Россия в 1839 году
Шрифт:
170
…представлюсь ему на балу. — Представление состоялось перед балом.
171
14 июля 1839 года… — По старому стилю 2 июля.
172
…свадьба сына Евгения де Богарне… — Жених великой княжны Марии Николаевны, герцог Максимилиан Лейхтенбергский (1817–1852), был сыном принцессы Августы Баварской и Евгения де Богарне (1781–1824). Следовательно, он приходился внуком виконту Александру де Богарне (1760–1794), первому мужу императрицы Жозефины и возлюбленному Дельфины де Кюстин (см. примеч. к наст. тому, с. 47 и 49). Евгений Богарне, пасынок Наполеона и его ближайший сподвижник, носивший в эпоху Империи титул вице-короля Италии, был женат на баварской принцессе Августе и после 1815 г. удалился в Баварию, где получил от своего тестя Максимилиана I титул герцога Лейхтенбергского. На его сына падал, таким образом, дальний отсвет славы Наполеона, что возвышало юного герцога в глазах российского императора, поклонника французской армии (см. признание Николая I французскому дипломату Кюсси: «Я всегда был и остаюсь величайшим поклонником французской армии. Мы не раз себе в ущерб учились уважать ее; а какие в ней солдаты!» — Cussy F. de. Souvenirs. P., 1909 Т. 2. Р. 276). Царь высоко ценил «имена, напоминающие об эпохе Империи» (Souvenirs. Т. 6. Р. 626), и лично отца жениха, Евгения Богарне, за «рыцарский характер» и «верность, не пошатнувшуюся даже в несчастии» (Сок юности. С. 92). «Наполеоновская» тема получила любопытное продолжение в 1852 г., после смерти герцога Лейхтенбергского; жалея молодую вдову с шестью детьми, управляющий III Отделением Л. В. Дубельт записал
173
С. 162. Живот можно замаскировать, но нельзя уничтожить. — Очевидцы свидетельствали, что Николай I реагировал на этот пассаж Кюстина очень эмоционально. По одной версии, император развеселился: «Читали ли вы Кюстина? — спросил он после обеда. — Живот можно замаскировать, но нельзя уничтожить, — повторял он, оглядывая самого себя и смеясь от всего сердца. Орлов сказал мне, что эта фраза весьма забавляет императора» (письмо австрийского посланника в Петербурге графа Фикельмона своей невестке графине Тизенгаузен от 23 сентября 1843 г. — Sonis F. de. Lettres du comte et de la comtesse de Ficquelmont a la comtesse Tiesenhausen. P., 1911. P. 54). По другой — менее достоверной — версии, император разгневался (см.; Головин И. Записки. Лейпциг, 1859. С. 94)
174
Император Александр был… иногда неискренен… — Характеристика, восходящая к знаменитому высказыванию Наполеона, назвавшего Александра хитрым «византийцем» (см.: Las Cases E. Memorial de Sainte-Helene. P., 1968. P. 182; первое изд. — 1823). Кюстин цитирует эти слова со ссылкой на Наполеона ниже.
175
Императрица… так слаба, что, кажется, не имеет сил жить: она чахнет, угасает… — Во второй половине 1839 г. императрица Александра Федоровна (1798–1860) перенесла тяжелую болезнь: «Она страдала легкими, и ей было запрещено не только выезжать, но много принимать у себя» (Сон юности. С. 115). «Императрица все нездорова, — писал А. И. Тургенев Н. И. Тургеневу 15/27 сентября 1839 г. — она простудилась от парижских башмачков и от танцев. О ней все жалеют, и я в особенности почти искренно. Она исчезает, хотя это состояние может продлиться. Кашель сошел в грудь (да к тому же у ней какой-то понос и часто возвращается). Боятся, что потеря эта может изменить к худшему еще характер государя. Кто ему ее заменит в домашней жизни? Детей переженит и выдаст замуж, но дети — не жена, которую он очень любит. Горизонт здешней жизни может еще более померкнуть» (РО ИРЛИ. Ф. 309. № 706. Л. 41 об.). Французский посол Барант 28 сентября 1839 г. докладывал в Париж маршалу Сульту: «Императрица была тяжело больна. Теперь ей лучше, но состояние ее все равно внушает тревогу» (АМАЕ. Т. 195. Fol. 134); a 12 октября 1839 г. уточнял: «Императрица чувствует себя гораздо лучше. Она оправляется от раздражения в груди, внушавшего самые серьезные опасения. Но возможно ли излечение от той слабости и того бессилия, в какие она, судя по всему, впала? Это пока сомнительно» (АМАЕ. Т. 195. Fol. 151). Только совершенной невинностью Б. Парамонова по исторической части можно объяснить его трактовку этого сюжета: императрица якобы была совершенно здорова, Кюстин же так старательно подчеркивал ее болезненность исключительно потому, что сам был неравнодушен к императору и подсознательно желал устранить соперницу (см.: Звезда. 1995. № 2. С. 185).
176
…от потрясения, которое пережила в день вступления на престол… — События 14 декабря 1825 г. произвели на Александру Федоровну такое сильное действие, что она заболела нервным расстройством, последствия которого давали о себе знать до конца ее дней.
177
…императору — слишком много детей. — Александра Федоровна родила четырех сыновей: Александра (1818–1881), Константина (1827–1892), Николая (1831–1891) и Михаила (1832–1909) и трех дочерей: Марию (1819–1876), Ольгу (1822–1892) и Александру (1825–1844)
178
…сказала одна польская дама… — Ж.-Ф. Тарн предполагает (не приводя, впрочем, аргументов), что этой дамой была княгиня Анна Чарторыйская (урожд. Сапега; 1796–1864), жена лидера аристократического крыла польской эмиграции в Париже князя Адама Чарторыйского.
179
…император запрещает русским путешествовать… — Заграничные паспорта выдавались с разрешения императора людям благонадежным и способным объяснить цель поездки (например, для лечения), да и то если политическая ситуация была благоприятной. Ср., например, типичный эпизод николаевского царствования: «Доктора сперва разными лекарствами меня пичкали и, наконец, объявили, что мне необходимо ехать в Карлсбад. Д. Н. Блудов выхлопотал мне, конечно, не без большого труда, дозволение мне ехать за границу, потому что вследствие июльской революции <1830 г.> во Франции и
последовавших затем беспорядков и возмущений в Польше и Германии император почти никому не разрешал отъезда в чужие края» (Кошелев А. И. Записки. М., 1991). Из французской прессы Кюстин мог знать, что русское правительство постоянно подозревало подданных в желании обманом нарушить этот запрет; так, 30 декабря 1837 г. газета «Constitutionnel» сообщала: «Император, сочтя, что русские и польские дворяне нарочно записываются купцами, чтобы с большей легкостью получать заграничные паспорта, издал специальный указ о том, что всех дворян, даже если они числятся в списке купцов первой гильдии и платят подати как купцы, при испрашивании ими заграничных паспортов следует рассматривать как дворян, каковые могут получить эти паспорта лишь с высочайшего соизволения». Первый секретарь французского посольства в Париже Серее отмечал в августе 1835 г., что под давлением общественного мнения император «сузил сферу действия этой запретительной меры, распространив ее на одну Францию», и что указ о запрещении выезда за границу «постоянно нарушается бесчисленными исключениями» (АМАЕ. Т. 190. Fol. 161). Тем не менее официальных послаблений в этой области не происходило. Уже после выхода книги Кюстина, 15 марта 1844 г. был издан указ «О дополнительных правилах на выдачу заграничных паспортов», еще более ужесточивший эту процедуру: «Всякий платит сто рублей серебром за шесть месяцев пребывания за границею. Лицам моложе двадцати пяти лет совсем воспрещено ездить туда.»180
…в том виде, в каком существовал при императрице Елизавете. — Зимний дворец в том виде, в каком видел его Кюстин (и в каком он существует и поныне), — это пятый вариант дворца, построенный в 1754–1762 гг. в царствование Елизаветы Петровны (1709–1761), императрицы с 1741 г. архитектором В. В. Растрелли. К 1839 г. изменился также цвет дворца: из зеленовато-белого он был перекрашен в бело-желтый цвет (см.: Анциферов Н. П. Душа Петербурга. Приложение к репринтному воспроизведению. М., 1991. С. 93)
181
— снискала незаслуженную славу благодаря шарлатанской гордыне воздвигнувшей ее женщины… — Имеется в виду Екатерина II, имя которой запечатлено в надписи на постаменте «Медного всадника»: «Петру Первому Екатерина Вторая».
182
дворец, Сената и другие подражания языческим храмам, в которых, впрочем, размещается военное министерство… одну-единственную площадь… — Хотя Дворцовая и Сенатская (иначе Петровская) площадь достаточно удалены друг от друга и ныне представляют собой самостоятельные образования, в начале XIX века все пространство от Зимнего собора до Исаакиевского дворца воспринималось как единое целое (см.: Schnizler. P. 226). Ниже Кюстин дословно повторяет описание этой триединой площади — «Петровской, Исаакиевской и площади Зимнего дворца», — данное Шницлером. Именуя Сенат «подражанием языческим храмам», Кюстин, очевидно, имеет в виду восьмиколонные лоджии коринфского ордера, украшающие его фасад, равно как и фасад Синода. В том же стиле ампир, использующем в выборе форм и декора наследие императорского Рима и древнегреческой архаики, выполнено и здание Главного штаба (построено в 1819–1829 гг. архитектором К. Росси), где размещались многочисленные министерства.
183
Северные пустыни покрываются статуями и барельефами… — Ср. сходное впечатление от тогдашнего Петербурга русского старожила: «Двое маршалов — перед Казанским собором; велико, и пространно, и пустынно» (А. И. Тургенев — Н. И. Тургеневу, 12/24 августа 1839 г., Петербург — РО ИРЛИ. Ф. 309. № 706. Л. 22). О Казанском соборе и установленных перед ним статуях Кутузова и Барклая де Толли см. примеч. к наст. тому.
184
Византий — первоначальное название Константинополя.
