РОССИЯ В ПОСТЕЛИ

– Лучше выйди здесь. А то соседи скажут, что я детей соблазняю. Позвони мне в следующую субботу – может, за город съездим, на Клязьму, у моего приятеля катер на Клязьме…

– Не знаю, – сказала я. – На той неделе в школе занятия начинаются…

Но еще до 1 сентября, то есть до начала занятий в школе, я была уже в его квартире.

Конечно, мы пришли к нему не вместе, а, чтобы не видели нас соседи, я поднялась к нему одна и вошла в уже приоткрытую дверь.

В квартире было чисто и красиво. Целая стена книг и чертежная доска у окна, а на столе – ужин на двоих, грузинское вино и цветы.

Мы пили вино и болтали о пустяках, а потом он включил музыку и пригласил меня танцевать. И только теперь он, наконец, обнял меня и поцеловал.

Прав Андрей, когда говорит, что в сексе нет возраста, – мне было приятно целоваться с ним, хотя он был на тридцать с чем-то лет старше меня.

Мы танцевали губы в губы. В комнате был полумрак, только торшер горел в углу. Я почувствовала, как Игорь Петрович осторожно взял двумя руками подол моего платья и потянул его вверх – медленно-медленно, ожидая, наверно, что я буду сопротивляться.

Но я не сопротивлялась. Я знала, что отдамся ему в этот вечер или в следующий. Я уже привыкла к этой мысли, когда ждала очередного с ним свиданья, и единственное, что я решила твердо за это время, – не делать ему минет, не терять над собой контроль.

И вот он медленно, как бы вопросительно тянет подол моего платья вверх, а я молчу, не сопротивляюсь, и он поднимает его все выше – до живота, до груди, и наконец, мне приходится поднять руки, чтобы он снял с меня платье. И теперь я танцую с ним в лифчике и трусиках, с закрытыми глазами.

Мы снова целуемся, волна желания прижимает мое тело к нему, я чувствую за его брюками вставший член и слышу, как Игорь Петрович расстегивает пуговички моего лифчика, а затем так же осторожно, двумя пальцами снимает с меня трусики.

И все это время мы не говорим ни слова, мы продолжаем танцевать, целуясь – он в своем сером костюме, весь одет, а я – абсолютно голая, и мне – зябко, я прижимаюсь к нему все больше, а он поднимает меня на руки и несет в постель, а потом – выключает торшер.

Спустя минуту он голый лежит возле меня, обнимает, целует в губы, но не спешит, и не кусается, как Володя, а нежно целует, мягко, и где-то в моих коленях – его теплый напряженный член.

Я жду.

Я лежу с закрытыми глазами и жду, чувствуя, как от его поцелуев напрягаются соски на груди, истома вытягивает ноги и влага подступает изнутри к моим срамным губам.

Я жду и наконец – наконец! – он ложится на меня всем телом, его ноги раздвигают мои ноги и его член тычется мне в лобок и ищет входа.

– Помоги мне, – говорит он негромко, но я лежу, не шевелясь, сжав мускулы влагалища, потому что знаю, что сейчас будет очень больно – сколько я слышала об этом и читала!

Наконец, его член упирается в губы моего влагалища как раз напротив входа, я чувствую, как он жмет и как мускулы моего влагалища противятся этому вторжению.

– Ты что? Девочка? – говорит он удивленно.

Но я молчу.

– Вот так фокус! – говорит он удивленно и встает с постели и приносит нам два бокала вина. – Слушай, давай выпьем! – говорит он. – Это надо отметить. Ты знаешь, у меня есть дочь твоих лет, тоже в десятом классе. Но она уже не девочка… я тебе как-нибудь потом расскажу. У меня из-за нее был инфаркт. Ну ладно, наплевать, давай выпьем. Ты мне нравишься, знаешь…

Я боялась, что сейчас он попросит меня сделать ему минет или вообще отправит домой, но он выпил со мной, поцеловал меня в губы и ушел в ванную, а спустя минуту вернулся с кремом «Нивея» в руках и сказал:

– Хорошо. Раз ты этого хочешь, мы сейчас все сделаем по науке. Ну-ка, возьми крем и смажь мне вот здесь, головку. Смелей, так тебе не будет больно, вот увидишь.

Я удивилась, но послушалась.

Смазала кремом головку его члена, а он, как доктор, который заговаривает пациенту зубы во время операции, говорил с легкой улыбкой в голосе:

– Понимаешь, ничего не получится, пока ты боишься. Но теперь тебе не будет больно, поверь. Ну-ка ложись. Ложись, расслабься, раздвинь ножки. Вот так. И еще расслабься, больше…

Я чувствовала, как головка его члена мягко вошла в меня, раздвинув мускулы, и тут же больно нажала на что-то – так больно, что я застонала, уходя ягодицами из-под его члена, да он и сам уже вытащил его, ко, налегая на меня всем телом, говорил:

– Ничего, ничего. Больно только секунду, и все. Теперь уже не будет больно, смотри. Вот смотри: я вот так осторожно вхожу, тебе приятно, правда? Вот видишь, не больно, только ты чуть-чуть расслабься…

И вдруг острая резкая боль пронзила мне живот – это он с силой пробил во мне что-то. Я дернулась, вскрикнула, слезы брызнули из глаз от боли, но он прижал меня всем телом к постели, и я чувствовала, что в меня, глубоко-глубоко вошло что-то чужое, толстое и разламывает мне ноги и внутренности.

– Все, – сказал он. – Вот и все. Ну, чуть-чуть было больно, зато теперь всю жизнь будет приятно. Вот так, смотри… – и я почувствовала, как этот чужой предмет шевелится во мне, медленно движется из меня, а потом так же медленно вдвигается обратно – теплый и живой.

И это действительно стало даже приятно – обнимать своей плотью другую плоть и чувствовать в своем себе чужое тело. Но тут Игорь Петрович вдруг резко вытащил свой член из меня и кончил мне на живот, скрипя зубами и дергаясь от конвульсий эрекции.

А я не ощущала еще ничего, кроме тупой боли в глубине влагалища.

– Пойди в ванную, – сказал мне Игорь Петрович.

Я взглянула на себя – весь живот был в моей крови, смешанной с белой спермой Игоря Петровича, и мокрая от крови простыня прилипала к моим ягодицам.

Я испуганно вскочила, метнулась в ванную и, обмыв себя под душем, стала проверять пальцем, не идет ли оттуда кровь, но кровотечение уже остановилось само собой, и только легкая саднящая боль еще сидела во мне и еще – ощущение новизны в мускулах влагалища, как будто там что-то сдвинулось.

Набросив халат Игоря Петровича, я вернулась в комнату. Постель была уже застелена свежей чистой простыней, рядом, на тумбочке, стояло два бокала вина, и Игорь Петрович, уже одетый в брюки и рубашку, посмотрел на меня вопросительно и сказал: