля заморских княжих сыновей? Но тебе сыздетства были любы —По лесам глубоких скитов срубы,По степям кочевья без дорог,Вольные раздолья да вериги,Самозванцы, воры да расстриги,Соловьиный посвист да острог.Быть царевой ты не захотела:Уж такое подвернулось дело:Враг шептал: «Развей да расточи…Ты отдай казну свою богатым,Власть — холопам, силу — супостатам,Смердам — честь, изменникам — ключи». Поддалась лихому подговору,Отдалась разбойнику и вору,Подожгла посады и хлеба,Разорила древнее жилище,И пошла поруганной и нищейИ рабой последнего раба.Я ль в тебя посмею бросить камень?Осужу ль страстной и буйный пламень?В грязь лицом тебе ль не поклонюсь,След босой ноги благословляя, —Ты — бездомная, гулящая, хмельная,Во Христе юродивая Русь!

Когда в октябре 17-го года с русской Революции спала интеллигентская идеологическая шелуха и обнаружился ее подлинный лик, то сразу начало выявляться ее сродство с народными движениями давно отжитых эпох русской истории. Из могил стали вставать похороненные мертвецы; казалось, навсегда отошедшие страшные исторические лики по-новому осветились современностью.

Прежде всего проступили черты Разиновщины и Пугачевщины, и вспомнилось старое волжское предание, по которому Разин не умер, но, подобно Фридриху Барбароссе, [12] заключен внутри горы и ждет знака, когда ему вновь «судить Русскую землю». Иногда его встречают на берегу Каспийского моря, и тогда он расспрашивает: продолжают ли его предавать анафеме, не начали ли уже в церквах зажигать сальные свечки вместо восковых, не появились ли уже на Волге и на Дону «самолетки и самоплавки»?

12

Фридрих I Барбаросса (Рыжая борода, 1123–1190) — первый германский император (с 1147 г.) из дома Гогенштауфенов; в 1189 г. предпринял крестовый поход, но утонул в реке Салефе (Малая Азия); о нем сохранилось множество преданий как о короле великодушном и любимом в народе.