Россия входит в Европу. Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750
Шрифт:
Венский двор нынче в фаворе. Не так обстояло дело в начале царствования Императрицы; тесный союз, сей двор с Брауншвейгским домом связующий, и причины, кои побуждали его оное семейство поддерживать, не могли не внушить подозрений Государыне, коя свой престол воздвигнула на обломках сего Брауншвейгского правления; интриги австрийские и знаменитое дело маркиза де Ботты сии подозрения лишь укрепили, но стоило Канцлеру взять верх, как от подозрений не осталось следа. Сей Министр, преданный издавна интересам венского двора, имел множество особенных причин, дабы ему желать добра; ненависть к Франции, коя падения его желала, вынудила его интересы венского двора за свои принять, венский же двор, желавший Россию на свою сторону привлечь, не преминул сие благоприятное расположение первого Министра всеми мыслимыми способами подкрепить. Знали в Вене слабые его струны и сумели тем воспользоваться; подарки и щедроты австрийские дружбу сего продажного и алчного
180
Несколько нижеследующих фрагментов текста Финкенштейна, начиная с данного раздела и кончая разделом «Дела восточные», с незначительными расхождениями опубликованы без заглавия и без указания авторства в изд.: Архив князя Воронцова. М., 1882. Т. XXV. С. 115–120. Присутствие этого текста в архиве Воронцова свидетельствует о тесных связях вице-канцлера с прусскими дипломатами.
Менее всего способен сей посланник к переговорам. Ум весьма посредственный; знание дел весьма поверхностное; манеры и повадки весьма грубые; гордость истинно австрийская и решительный тон, каковой полагает он необходимо нужным представителю дипломатическому, — все сии качества ловкому переговорщику не пристали, однако расположение к интриге, внешность, коя Императрице пришлась по нраву, советы первого Министра и обстоятельства благоприятные столь удачно ему талант заменили, что нашел он способ исполнить и даже превзойти все желания своего двора. Не стану я ничего говорить о генерале Бернесе, каковой Бретлака сменил и коего Ваше Величество имело случай узнать прежде, чем он сюда прибыл. Добавлю только, что хотя достоинства его во всех отношениях превосходнее, нежели у предшественника, от Государыни столько же одобрения ожидать ему не приходится, отчего, впрочем, дружба меж двумя дворами живости своей нимало не утратит. Дела застал генерал Бернес в таком положении, когда, можно сказать, делаются они сами собой. Одна Силезия заставлять будет постоянно венский двор невозможное совершать, дабы влияния не утратить на решения петербургские, и если верить Канцлеру, жить и умереть суждено России вместе с Австрийским домом.
Английский двор на втором месте у Канцлера обретается. Торговля связует сей двор с Россией узами вполне естественными, однако сей предмет также споры и кляузы рождает, [181] кои поддержанию дружбы не способствуют; посему сказать можно, что только лишь обстоятельствам последней войны, страсти Канцлера и немалым суммам, кои Министру сему вручены были, обязан Король Английский теми статьями, кои недавно скреплены были, и задушевной дружбой, коя ныне меж двумя дворами царит.
181
Фрагмент, хранившийся в Архиве Воронцова, обрывается на этом месте.
Лорд Гиндфорд более блещет здравомыслием, нежели проницательностью, да и здравомыслие сие нередко страстями и духом партий искажается. Богат он не столько знаниями прочными и глубокими, сколько привычкой к ведению дел. К светской жизни не приспособлен он и той учтивости, коей от иностранного посланника ожидают обыкновенно, вовсе лишен; заметил я даже, что переменился он в сем отношении, и приписываю перемену пребыванию его в России. Императрица к персоне его равнодушна, и если сумел он некоторое уважение завоевать, то причиной тому только дружба его с генералом Бретлаком и звание Посла, коим он облечен. Впрочем, человек он мудрый и осмотрительный, однако потерпел бы неудачу, подобно предшественникам, не помоги ему обстоятельства, мною перечисленные, кои переговоры весьма облегчили. Для Пруссии, кажется мне, пользы от него немного; подозреваю я даже, что к козням, кои австрийцы против Вашего Величества плетут, в высшей степени он причастен [182] . Прижимист он и упрям безмерно; помирить старается собственный свой интерес с интересом двора своего и на посольстве своем нажиться, из жалования сколько можно сберегая. Истомившись, однако, в сей стране, как и всякий прочий, он, по всей вероятности, не замедлит испросить отставку и ее получить.
182
Это, однако, не помешало Финкенштейну пригласить Гиндфорда стать крестным отцом своего сына, родившегося в 1748 г. в Петербурге.
