Россия распятая
Шрифт:
Пронзительные по искренности страницы ждут читателя, глубокомудрые размышления, изящные и грустные картины природы и городского пейзажа. И постоянно пульсирующая мысль. Многие найдут для себя, своего ума, своего сердца пристанище, а тот, кто не найдет его, вступит на поле полемики. Ну что ж, на земле нет полного согласия. Но пусть это битва, в которой можно будет услышать друг друга. Ведь и мы, публикуя «Россию распятую», далеко не во всем согласны с автором, оставляем пространство для раздумья, спора, другого мнения. И пусть внимание и пытливость, желание постичь судьбу отечества, любовь – будут Вашими первыми путеводителями по книге И. С. Глазунова.
Главный редактор «Роман-газеты» Валерий ГАНИЧЕВ
УВЕРТЮРА
После распятия следовало Воскресение.
Посвящается памяти моих погибших родителей, родных и близких.
Когда я сегодня вспоминаю свое детство, то
Единственное, что у меня осталось, – мой город, в котором я родился и вырос. Великий город Санкт-Петербург! А ныне Москва – где я живу и работаю…
Несравненный по своей красоте, прямой как стрела «проспект веротерпимости» Невский, как когда-то его называли иностранцы из-за прекрасных по архитектуре храмов, принадлежавших людям разных вероисповеданий, самые великолепные в мире по своей гармонии и строгой изысканности ансамбли дворцов и старинных парков, где в густой листве скрыты мраморные боги Эллады и Рима, кварталы наемных домов, где жили униженные и оскорбленные, воспетые огненным гением провидца Достоевского, напоенные ветром балтийского приморья и криком одиноких чаек бескрайние гранитные набережные, о которые разбиваются холодные невские волны. Здесь каждый камень напоминает мне о моей жизни…
Глядя на пожарище багровых дымчатых закатов, ощущая всем сердцем таинство и магию белых ночей, чувствуешь, как покоренная красотой города душа уносит тебя в бытие давно ушедших времен, словно беседуешь с теми, которые давно ушли с лика земли. Где бы я ни был, на страшных и роковых поворотах моей судьбы любовь моя к великому городу Петра давала мне силу жить, работать и, несмотря на поражения, побеждать и верить…
Благодаря любовной заботе сестры моей матери, которая пережила блокаду, Агнессы Константиновны Монтеверде, у меня сохранилась заветная картонная коробка, набитая письмами, бумагами, юношескими дневниками, в которых я записывал впечатления о наиболее памятных событиях тех лет – несмотря на все невзгоды, блокаду Ленинграда, ставшую страшной вехой в моей судьбе и унесшую с собой жизни матери и отца, многочисленных родственников; синий снег Невы, осенние шумящие парки Царского Села и вовсе не похожую на сегодняшнюю ту жизнь.
Мои друзья много раз говорили мне о том, что я должен записывать все, что помню, – о людях, с которыми я встречался и многих из них рисовал, о лютых временах, которые пережил. Ну что ж, начну с начала.
Бесспорно, что каждому человеку необходимо знать – кто он и откуда. Память о своих корнях делает человека достойнее и сильнее. Лишить его знания прошлого – это значит лишить его понимания настоящего и будущего. Украв, растоптав и оболгав историю русского народа – самой большой жертвы коммунистического террора – (впрочем, как и любого другого народа), – мастера геноцида прекрасно понимали смысл и цель своего преступления. Речь идет как раз о народе, а более точно – о племени, а еще шире – о расе, породе человеческой. В своей книге-исповеди, дорогой читатель, я хотел бы вернуть моему народу многое из того, что оболгано и оклеветано. Я постараюсь ответить (и считаю это своим долгом русского художника и гражданина) на многие вопросы, которые настоятельно требуют ответа именно сегодня – в дни страшной русской смуты и крушения нашего когда-то великого государства. «Тайна беззакония – тайна борьбы сатаны с Богом». В дни народной апатии и отчаяния, в дни краха и превращения нашей страны в колониальный придаток Америки и Европы, когда русские должны стать рабами новых господ, пришедших на место, подготовленное не знавшими пощады коминтерновцами, забыв о своем былом имперском великодержавном величии, я хотел бы вдохнуть веру и подлинное знание русской истории в тех, у кого они были отняты. «Верую, Боже – помоги моему неверию!» – воскликнул Ф. М. Достоевский. Отвечая на все «проклятые» вопросы, поставленные временем и историей, я выполняю свой долг перед Россией и нашими потомками, которые будут искать причины краха когда-то великой державы, позднее названной ее безжалостными завоевателями – коммунистами-ленинцами – СССР.
История славянства, как и русского племени, в большинстве своем писалась врагами. Я – маленькая частица нации. И горжусь тем, что более чем за тридцать лет своей творческой деятельности служил Богу, России и совести, и не отказываюсь ни от одного поступка, картины или напечатанного слова. Я не изменил России и себе, думая, как миллионы русских. И народное признание явилось надежным гарантом того, что меня не растоптали черные силы, несмотря на ненависть и клевету врагов. Я благодарен всем, кто помогал в моей, нашей общей борьбе за Россию. Моя исповедь – мои картины и эта книга, дорогой читатель. Упорное желание написать ее возникло у меня по велению гражданской совести, а не только из-за ненависти к клеветникам России и ко мне лично как к русскому художнику. Прочтя рукопись одной из книг обо мне, я понял, что должен написать о себе сам, выразить свой взгляд на добро и зло в мире, дать отпор
фальсификаторам нашей истории и защитить ею себя – художника и солдата истерзанной и униженной России.«ЕГО СОВСЕМ НЕ СЛЫШНО…»
…На пожелтевшем конверте рукой моей тети написано: «Письма о рождении Ильюши». Моя бабушка, Елизавета Дмитриевна Флуг, в девичестве Прилуцкая, происходившая из старинного русского рода, писала эти письма своей дочери Агнессе, родной сестре моей матери (до чего поразителен почерк старых людей, учившихся в гимназиях до революции, говорящий о совершенно ином строе духовной жизни!).
