Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Невозможно сделать сколько-нибудь полный обзор современной зарубежной историографии по университетской истории в силу ее обширности и разносторонности, [53] но стоит выделить несколько групп работ, результаты которых имеют важное значение для темы нашего исследования. Прежде всего, это книги зарубежных историков по истории университетского образования в России. Классическим примером такого рода служит монография Дж. Флинна «Университетская реформа царя Александра I. (1802–1835)». [54] Ее хронологические рамки свидетельствуют о том, что автор поставил задачу разобраться в университетской системе Российской империи, возникшей с созданием министерства народного просвещения и действовавшей до университетского Устава 1835 г. К достоинствам работы следует отнести, что автор, естественно, хорошо представляет себе фон европейской истории, на котором разворачивалась реформа. Вслед за С. В. Рождественским он, в частности, остановился на том, какое большое значение для создания системы народного просвещения в России сыграл опыт австрийской монархии, а для университетской реформы – Гёттингена. В то же время, автор осознавал исключительное положение последнего среди других высших школ Германии, большинство из которых являлись традиционными университетами и представляли «не модель для реформ, а препятствие на пути просвещения». Кроме того, Дж. Флинн подчеркнул важность для понимания разработки Устава 1804 г. преобразований Дерптского университета, имевших место в 1802–1803 гг. Им были указаны несколько предварительных проектов Устава (в том числе из архивов), хотя подробный анализ того, как отражались в их текстах различные европейские концепции университета все же не входил в задачу автора. Изучая вклад различных проектов в окончательный текст, Дж. Флинн отрицал участие в нем В. Н. Каразина (которому, напомним, в либеральной историографии приписывалось авторство Устава), подчеркнув, что в действительности его план университета был проигнорирован. В целом же, книга Дж. Флинна продемонстрировала высокие стандарты зарубежных работ по истории российских университетов, которых придерживались и последующие исследования.

53

Сводная библиография работ по университетской истории за прошедшие двадцать лет публикуется в международном журнале «History of Universities» (Oxford University Press). T. 16–23. 2000–2007.

54

Flynn J. The University Reform of tsar Alexander I. 1802–1835. Washington, 1988.

Монументальная монография Т. Маурер «Преподаватели высшей школы в царской России» поставила и ответила на многие новые вопросы историографии. [55] Свои исследовательские задачи автор определила с точки зрения «социальной истории образования», справедливо указав, что до сих пор акцент в истории российских университетов падал на изучение их уставов, тогда как в первую очередь нужно изучать людей и текущие условия их деятельности, которые не столь прямо соотносились с законодательными нормами. Поэтому в книге дан широкий социологический портрет российской профессуры XIX в., своего рода «коллективная биография». Основное внимание Т. Маурер уделила исследованию этапов карьеры ученого и становления профессуры как профессионального сообщества в России, обращая внимание на конкретные проявления общих связей с Европой. Книга Т. Маурер, безусловно, заслуживает перевода на русский язык, поскольку с ее появлением горизонты историографии истории российских университетов значительно расширились и открыли новые поля для исследований.

55

Maurer T. Hochschullehrer im Zarenreich. Ein Beitrag zur Sozial-und Bildungsgeschichte. K"oln; Weimar; Wien, 1998.

Работа Я. Кусбера «Образование элиты и народное образование в царской России в XVIII – первой половине XIX в.» [56] основана на подходах, близких к методике данного исследования, и рассматривает «перенос образовательных концепций и появление нового социального слоя образованных людей» в послепетровской России. Правда, в фокусе историка находятся проблемы не высшей, а средней школы: он изучает все учреждения для «воспитания, профессионального и общего образования» (f"ur Erziehung, Ausbildung und Bildung) в России от духовных семинарий до кадетских корпусов, пытаясь оценить степень их реального воздействия на общество, на изменение его самосознания и структуры. Среди уставов российских учебных заведений в книге проанализированы и законодательные акты об университетах – автор подчеркивает их государственную природу и появление университетов не самих по себе, а как части целой системы народного образования в России.

