Рот, полный языков
Шрифт:
Агассис попытался отговорить прусского Парацельса от его планов:
— Но, герр Бопп, неужели вы всерьез хотите осквернить себя негритянской магией?
— Почему нет? Что может быть справедливее, чем обратить против дикаря его же оружие? Магия, мой дорогой профессор, не знает этнических различий. Меня нисколько не смущает любое средство, которым я достигну своих целей, будь то шаманизм краснокожего или даосизм желтокожего.
Единственный глаз Боппа заблистал. Тевтонский рыцарь надвинулся на Агассиса.
— Я провижу, как тысячи культов и сект вдохнут новую силу в душу германских народов. И орден Розенкрейцеров перестанет быть единственной альтернативой
Провидческий транс Боппа развеялся так же быстро, как и наступил, явно обессилев тевтонского рыцаря. Он поник, опершись о спинку стула Агассиса, но потом с усилием выпрямился.
143
Mystic Aeterna (букв.) — «Мистическая вечность»; Stella Matutina — «Утренняя звезда»; Ordi Templi Orientis — «Орден Восточного храма». Ганс Бопп перечисляет различные существовавшие в двадцатом веке оккультные общества, некоторые из них существуют и по сей день. Вероятно, самые известные из вышеперечисленных Ordi iTempli Orientis (оккультный орден, основанный Алистером Кроули на базе языческих традиций) и общество «Туле» — немецкий оккультный орден, основанный в 1912 г.; на основе, в частности, его идей в 1919 г. была создана «Немецкая партия рабочих», которая год Спустя превратилась в НСДРП, которую возглавил Адольф Гитлер.
— Ваш долг, герр профессор, как по условиям контракта, так и как представителя арийской расы, помочь мне завладеть фетишем. Само собой разумеется, вы свяжетесь со мной, как только получите бесспорные сведения, что колдун был где-то обнаружен.
— А если откажусь?
Бопп зловеще улыбнулся:
— Позвольте вам кое-что показать.
Подойдя к одному из гобеленов, Бопп приподнял его, открывая дверь. Жестом он пригласил Агассиса толкнуть ее и пройти первым.
Пахнущая сыростью комната подрагивала от гула, издаваемого огромным водяным колесом, ось которого была вмурована в стену. Возле двери вливался в помещение подземный поток, который, пройдя по глубокому каменному желобу в полу, исчезал под дальней стеной.
К ободу колеса были ремнями привязаны двое, в которых потрясенный Агассис узнал своих позавчерашних посетителей: Гёне-Вронского и Леви. С каждым оборотом колеса они то скрывались под водой, то, кашляя и отплевываясь, из нее выныривали, и тогда у них едва-едва хватало времени сделать вдох перед следующим погружением.
— Жалкие человечишки, вознамерившиеся поиграть в эту великую игру, — саркастично сказал Бопп. — Я поймал их, когда они наводили справки. Но не тревожьтесь. Я не собираюсь их убивать, просто преподам им небольшой урок, а затем отошлю назад в Париж. Но вот попади мне в руки проклятый Костюшко, у истории был бы совсем иной конец! Однако довольно забав… Пойдемте.
Закрыв дверь в камеру пыток, Бопп сказал:
— Полагаю, мне нет нужды разъяснять то, какое отношение имеет к вам, герр профессор, то, что вы сейчас увидели? Так я и думал. Тогда вы свободны. Надзиратель ждет вас, чтобы проводить до ворот тюрьмы.
Едва Агассис протянул руку к двери, его остановили прощальные слова Боппа:
— Если вы еще колеблетесь, профессор, позвольте заверить вас: у недочеловеков
и всех их союзников только одно будущее — сапог, попирающий лицо, — отныне и навеки!Не помня, как поднялся по лестницам, Агассис очутился на первом этаже тюрьмы. События последних двадцати четырех часов перенапрягли его мозг.
Солнечный свет, льющийся через незабранное решеткой окно приемной, начал понемногу возвращать его к жизни. Пока клерк возился с бумагами касательно его освобождения, Агассис силился убедить себя, что последние сутки были просто ужасным кошмаром. Судьбы мира, разумеется, вершат не безумцы…
В приемную ввели еще одного заключенного. Это был Догберри.
— Рад видеть, что вы выдержали все, что бы вы там ни выдержали, Лу, хотя лицо у вас совсем как лук-порей, который мы варили на ферме. Тем не менее вы ничего не потеряли, оставшись без завтрака. Я насчитал в каше пятнадцать трупиков долгоносиков, не говоря уже про крылья и усики.
Радуясь привычному и дружелюбному лицу, пусть он и познакомился с Догберри этой ночью, Агассис спросил:
— Выходит, и вас тоже сегодня выпускают, Джосая?
— Похоже на то, Лу. Хотя ума не приложу, что буду делать, как выйду. Наверное, переберусь со своим ремеслом в городок, не столь космополитичный, где люди еще не помешались на новомодном дагерротипном реализме…
Чем-то — разумеется, не своим ничтожным талантом, — незадачливый художник напомнил Агассису Динкеля, его верного рисовальщика на протяжении двадцати лет, который решил остаться в Европе. И сам удивился, услышав слова, сорвавшиеся у него с языка:
— Как вам понравилось бы работать на меня, Джосая? Рисовать придется животных, а не людей, что, возможно, подходит вам больше.
Догберри хлопнул себя по коленям, выбив из панталон облачко пыли.
— Понравилось бы? Ба, Лу, вы — тот патрон, какого Рембрандт нашел в Медичи!
— Вы, наверное, имели в виду Микеланджело, Джосая.
— Боюсь, для меня что один итальяшка, что другой — все едины.
Вскоре два бывших узника вышли под небо Чарльстона. Никогда прежде такая малость, как вдыхание воздуха, не наполняла Агассиса столь большой, как в то утро, радостью. Он поклялся никогда не забывать, что чувствовал в эту минуту…
Несмотря на бессонную ночь и неприятную беседу, Агассис обнаружил, что наслаждается прогулкой по Чарльстону ранним утром. На пароме до Восточного Бостона он то и дело ловил себя на том, что глупо улыбается.
Он сознавал, что, если взглянуть беспристрастно, его жизнь стала с ног на голову. С одной стороны, он вынужден предоставлять кров предателю белой расы и его человекообразной, не говоря уже о терпсихорствующем вожде оджибуэев. За ним одновременно следят и поборник тирании, и анархист. Его жена при смерти, и, наконец, фиаско прошлой ночью безвозвратно погубило его надежды на место профессора в Гарварде.
С другой стороны, он не привязан к мельничному колесу!
Отворяя незапертую дверь своего дома, Агассис позвал:
— Пуртале, Буркхардт, Дезор, эй! Ваш вождь вернулся целым и невредимым!
Из кладовой высунулась голова Джейн:
— Ш-ш, профессор! Все спят. Он вернулись только два часа назад…
— Ленивые негодники! И надо думать, никто из-за меня даже не встревожился…
Джейн поглядела на него обиженно.
— Мастер Дезор сказал, что видел, как вы влезаете в повозку с пьяницами и уличными девками. Он сказал, что вы обнимали двух гулящих разом, а третью посадили себе на колени.
Агассис почувствовал, как на лбу у него набухают вены, но попытался подавить свой гнев.