Я прошу извинения у читателей за то, что привожу эти письма. Думается, что, может быть, они представляют интерес не только как документальные свидетельства о рождении будущего художника, но и свидетельства, отражающие атмосферу жизни страны 1930 года, когда Россия была уже давно завоевана большевиками, как провозгласил миру Ленин. Страной правил верный делу Ленина Иосиф Джугашвили («Сталин – это Ленин сегодня»).
Говоря о себе, я хотел бы рассказать читателям о моем поколении, о нашей мучительной судьбе… Воистину – мы свидетели «страшных лет России»…
12 июня, четверг, 1930 г.
Дорогая Агенька,
сегодня получила твое 2-е письмо… где ты пишешь, что я неверно адрес написала… Неужели пропадут мои письма, главное последнее, с известием, что у Олечки родился сын. Я обещала тебе на другой день, а вот и два прошло, все никак не успела. Расскажу все подробнее.
8-го, в Троицу, часа в 4 утра Олечка постучалась ко мне, говоря, что у нее очень живот болит. «Наверное, расстройство». Я, конечно, увидела, что это не то… И решила, что лучше идти. Часов в шесть – седьмом они с Сережей пошли пешком в больницу, а я со смятенной душой пошла к ранней обедне, выстояла всю, потом еще молебен был. Сережа вернулся, а к 9-ти, когда дают справки, снова пошел. Олечка писала письма, очень хотела домой. Ее даже перевели в отделение выздоравливающих, рано пришла. И 9-го навещали ее (т. е. только письмами обменивались). Когда приходила – слышала чужие стоны и душа надрывалась. Вечером 9-го она была уже в родильной палате, но схватки были слабые, все же Сережа просил ночью позвонить, если что будет. Я долго не раздевалась, поджидая звонка. Утром пошли туда, и вот видела Скоробанского (я тебе писала), потом узнала, что у нее схватки сильные. Я места не находила, пошла побродить и сидела в церковной ограде. Вернулась домой, и Лиля сказала мне, что звонили: у Олечки сын и все благополучно.
Сережа уходил куда-то, и когда вернулся, я его обрадовала моим сообщением и поздравила… Сережа пошел в больницу уже позже назначенного для передачи часа и, так как там щедро давал на чай, ему сказали: «Подождите, сейчас вашу жену понесут» (ей зашивали швы) и ему удалось повидать ее. Он нашел, что она хорошо выглядит, бодрая была. Мне сразу же в 3 часа написала: «Ты, верно, огорчена, что вместо Елизаветы родился Елизавет-Воробей…»
Так он у нас и назывался Воробушком. Мальчик здоровенький. 3500 гр. весу. Оля писала: «Ребенка видела мельком, кажется довольно пролетарским», а в следующем письме: «сегодня он показался мне лучше, волосы с пробором на боку, с голубыми глазами».
Как жаль, что не пускают родных. Так бы хотелось посидеть с Олечкой и посмотреть нового внука…
21 июня, суббота
Милая и дорогая Агенька!
Вот Олечка и дома. Приехала она вчера, часа в 2. Было очень хлопотливое утро, все хотелось устроить и приготовить. Сережа бегал в рынок за цветами, в аптеку, накануне купил хорошенькую кроватку, а вчера матрасик достал здесь в универсаме. Хлопотал по телефону об автомобиле со службы, но ничего не вышло, приехали на извозчике. Я смотрела из окна комнаты, а по Плуталовой под окнами уже ходила Ниночка, которой тоже не терпелось. Слышу, она кричит: «Едут, едут…» Вижу, Олечка кивает, а Сережа с малюткой на руках. Выбежала я на лестницу, и внесли вместе. Мальчик очень слабенький. Главное, умилило меня то, что рыженький в Олину породу. Ротик у него маленький, Олин, но; пожалуй, все же на Сережу больше похож или, вернее, на обоих: есть и Олино и Сережино. Вчера он поразил своим спокойствием. Долго не засыпал, лежал с открытыми глазами, зевал и все молчал. Дети его обступили, особенно Аллочка, которая прямо приникла к нему, смотря со страхом (так как он плакал в это время) и в то же время гладя его рукой. Оля очень спокойная мамаша, кормит его по часам, встает к нему… Сегодня такой чехольчик-занавеску смастерила на кроватку. Она очень похудела, но лицо такое хорошее, глаза стали большими, и какое-то новое выражение появилось – серьезное и мягкое…
Сережа не наглядится на сына. Оля говорит, сегодня он даже с обеда вскакивал, настолько рад, и приходил к «философу» (уж очень он серьезен, и помню, даже Лиля сказала: «Его совсем не слышно»). Меня умилила картина: кормилица Оля. Наша-то затейница и шуточница!… Она все делает без лишних слов и приговариваний, но как-то положительно и серьезно.
Сегодня устала, одолели визиты. Утром заходила Ольга К., потом пришли сослуживцы и сидели очень долго, накурили (удивляюсь бесцеремонности!), вечером Оля К. и потом Володя, который и сейчас тут, но пришел к Лиле. Вчера заходила и обедала у Лили Верочка…»