56

Kusber J. Eliten-und Volksbildung im Zarenreich w"ahrend des 18. und in der ersten H"alfte des 19. Jahrhunderts. Studien zu Diskurs, Gesetzgebung und Umsetzung (Quellen und Studien zur Geschichte des "ostlichen Europa, 65). Stuttgart, 2004.

Другая группа работ зарубежной историографии изучила перенос идей из Европы в Россию, правда в достаточно узкой области, а именно в сфере академической науки (затрагивая лишь косвенно проблемы развития университетского образования). Здесь большую роль в свое время сыграли пионерские работы историка из ГДР Э. Винтера, посвященные возникновению институтов российской науки и первым связям немецких ученых с Россией. [57] Другой видный немецкий историк Г. Мюльпфордт, который вел одновременно с Э. Винтером исследования по истории русско-немецких научных контактов, выдвинул представление о распространении в России конца XVII – первой половины XVIII в. «средненемецкого Просвещения» (mitteldeutsche Aufkl"arung), происходившего из среды университетов Галле, Йены, Лейпцига. И галлеский пиетизм, и рационализм X. Вольфа рассматривались Мюльпфордтом как различные стороны идей Просвещения в центральной Германии, передававшиеся через посредство университетов и личных научных контактов российским деятелям церкви, науки и государства [58] . В прямой взаимосвязи с исследованиями Мюльпфордта находится диссертация К. Грау «Направления петровской культурной политики и их влияние на становление русско-немецких научных отношений в первой трети XVIII в.», в которой автор подробно остановился на характеристике идейной среды, откуда в Россию петровского времени направлялись профессора и ученые, и показывал ее влияние на восприятие здесь первых представлений о немецких университетах. [59] Продолжателем той же линии работ в наше время выступает П. Хофман, которому принадлежит вышедшее недавно фундаментальное исследование о Г. Ф. Миллере и его роли посредника между ученой средой Европы и России, в том числе и в области университетского образования. [60]

57

Winter E. Halle als Ausgangspunkt der deutschen Russlandkunde. Berlin, 1953; Winter E. L. Blumentrost d.J. und die Anf"ange der Peterburger Akademie der Wissenschaften // Jahrbuch f"ur Geschichte der UdSSR und der volkdemokratischer L"ander Europas. Bd. 8, Berlin 1964. S. 247—269; Winter E. Deutsch-russische Wissenschaftsbeziehungen im 18.ten Jahrhundert. Berlin, 1981.

58

M"uhlpfordt G. Deutsch-russische Wissenschaftsbeziehungen in der Zeit der Aufkl"arung (Christian Wolff und die Gr"undung der Peterburger Akademie der Wissenschften) // 450 Jahre Martin-Tuther-Universit"at Halle-Wittenberg. Halle, 1952. Bd. 2. S. 161 —202; M"uhlpfordt G. Russlands Aufkl"arer und die Mitteldeutsche Aufkl"arung: Begegnungen, Zusammenwirken, Partnerschaft // Deutsch-russische Beziehungen im 18. Jahrhundert / Hrsg C. Grau, S. Karp. Wiesbaden, 1997. S. 83—166; Мюльпфорт Г. Система образования в Галле и ее значение для России // Немцы в России: русско-немецкие научные и культурные связи. СПб., 2000. С. 159—169. 

59

Grau С. Petrinische kulturpolitische Bestrebungen und ihr Einfluss auf die Gestaltung der deutsch-russischen wissenschaftlichen Beziehungen im ersten Drittel des 18.ten Jahrhunderts. Habilitationschrift. Berlin, 1966.

60

Hoffmann P. Gerhard Friedrich M"uller (1705—1783): Historiker, Geograph, Archivar im Dienste Russlands (Herforder Forschungen, 19). Frankfurt a. M., 2005.

