Россия в концлагере

Я чувствую некоторое смущение. Неужели, уже влипли? Так сказать» с первого же шага. Якименко все-таки был намного умнее.

–  Ну, насчет антипартийной линии, это дело ваше хозяйское, - говорит Борис.
– Этот вопрос меня совершенно не интересует.

–  То есть как это так, это вас может не интересовать?

–  Чрезвычайно просто, никак не интересует. Шац, видимо, не сразу соображает, как ей реагировать на эту демонстрацию.

–  Ого-го. Вас, я вижу, ГПУ сюда не даром посадило.

–  О чем вы можете и доложить в Гулаге, - с прежним равнодушием говорит Борис.

–  Я и без вас знаю, что мне докладывать. Хорошенькое дело.
– Обращается она к Якименко.
– Ведь это же все белыми нитками шито. Этот ваш доктор, так он просто хочет получить для всех этих бандитов, лодырей, кулаков лишний советский хлеб. Так мы этот хлеб и дали. У нас эти фунты хлеба по улицам не валяются.

Вопрос предстал передо мною в несколько другом освещении. Ведь, в самом деле, проект Бориса используют, производственное дело поставят, но лишнего хлеба не дадут. Из-за чего было огород городить?

–  А таких типиков, как вы, - обращается она к Борису, - я этим самым кольтом.

Борис приподымается и молча собирает бумаги.

–  Вы это что?

–  К себе на Погру.

–  А кто вам разрешил? Что, вы забываете, что вы в лагере?

–  В лагере или не в лагере, но если человека вызывают на заседание и ставят его доклад, так для того, чтобы выслушивать, а не оскорблять.

–  Я вам приказываю остаться!
– визжит тов. Шац, хватаясь за кольт.

–  Приказывать мне может тов. Видеман, мои начальник. Вы мне приказывать ничего не можете.

–  Послушайте, доктор Солоневич, - начинает Якименко успокоительным тоном. Шац сразу набрасывается на него.

–  А кто вас уполномочивает вмешиваться в мои приказания? Кто тут председательствует, вы или я?

–  Останьтесь пока, доктор Солоневич.
– говорит Якименко сухим, резким и властным тоном, но этот тон обращен не к Борису; - Я считаю, тов. Шац, что так вести заседание, как ведете его вы, - нельзя.

–  Я сама знаю, что мне можно и что нельзя. Я была связана с нашими вождями, когда вы, товарищ Якименко, о партийном билете еще и мечтать не смели.

Начальник третьей части с треском отодвигает свой стул и подымается.

–  С кем вы там, тов. Шац, были в связи, это нас не касаемо. Это дело ваше частное. А ежели люди пришли говорить о деле, так нечего им глотку затыкать.

–  Еще вы, вы меня, старую большевичку, будете учить! Что это здесь такое, б… или военное учреждение?

Видеман грузно всем своим седалищем поворачивается к Шац. Тугие жернова его мышления добрались, наконец, до того, что он то уж военный в гораздо большей степени, чем тов. Шац, что он здесь хозяин, что, наконец, старая большевичка ухитрилась сколотить против себя единый фронт всех присутствующих.

–  Ну, это ни к каким чертям не годится. Что это вы, тов. Шац, как с цепи сорвались?

Шац от негодования не может произнести ни слова.

–  Иван Лукьянович, - с подчеркнутой любезностью обращается ко мне Якименко, - будьте добры внести в протокол собрания мой протест против действий тов. Шац.

–  Это вы можете говорить на партийном собрании, а не здесь, - взъедается на него Шац.

Якименко отвечает сурово.

–  Я очень сожалею, что на этом открытом беспартийном собрании вы сочли возможным говорить о ваших интимных связях с вождями партии.

Вот это удар! Шац вбирает в себя всю птичью шею и окидывает собравшихся злобным, но уже несколько растерянным взглядом. Против нее - единый фронт. И революционных парвеню, для которых партийный «аристократизм» тов. Шац, как бельмо в глазу и заключенных и наконец, просто единый мужской фронт против зарвавшейся бабы. Представитель Свирьлага смотрит на Шац с ядовитой усмешечкой.

–  Я присоединяюсь к протесту тов. Якименко.

–  Объявляю заседание закрытым, - резко бросает Шац и подымается.

–  Ну, это уж позвольте, - говорит второй представитель Свирьлага.
– Мы не можем срывать работу по передаче лагеря из-за ваших женских нервов.

–  Ах, так, - шипит тов. Шац.
– Ну, хорошо. Мы с вами поговорим об этом… в другом месте.

–  Поговорим, - равнодушно бросает Якименко.
– А пока что я предлагаю доклад д-ра Солоневича принять, как основу и переслать его в Гулаг с заключениями местных работников. Я полагаю, что эти заключения в общем и целом будут положительными.

Видеман кивает головой.

–  Правильно. Послать в Гулаг. Толковый проект. Я голосую за.

–  Я вопроса о голосовании не ставила. Я вам приказываю замолчать, тов. Якименко… - Шац близка к истерике. Ее левая рука размахивает козьей ножкой, а правая вертит кольт. Якименко протягивает руку через стол, забирает его и передает Непомнящему.

–  Товарищ начальник третьей части, вы вернете это оружие тов. Шац, когда она научится с ним обращаться.

Тов. Шац стоит некоторое время, как бы задыхаясь от злобы и судорожными шагами выбегает из комнаты.

–  Так, значит, - говорит Якименко таким тоном, как будто ничего не случилось, - проект д-ра Солоневича в принципе принять. Следующий вопрос.

Остаток заседания проходит, как по маслу. Даже взорванный железнодорожный мостик на Погре принимается, как целехонький; без сучка и задоринки.

ЯКИМЕНКО НАЧИНАЕТ ИНТРИГУ

Заседание кончилось. Публика разошлась. Я правлю свою «стенограмму». Якименко сидит против и докуривает свою папиросу.

–  Ну и номер, - говорит Якименко. Отрываю глаза от бумаги. В глазах Якименки - насмешка и удовлетворение победителя.

–  Вы когда-нибудь такую б… видали?

–  Ну, не думаю, чтобы на этом поприще тов. Шац удалось сделать большие обороты.

Якименко смотрит на меня с усмешкой и с любопытством.

–  А скажите мне по совести, тов. Солоневич, что это за новый оборот вы придумали?

–  Какой оборот?

–  Да вот с этим санитарным городком.

–  Простите, не понимаю вопроса.