185
…в том, чтобы, худо ли, хорошо ли, подражать другим народам… — Мысль о способности к подражанию как одной из центральных черт русского национального характера, — непременный атрибут французских «отчетов» о путешествии в Россию конца XVIII — начала XIX вв.: ср., например, в «Путешествии в Сибирь» Шаппа д'Отроша (1768): «У русских воображение обнаружить почти так же трудно, как и гений, зато они наделены исключительной способностью к подражанию» (Voyage. P. 1175). B «Секретных записках о России» (1800) Ш.Ф.-Ф. Массона: «Русский характер, сказал кто-то, состоит в том, что у русских нет никакого характера, но зато есть восхитительная способность усваивать себе характер других наций. <…> Русский дворянин, единственный представитель русской нации, которого можно встретить за границей и с каким можно свести знакомство у него на родине, кажется, создан нарочно для того, чтобы усваивать себе взгляды, нравы, повадки и языки других народов. Он способен быть легкомыслен, как французский щеголь прежних лет, музыкален, как итальянец, рассудителен, как немец, оригинален, как англичанин, низок, как раб, и горд, как республиканец. Он способен менять вкусы и характер так же легко, как и моды, и эта гибкость органов и ума есть бесспорно его отличительная черта» (Voyage. P. 1187), или в «Десяти годах в изгнании» г-жи де Сталь: «Гибкость их природы делает русских способными подражать во всем другим народам. Сообразно с обстоятельствами они могут держать себя как англичане, французы, немцы, но никогда они не перестают быть русскими…» (Россия. С. 30); сходные мысли высказывает и Ансело (см.: Ancelot. P. 231–232). Больше того, если Ж.Ж. Руссо в «Общественном договоре» (кн. 2, гл. 8) утверждал, что подражательность лишит русских силы и приведет Россию к утрате самостоятельности не только культурной, но и политической, некоторые авторы видели в подражательности залог грядущей мощи России: «Русским предстоит многое копировать, многому учиться. Им незачем заниматься изобретениями, ибо гораздо больше пользы доставят им подражания; они поступают очень верно, когда призывают к себе иностранцев, с которых берут пример и у которых перенимают новые для себя обыкновения. Лишь овладев всеми сокровищами, какими богаты соседние страны, Россия сможет заняться отделкой и усовершенствованием деталей» (Фабер Г.-Т. Безделки. Прогулки праздного наблюдателя по Санкт-Петербургу//Новое литературное обозрение. 1994. № 4. с. З). Подчас сами русские соглашались с подобными определениями и даже гордились ими (см. в дневнике Гагерна его беседу с воспитателем цесаревича генералом Кавелиным, заверявшим гостей, что главный талант русской нации — «гений подражания» — Россия. С. 686). Однако авторы антикюстиновских брошюр были иного мнения; Лабенский указывал на то, что подражание — не прерогатива русских: греки подражали египтянам, римляне — грекам, французы — понемногу всем европейским нациям: «Отнимите у французской цивилизации то, что она заимствовала у греков и римлян (начиная с языка), отнимите у нее то, что она почерпнула у арабов, испанцев, итальянцев, немцев и англичан, — и посмотрите, к чему сведутся собственные ее изобретения» (Labinski. Р. 59–60).
186
Ледяной дворец был воздвигнут зимой 1740 г. между Адмиралтейством и Зимним дворцом по приказу не Елизаветы, а Анны Иоанновны, для потешного праздника — женитьбы шута императрицы, князя М. А. Голицына, на калмычке Бужениновой.
187
…не испытывали один к другому ни малейшей приязни. — Можно полагать, что Николай I, внешне чтивший память «нашего ангела» Александра Павловича и увековечивший эту память в Александрийской колонне, испытывал к нему более сложные и не всегда благодарные чувства. Об этом, впрочем, можно судить только по косвенным данным. См., напр., фразу Бенкендорфа в разговоре с П.А. Вяземским: «Я сказал императору, что ваши ошибки были ошибками, свойственными всем нам, всему нашему поколению, которое прежнее царствование ввело в заблуждение», приведенную в письме Вяземского к жене от 12 апреля 1830 г. (Звенья. М., 1936. Т. 6. С. 234).
188
…более немец, нежели русский. — Русской среди предков Николая I была лишь прабабка Анна Петровна, дочь Петра I и мать Петра III, все остальные были уроженцы немецких княжеств (впрочем, ходили слухи, что Екатерина родила Павла не от Петра III, а от графа Салтыкова, или вообще родила мертвого ребенка, которого подменили крестьянским сыном).
189
Император беспрестанно путешествует… — Эту страсть с неодобрением отмечали французские дипломаты; Барант 12 ноября 1837 г. доносил тогдашнему главе кабинета графу Моле: «Страна не имеет от этого <стремительных переездов> императора) никакой пользы. Огромные траты обременяют бюджет, и без того неспособный удовлетворить все нужды. Никто, даже среди представителей образованного сословия, не видит у этих путешествий иной причины, кроме настоятельной потребности в новых впечатлениях и физической деятельности. Его главной страстью была армия, за что он и получил прозвище Король-Сержант.»