Третья, наиболее важная в плане постановки темы нашего исследования группа работ изучает «университетскую идею», ее формирование и развитие в Европе – но практически в отрыве от российского материала. Лидирующее положение здесь занимают немецкие историки, хотя ряд значимых работ вышел и по-английски, что подчеркнуто выходом на двух языках в 1990—2000-е гг. уже упомянутого фундаментального обобщающего труда «А History of the University in Europe» («Geschichte der Universit"at in Europa»), Само название – «история университета», а не «история университетов» – свидетельствует о том, что предметом изучения служат не отдельные высшие школы, а то, что их объединяет, т. е. сам университет как социальный институт в его историческом развитии. В исследовании определены основные этапы и закономерности формирования европейского университетского пространства, проанализированы различные стороны взаимодействия университетов с обществом и государством, проблемы университетских реформ, университетский кризис рубежа XVIII–XIX вв., наконец, возникновение в начале XIX в. нового типа немецкого «классического» университета, построенного на идеях неогуманизма, что было осознано как решающее событие немецкой университетской истории, обеспечившее ее успешное продолжение в XIX–XX вв.

В связи с последним нельзя не сказать об одной важной тенденции, ярко проявившейся в историографии XX в.: немецкий «классический» университет, который первоначально мыслился лишь как одна из разновидностей, постепенно превращался в интерпретациях историков в наивысшее выражение «идеи университета» как таковой. [61] Доказывая это, исследователи подчеркивали, что на рубеже XVIII–XIX вв. прежний средневековый университет находился на грани полного краха, трансформации в специализированные школы, как во Франции, или сугубо воспитательные учреждения, как в Англии. Только соединение старых форм университета с новым содержанием, внесение в университет активной научно-исследовательской деятельности, достигнутое в Германии, придало ему импульс развития, одновременно и реформировав его (что позволило разрешить все накопившиеся проблемы), и сохранив изначальный смысл университета как объединения ученых. Наиболее четко эти идеи отразились в книге X. Шельского «Уединение и свобода. Идея и образ немецкого университета и его реформы». [62] Написанная ярко и убедительно, эта работа была, однако, теснейшим образом обусловлена временем своего создания, а проводившаяся в ней актуализация идей немецкого «классического» университета, наследия В. фон Гумбольдта призвана служить исторически обоснованным аргументом в спорах о путях университетских реформ в ФРГ 1960-х гг., где, в частности, сам Шельский отстаивал созданную им инновационную модель университета в Билефельде.

61

Философское обоснование «идеи университета», опиравшееся на немецкую классическую философию, в XX в. представили работы Э. Шпрангера, К. Ясперса и др.: Spranger Е. "Uber das Wesen der Universit"at. Leipzig, 1910; Die Universit"atsideale der Kulturv"olker / Hrsg. von R. Schairer und C. Hofman. Leipzig, 1925; Jaspers K. Die Idee der Universit"at. Berlin, 1946; Kopetz H. Forschung und Lehre: die Idee der Universit"at bei Humboldt, Jaspers, Schelsky und Mittelstrass. Wien, 2002.

62

Schelsky H. Einsamkeit und Freiheit. Idee und Gestalt der deutschen Universit"at und ihrer Reformen. Reinbeck, 1963 (2. Aufl. D"usseldorf, 1971).

Тем не менее, в последующие за выходом книги Шельского десятилетия историки смогли выработать более объективный взгляд на проблему, который включал в себя переход от «вневременных» и «вечно актуальных» ценностей к рассмотрению определенной университетской модели в ее историческом контексте XIX – начала XX в. [63] На рубеже XX–XXI вв. абсолютизация принципов классического университета вне их конкретно-исторического контекста получила в историографии название «гумбольдтовского мифа», исследованию которого был посвящен целый ряд сборников. [64] В них были не только вскрыты его исторические корни, но и проведено тщательное исследование того, насколько конкретные черты высшей школы XIX – начала XX в. соответствовали провозглашаемым идеалам «классического» университета, и это вновь позволило доказать реальность воздействия этих идей как на немецкие университеты XIX в., так и на развитие университетского образования в других странах того времени. В последнем из изданных сборников, характерно озаглавленном «Гумбольдтовский интернационал», были помещены статьи о влиянии «классического» университета в XIX в. на Голландию, Бельгию, Норвегию, Великобританию, Францию, Венгрию, США, Японию и Китай (но, к сожалению, исследований о России в том же ключе здесь не оказалось).