Есть основания думать, что горячая дружба между двумя дворами долго не продлится; прекращение субсидий и упадок торговли с Персией [183]
неприятные породят споры, а те вызвать могут холодность и разлад.Республика Голландия, коя вот уже несколько лет как с Англией во всем заодно действует, при дворе русском также судьбу ее разделяет. Платит половину субсидий и пользуется полным доверием графа Бестужева.
183
Русские затрудняли торговлю англичан с Персией (поставки английского сукна в Персию и персидского шелка в Англию через территорию России), вводя протекционистские меры в поддержку местных купцов.
Особливо же посланник Сварт у Канцлера на хорошем счету, и, пожалуй, не сыскать здесь другого посланника, коему доверял бы первый Министр столь многое и коему известно было бы лучше обо всем, что в Петербурге происходит. Человек сей ни ума не лишен, ни тонкости, но еще больше в нем злобы, и душевные склонности его почтенными никак не назовешь. Голландскую грубость свою не только не скрывает, но даже напоказ выставляет, особливо же перед теми, кои у первого Министра не в чести. От долгого пребывания в России и наклонности к злословию сделался он хранителем скандальной хроники петербургской. За Австрию готов он хоть в огонь, а потому настроен всегда против Пруссии.
Датский двор стоит пока с Россией на дружеской ноге, и можно сказать даже, что весьма многим обязаны датчане Канцлеру, каковой отыскал способы успокоить справедливые их страхи, возвышением Голштинского дома вызванные. Поскольку ненавидит Министр сей Швецию, интересами же Великого Князя очень мало озабочен, то в Копенгагенском дворе видит естественного союзника России.
Господин Хеусс, каковой ныне интересы Дании при дворе петербургском представляет, человек невеликого ума, но немалого здравомыслия. Стоит он твердо на стороне Австрии; пожалуй, чересчур упорно идеи свои отстаивает, осмотрителен и сдержан до крайности, любит поучать и советы давать, впрочем, прям и честен и потому уважения достоин. Кажется, все переговоры, кои до сего дня Дания вела, к тому лишь клонились, чтобы русский двор в равнодушии к Герцогству Шлезвигскому содержать, а дружбу с Канцлером укреплять и при необходимости в ход пустить. Необходимость сия явится, возможно, по смерти Короля Шведского [184] .
184
Фредрик I умер в январе 1751 г., вопрос же об обмене Шлезвига на Ольденбург решился только в царствование Екатерины II, в 1773 г.
Исчисляя дворы, любезные сердцу Канцлера, не должен я забыть о Саксонии. Влияние, приобретенное русским двором на дела польские; услуга важнейшая, кою оказала Россия ныне царствующему королю, возведя его на трон, и стремление сего Государя старинную дружбу поддерживать, дабы сей престол своим наследникам передать, связуют два двора узами естественными, саксонский же двор отыскал способ сии связи скрепить, купивши расположение первого Министра посредством подарков, пенсионов, подлостей и слепого покорства его воле.
Саксонские посланники так себя держат, как не дипломатам иностранным пристало, а скорее рабам России: проникнутые глубочайшим почтением ко двору, в коем видят они источник милостей и хозяина короны Польской, не знают они лучшего способа сему Хозяину услужить, кроме как покоряться беспрестанно российскому Министру и во всем ему угождать. Так ведет себя резидент Петцольд; ум его тонкий и иезуитский, гибкий и в интригах изощренный, лживый и неискренний; изображает себя сей резидент особой беспристрастной, на деле же соглашается со всяким, с кем говорит; впрочем, предан первому Министру и оттого весьма осведомлен. Рассудительному человеку недурно с ним дело иметь, ибо когда изображает он из себя персону весьма искреннюю, то кое о чем проговаривается, из чего можно пользу извлечь.
Советник посольства Функ есть род амфибии, человек и саксонский, и российский разом, под покровительством Короля Польского пребывающий, и притом на Россию секретно работающий под началом Канцлера, коему служит он правой рукой. Человек сей весьма умен и хитростью резидента Петцольда превосходит, не говоря уже о плутовстве и лживости. Сии таланты, а равно и рекомендация обер-гофмаршала графа Бестужева [185] , чьим секретарем служил он несколько лет в Швеции, не замедлили покорить Канцлера, и служит ему сей посланник советчиком в самых щекотливых делах, в особенности же в шведских, ибо знает силу и слабость сей державы. Изворотлив он, вкрадчив и в интригах знает толк, как никто. По речам его скажешь, что ни во что он не вмешивается, однако всем известно обратное, и стоит поглядеть, как ищут в нем посланники из австрийской партии, как его ласкают.
185
Михаил Петрович Бестужев, брат канцлера, в то время, когда Финкенштейн писал свой отчет, представитель России в Вене.