Росстань

В тот субботний день Алексей ждал гостей, и хотя можно было по привычке обойтись на закуску плавлеными сырками и какими-нибудь консервами, но вся эта еда обрыдла до тошноты, и Алексей решил устроить «кухонный» день, приготовить домашний ужин. Он встал пораньше и сходил на базар до жары. Он любил вот такие ранние утра, когда улицы еще сохраняют ночную прохладу, когда асфальт влажен после поливочных машин, а воздух свеж и не пропитался еще пылью, когда хорошо и бодро шагается по этим улицам и когда кажется, что в твоей жизни еще много будет хорошего.

На базаре к тому времени уже появилась самая первая, не известно как выращенная молодая картошка. Бледно-розовые клубни ее были еще водянисты, нежная кожица на них еле держалась и висела лафтаками, и вкус у картошки далеко не тот, и дорого она стоит, дороже привозных яблок, но Лахов не удержался и купил картошки чуть ли не пол-авоськи. К молодой картошке очень подходят молодые огурцы — этакий натюрморт на столе может получиться, — и Лахов купил огурцов, чем-то напоминающих толстых упитанных и очень чистых поросят. Лахов не признавал ни длинных, как плети, тепличных огурцов, ни темно-зеленых с грубой кожей, привезенных торговцами из Средней Азии, а принимал только местные, выращенные на прогретых солнцем грядках, давно уверовав, и не без основания, что местные овощи и душистее и вкуснее.

На базарных прилавках второй раз за лето появилось много красного цвета. Первый раз это случается, когда приходит редисочный шквал. Базар тогда пламенеет и издали кажется очень праздничным. И вот теперь второй заход красного цвета: созрела клубника. Будет и третий — когда пойдут помидоры. А пока — клубника. Особенно много садовой. Крупной, яркой. Алексей не соблазнился садовой, а купил более скромную на вид мелковатую и с зеленцой, дикую клубнику. От нее пахло горячей летней степью, полынью и медом. Этот запах легко и приятно воскрешал в памяти давние поездки в веселой компании за этой ягодой, жару солнцепеков, стрекотание кузнечиков, прохладу затерявшихся в тальниках речек, ночные костры и комариный гуд. Отсюда, из города, все это казалось далеким и прекрасным.

Лахов притащил с базара полную сетку зелени, овощей, даже мяса и с решительностью дилетанта появился на кухне. Квартира была пуста, все куда-то подевались в это субботнее утро, и даже вечная домоседка Фекла Михайловна убрела, кухня была в полном распоряжении Лахова, и никто не мешал ему советами готовить столь редких для него домашний обед. В разгар творческого горения прозвенел дверной звонок. Он всегда звонит резко — легкий и приятный ход кулинарных мыслей сбился, Лахов шагнул было уже в сторону входной двери, но в это время поплыла кастрюля. Крикнув неведомому гостю, чтобы он обождал минуточку, Лахов справился с кухонной аварией и с тряпкой в руке открыл дверь. На пороге стояла незнакомая женщина с огромными глазами на худом интеллигентном лице.

— Проходите, — сказал Лахов и снова поспешил к плите. Уменьшив огонь газовой горелки и успокоившись, что варево не уплывет, он оглянулся и увидел, что гостья стоит у двери.

— Вы к кому?

— Мне Олю надо. Оля здесь живет?

— Ольга Николаевна?

Женщина виновато улыбнулась.

— А я и отчества ее не знаю. Может, и Николаевна.

— У нас живет Ольга Николаевна. Но ее сейчас нет. А фамилию-то вы своей Ольги знаете?

Гостья смутилась еще больше.

— Я прежнюю ее фамилию знаю. Но потом она вышла замуж.

— Ольга Николаевна живет одна, — сказал Лахов.

— Да, мне об этом говорили. Я знаю. Я слышала об этом. Но за последние двадцать лет я Олю ни разу не видела. Так что сами понимаете. Она как бы потерялась от всех своих прежних подруг. Сама, сознательно потерялась. А найти бы мне ее очень надо. Мне дали этот адрес… Я ведь специально приехала…

— Как это сознательно потерялась? — Лахов почувствовал в себе любопытство.

— Да вот так. Жизнь.

— Видите ли, я во всей квартире один и не знаю, куда все мои соседи сознательно потерялись. Если хотите, проходите в мою комнату и ждите свою или не свою Ольгу Николаевну. Вы отдохнете, и, быть может, мы с вами как-нибудь выясним этот вопрос еще до прихода Ольги Николаевны.

— У нее мать была…

— Ну это не слишком индивидуальный признак, — улыбнулся Лахов. — Матери, по-моему, у всех были.

— Да нет, я хочу сказать, да и мне так говорили, она всегда жила с матерью.

— Правильно, и наша Ольга Николаевна жила с матерью. Но она умерла. Еще до моего переезда сюда, и я ее не застал.

— Ну вот видите, — обрадовалась женщина, — Ольга Николаевна вполне может оказаться моей Оленькой. Господи, как я хочу ее видеть!

Лахов провел гостью в свою комнату, предложил ей единственный в комнате стул, сам сел на табурет у окна.

— В криминалистике есть такое понятие — словесный портрет. При розыске человека им вроде бы пользуются. Вы мне будете рассказывать о внешности своей подруги, и, если все признаки совпадут, значит, Ольга Николаевна — ваша Оленька. Я вас слушаю.

Женщина засмеялась.

— Это, оказывается, не так просто. Вот я ее мысленно вижу столь ясно, как вас сейчас. Красивая, веселая, молодая.

— Ну насчет последнего…

— Так ведь двадцать лет прошло.

— Хотя да.

— Но о словесном портрете… Среднего роста. — Женщина внимательно посмотрела в глаза Лахову, ожидая поддержки.

— Правильно, — кивнул Лахов.

— Больше, пожалуй, брюнетка, чем шатенка. Такие, знаете, пышные черные волосы.

— Черные, — согласился Лахов, прислушиваясь к скворчанию, доносившемуся с кухни. — И до сих пор еще не плохие.

— Очень пышные волосы. Мы все в театре им завидовали и шутя говорили, что если она их отрастит чуть длиннее, то они ей будут мешать танцевать.

— Вот тут, как говорят газетчики, вкралась опечатка. Танцевала? В театре?

— И очень даже хорошо.

Лахов представил тяжелые ноги соседки в синих узлах вен, вспомнил, как она тяжело дышит, втаскивая себя и тяжелые сумки на пятый этаж, и с сомнением покачал головой.

— Мне очень жаль вас огорчать, но наша Ольга Николаевна не ваша знакомая. У нее более скромная биография. Работает в столовой. Администратором или кем-то в этом роде.

— Пожалуй, вы правы, — вдруг устало согласилась женщина. — Я слышала, что когда Оленька не смогла танцевать и оставила балет, то уехала в ваш город и поступила в театр. Не знаю, что она там делала, но работала в театре. А потом ушла. Но не в столовую же она ушла. Ну, а ваша соседка всю жизнь работала в столовой или еще где-то? Вы не знаете?

— Не знаю, — ответил Лахов, — но теперь это уже нетрудно узнать. — Он уже слышал слабый поворот ключа во входной двери, шаркающие шажки, глухое покашливание и понял, что вернулась с прогулки Фекла Михайловна. — Фекла Михайловна! — крикнул он громко.

Дверь почти тотчас открылась, и в притвор просунулось печеное личико Феклы.

— Ась! Звал ли, чо ли?

— Звал, Фекла Михайловна, звал. Вы ведь тут давно живете. Вы не знаете, где Ольга Николаевна работала прежде, еще до столовой. Или всегда в столовой?