63

McClelland Ch. State, Society and University in Germany. 1700—1914. Cambridge, 1980; Boehm L. Wilhelm von Humboldt (1767—1835) and the University: Idea and Implementation // Town and Gown: the University in Search of its Origin / Ed. W. R"uegg. Geneve, 1983. P. 89—105; «Einsamkeit und Freiheit» neu besichtigt. Universit"atsreformen und Disziplinbildung in Preussen als Modell f"ur Wissenschaftspolitik im Europa des 19. Jahrhunderts. / Hrsg. von G. Schubring. Stuttgart, 1991.

64

«Mythos Humboldt»: Forschung & Lehre. Mitteilungen des deutschen Hochschulverbandes 12 (1995). S. 654—677; R"uegg W. Der Mythos der Humboldtschen Universit"at // Universitas in theologia – theologia in universitate. Z"urich, 1997. S. 155—174; Mythos Humboldt. Vergangenheit und Zukunft der deutschen Universit"aten / Hrsg. von M. G. Ash. Wien; K"oln; Weimar, 1999; Humboldt International. Der Export des deutschen Universit"atsmodells im 19. und 20. Jahrhundert / Hrsg. von R. Ch. Schwinges. Basel, 2001

Отсутствие российской тематики в ведущих международных сборниках по университетской истории последних лет, на наш взгляд, не случайно. Происходит своего рода историографическое «отражение»: в силу тенденции отечественных историков видеть развитие российских университетов изолированным и их западные коллеги не имели достаточного сравнительного материала, чтобы вписать это развитие в европейский контекст. Ярким примером этого служит такой фундаментальный проект, как «История университета в Европе» – сведения о т. н. «российской», или «царской» университетской модели приведены в нем со ссылкой на значительно устаревшие работы или обзоры общего характера, конкретного же анализа, основанного на широкой фактической базе, здесь нет. [65] Лишь голландский историк В. Фрийофф в главе о типологии университетского образования в Средние века и раннее Новое время поставил важную проблему – что представлял из себя университет в России на начальном этапе его существования в XVIII в., и, в частности, указал, что из-за недостатка учебных заведений в предшествующий период большое значение для России получили коллегии-академии по польскому образцу в Киеве и Москве, и из них в особенности Киевская «рассматривалась как подлинный университет», где преподавались языки, свободные искусства и богословие таким же образом, как и в иезуитских университетах в Европе, поддерживавших лишь философский и богословский факультеты. Петровские же меры значительно «перепутали» дело, присоединив название «университета» к проекту Академии наук. [66] В целом же, во втором и третьем томах книги России посвящено лишь по несколько страниц, что, на наш взгляд, явно недостаточно для страны, которая уже в начале XIX в. построила собственную систему университетского образования.

65

A History of the University in Europe. Vol. 3. P. 10, 52, 66–67.

66

A History of the University in Europe. Vol. 2. P. 48.

Итак, обзор историографии показал, что тема взаимосвязи становления высшего образования в России с историей европейских университетов пока не получила своего подробного исследования, хотя ее отдельные аспекты затрагивались в работах как российских, так и зарубежных историков. Анализ российской историографии демонстрирует, что, несмотря на значительные достижения в разработке истории отечественных университетов, многие проблемы, относящиеся к эпохе их зарождения и последующим реформам и требующие освещения в контексте европейской истории, изучены еще явно недостаточно. Так, в концептуальном осмыслении нуждается проблема определения «европейских образцов», которые (в позитивном или негативном смысле) стояли перед каждой реформой университетского образования в России – они черпались из ближайших и родственных немецких университетов, но детальное исследование их идейной близости и механизмов сближения до сих пор в историографии не представлено. Центральное в этом аспекте понятие о «классическом», или «гумбольдтовском» университете еще ни разу не применялось в историографии для анализа проблем развития российских университетов первой половины XIX в., и актуальность такого подхода очевидна, особенно в свете международных исследований по университетской истории.

* * *

Весь корпус источников по теме исследования можно разделить на несколько трупп. Кпервой относятся законопроекты университетскихреформ в России XVIII – первой половины XIX в. Они включают в себя источники, представляющие собой законодательную базу, на которой формировались и развивались российские университеты, а также сопровождающие их подготовку проекты законов, уставов и программные записки.

Самыми ранними памятниками такого рода, с которых можно вести историю университетского образования в России, явились «Привилегия Московской Академии», подготовленная в начале 1682 г. Сильвестром Медведевым для царя Федора Алексеевича, [67] а также грамоты царя Петра Алексеевича, выданные Киевской Академии в 1694 и 1701 гг. [68] В этих источниках впервые применительно к российскому высшему учебному заведению встречается понятие о его привилегиях и особом правовом статусе в государстве, аналогичном положению автономных университетских корпораций в Европе. Само слово «университет» впервые встречается в законодательстве в подписанном Петром I «Проекте об учреждении Академии наук и художеств» (1724), [69] а позже положение «Академического университета» было более детально оформлено в первом Уставе Петербургской Академии наук (1747). [70] Первым же законом, оформлявшим устройство и права российского университета в соответствии с европейскими представлениями о привилегированной корпорации ученых, явился «Проект об учреждении Московского университета и двух гимназий», подписанный императрицей Елизаветой Петровной 12 января 1755 г. [71] 0 том, насколько важно было при основании первого университета России закрепить его новый, непривычный для отечественных реалий правовой статус, свидетельствуют еще два указа, появившиеся вслед за «Проектом» в 1756 и 1757 г. и подтверждавшие судебный иммунитет университета и его неподотчетность местным органам власти. [72] Авторство этих указов, как и самого «Проекта», несомненно, принадлежит И. И. Шувалову, однако явилось плодом его совместной работы с М. В. Ломоносовым, о чем свидетельствует известное письмо последнего к Шувалову, посланное в мае-июне 1754 г. [73] Надо заметить, что «Проект» рассматривался Шуваловым не как окончательный, а лишь как первоначальный, необходимый для приведения всего предприятия в действие, поэтому уже в 1760 г. им была инициирована работа над полным Уставом (Регламентом) Московского университета, подготовленным к весне 1762 г., который, однако, не был утвержден из-за политических перемен в государстве, а его текст не сохранился.

67

ОР ГИМ. Синодальное собрание, № 44; соврем, публ.: Фонкич Б. Л. «Привилегия на Академию» Симеона Полоцкого – Сильвестра Медведева // Очерки феодальной России. Вып. 4. М.,2000. С. 279–297.

68

Грамота от 11 января 1694 г. впервые опубликована в труде: Голубев С. Т. Киевская академия в конце XVII – начале XVIII столетия // Труды Киевской духовной академии. 1901. № 11. С. 313–315; грамота от 26 сентября 1701 г. – Памятники киевской комиссии для разбора древних актов. Киев. 1898. Т. 2. № XXXVII.

69

ПСЗ. Т. 7. № 4443.

70

Там же. Т. 12. № 9425.

71

Там же. Т. 14. № 10346.

72

Там же. № 10515, 10781.

73

Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Т. 10. М.; Л., 1959. С. 508, 513–514; факсимильное воспроизведение письма, на котором видны пометки И. И. Шувалова – Там же. С. 509–512.

Законодательство об университетах в царствование Екатерины II нашло отражение лишь в указе от 29 января 1786 г. «О составлении плана для заведения университетов в Пскове, Чернигове и Пензе», [74] доказывавшего, что у императрицы имелись широкие планы проведения университетской реформы, не воплощенной в жизнь. Об этом свидетельствуют и сохранившиеся университетские проекты екатерининского времени: о преобразовании Московского, [75] попытках открытия Петербургского, [76] Батуринского [77] университетов, создании общего Устава для предназначенных к открытию новых университетов [78] (кроме названных в Пскове, Чернигове и Пензе, на рубеже 1780—90-х гг. существовал также план открытия университета в Екатеринославе, упоминание о чем встретилось в одном из обнаруженных нами архивных дел, согласно которому для этого университета уже начинали приглашать преподавателей, [79] однако никаких конкретных документов – проектов устава, записок, штатов и т. д., относящихся к данному университету, – найдено не было). До нас дошли и общие проекты создания системы учебных заведений России, в которой высшую ступень занимали университеты: представленный профессором Ф. Г. Дильтеем в 1764 г. проект «Об учреждении разных училищ для распространения наук и исправления нравов» (где упоминались Московский, Дерптский и Батуринский университеты), [80] рассматривавшиеся Екатериной II в 1775–1776 гг. записки просветителей Д. Дидро «План университета или школы публичного преподавания всех наук для Российского правительства» и Ф. М. Гримма «Опыт об образовании в России». [81] Все названные законопроекты носят несомненные следы усвоения в России опыта организации университетского образования из Германии, а некоторые и напрямую обсуждают возможность переноса в Россию форм немецких университетов XVIII в., как традиционной «доклассической», так и немецкой «модернизированной». Отметим, что если относящееся к XVIII в. законодательство о российских университетах хорошо изучено, то этого нельзя сказать о проектах реформ, среди которых даже известные историкам тексты (значительную их часть обнаружил в начале XX в. С. В. Рождественский) зачастую не использовались активно в научном обороте.

74

ПСЗ. Т. 22. № 16315.

75

Проект Регламента Императорского Московского университета, представленный Екатерине II в 1767 г. и подписанный его профессорами (Чтения в ОИДР. 1875. Кн. 2. Отд. V. С. 187–212); записка Г. Ф. Миллера о преобразовании Московского университета (РГАДА. Ф. 199. Порт. 412. Ч. 1. № 14. Л. 1—28); проект его нового штата, составленный куратором В. Е. Адодуровым в конце 1760-х гг. (Там же. Ф. 17. On. 1. Ед. хр. 41. Л. 178–201 об.); записка куратора И. И. Мелиссино «Краткое начертание для приведения Императорского Московского университета в совершенно цветущее состояние» (1778) (опубл.: Рубинштейн Е. И. Новый источник по истории Московского университета 70-х гг. XVIII в. // Вестник Московского университета. Сер. История. 1986. № 2. С. 65–79); проект «Устава Императорского Московского университета и при нем гимназии», написанный И. И. Шуваловым (1783) (РГАДА. Ф. 17. On. 1. Ед. хр. 48. Л. 8 – 21об.) вместе с новым штатом (Там же. Л. 22–31 об.), разъяснениями отдельных его пунктов, представленными в Комиссию об учреждении народных училищ в 1786 г. (Там же. Л. 52–55 об.; опубл.: Чтения в ОИДР. 1867. Кн. 3. Отд. V. С. 103–106).

76

Этому посвящены записки и проекты М. В. Ломоносова первой половины 1760-х гг.: Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Т. 9. М.; Л., 1955. С. 557–561, 565–566; Т. 10. М.; Л., 1959. С. 20–21, 41, 160–165.

77

Написанный E Н. Тепловым еще в 1760 г. для малороссийского гетмана графа К. Е Разумовского и рассматривавшийся Екатериной II «Проект к учреждению университета Батуринского» (Чтения в ОИДР. 1863. Кн. 2. Отд. V. С. 67–84).

78

«План учреждению в России университетов» был подготовлен О. П. Козодавлевым и одобрен на заседании Комиссии об учреждении народных училищ в феврале 1787 г. (РГИА. Ф. 730. On. 1. Ед. хр. 86. Л. 144–198; полностью опубликован в кн.: Сухомлинов М. И. История Российской академии. Т. 6. СПб., 1882. С. 58—123).

79

РГАДА. Ф. 17. Он. 1. Ед. хр. 81. Л. 1–3.

80

Там же. Ед. хр. 58. Л. 126–162 об.; опубл.: Материалы для истории учебных реформ в России в XVIII–XIX в. / Сост. С. В. Рождественский. СПб., 1910. С. 10–44.

81

Там же. Ед. хр. 82. Л. 1 – 109 об.; опубл.: Дидро Д. Собрание сочинений. Т. 10. М., 1947. С. 271–371, 372–380 (записка Ф. М. Гримма).